..
— Сердар! Это ты? — прокричал в ночи звонкий голос.
— Женщина! Одна в степи ночью,— послышался растерянный мужской голос.
•— Это я,— ответил голос Сердара, и группа джигитов окружила одинокую всадницу.
— Как ты здесь оказалась, Гюльсенем? — изумился Сердар, узнав подругу своей старшей жены.
— Сейчас не об этом надо говорить, Сердар. Похитили твоих детей, Айшу и Довлета. Я скакала навстречу, чтобы предупредить об этой беде. Теперь ты все знаешь,— сказала отважная всадница, засунув за пояс пистолет и закидывая ружье за спину.
— Кто похитил? Когда? Что ты говоришь, Гюльсенем?!
— Похитили их минувшим днем. А кто — это предстоит узнать уже тебе самому,— ответила Гюльсенем, разворачивая коня в обратную сторону... Когда они примчались в родное селение, Гюльсенем по-
Г вернула коня к своей юрте, устало соскочила на землю. Ее муж Велле был уже дома. Он принял от жены коня, расседлал его и принялся водить по двору, чтобы животное успокоилось после изнурительной скачки. Но всего этого Гюльсенем уже не видела и не слышала. Войдя в свою юрту, она сняла с се^я оружие, повалилась на постель и мгновенно уснула...
Когда Сердар подъехал к своей юрте, во дворе он увцд&л множество оседланных коней и спешившихся джигитов.
— Прости нас, Сердар,— сказал подошедший к нему Тёч-Гёк.— Мы обшарили все окрестности вокруг стана чабанов. Но твоих детей не нашли. Дождемся рассвета и вновь примемся ^а поиски...
— Не нужно искать,— ответил Сердар.— Надо снаряжать погоню.
— Я это предвидел, и часть джигитов мы разослали по серахским селениям. Ведь и там у многих похищены дети.
— Ты поступил верно, Тёч-Гёк. Но самому тебе придется остаться дома. Ораз-хан болен. Нельзя его бросать одного...
К дому Сердара прибывали все новые группки вооруженных джигитов. Из темноты на освещаемое огромным костром пространство вдруг вылетел пегий ком, весь в репьях. Схватив зубами хозяина за штанину, этот ком стал его куда-то тянуть.
— Сейчас не время для игры, Евбасар,— сурово сказал Сердар, узнав свою собаку.
— Похоже, что он с тобой не играет, а куда-то зовет,— вымолвил только что подъехавший Палат-Меткий.
— Тогда нам не следует медлить. Довлет — любимец Евбасара. Очевидно, пес разнюхал, куда повезли моего сына... По коням! — прокричал Сердар и вскочил на коня сам...
Пока джигиты ехали по родному селению, со всех сторон к ним прибивались группки по пять-семь всадников, а всего их набралось чуть больше сотни. Продолжал отряд расти и когда двигались по степи: со всех сторон прибывали гонцы Тёч-Гёка, приводившие за собой по три, по четыре десятка воинов из других селений. Когда они покидали пределы Серахса, за Сердаром уже двигалась конница в пятьсот — шестьсот сабель. А точное число никто бы назвать не смог, никто воинов не пересчитывал...
Впереди, перед копытами коня Сердара, вовремя от них увиливая, мчался пес Евбасар. «Куда же свернет этот поводырь: на дорогу честных людей или на тропу моего отца Ата-шира?» — подумал доверившийся целиком собаке Сердар.
Евбасар вдруг метнулся в одну сторону, заскулил, а потом резко повернул в другую. «Что с ним? — изумился Сердар. Вначале хотел нас вести по тропе Аташира, а потом поверну на дорогу, по которой ездят купцы...»
— Мудрая у тебя собака,— прокричал скакавший рядом Илат-Меткий.— Детей твоих явно увезли по разбойничьей тропе. Но пес, видно, сообразил, что с таким числом всадников мМ там просто застрянем в узких ущельях...
— Доверься, Сердар-бег, собаке,— сказал скакавший с другой стороны молла Абдурахман.— Евбасара ведет любовь к твоему сыну. А в мире нет ничего зорче любви...
— Да, этот проныра своего всегда добьется,— отозвался Сапа-Шорник.— Помню, как я ни стерег своих кур, а этот нахал все равно одну из них слопал...
У Аташира-эфе был свой путь. Только умчались из селения конники Сердара, как старый аламанщик быстро собрал всех своих головорезов и с бандой в пятьдесят сабель тоже отбыл из селения. Порыскав по крепостям и селениям в горах, Аташир-эфе не отыскал пропавших внуков, но возвратились его аламанщики не с пустыми руками, а пригнали большую толпу пленных...
Проснувшись глубокой ночью, Аннабахт услышала за стенами юрты плач и стоны и выбежала во двор.
Загоняя несчастных пленников в овчарню, Аташир-эфе им говорил:
— Если хотите свободы, то позаботьтесь о своей доле сами. Выберите среди себя кого покрепче. Я дам ему коня. Пусть тот человек скачет в Иран и сообщит там, что вас мы не обменяем ни на скот, ни на золото, а только на наших угнанных детей... Если ваши меняться не захотят, то и от нас не ждите ничего хорошего...
— Что ты задумал, несчастный! — впервые грубо набросилась на свекра доведенная до отчаяния Аннабахт.— Да ведь эти обездоленные люди ни сном ни духом не ведают, что творят их властители!.. Иран большой. Для его правителей горстка этих бедолаг — песчинка в пустыне. Они даже и не почешутся для их спасения... Зачем же, зачем множить горе, когда его и без того так много в этом мире!..
— Много ты понимаешь, женщина,— проворчал Аташир-эфе тихо, не смея грубить несчастной матери пропавших детей.— Пойми, если ты потеряла своих детей, то я лишился внуков. Отобьет их Сердар — хорошо. Клянусь аллахом, тогда я выпущу этих людей безо всякого выкупа... А если не отобьет? Должен же быть у нас еще какой-то способ добиться своего...
— Негодный это способ! — закричала Аннабахт и разрыдалась.— Нельзя за Али мстить Ахмету! Резня только получится...
Найдя поддержку там, где они ее не ожидали, пленники притихли, с трепетом ожидая, чем окончится спор снедаемой несчастьем женщины, лишившейся своих детей по чьей-то злой воле, с предводитеЛем захвативших их в плен аламан-щиков.
— Не станут повелители слушать посланца этих несчастных! — вскричала Аннабахт.
— Станут,— ответил Аташир-эфе.— У всех этих людей имеются родичи... Если они соберут по своим родам золотишко и выложат перед жадными глазами чиновников, то станут...
До самой утренней зари Аннабахт проспорила со своим свекром. Единственное, чего ей удалось добиться,— с пленников поснимали кандалы и путы, а ей самой Аташир-эфе позволил обмыть и перевязать раны тем, у кого они были.
Аннабахт позвала соседок, Огулсабыр-эдже и Бибигюль-знахарку. Втроем они быстро развели во дворе костер и вскипятили воду в кумганах. Пока Аннабахт и Бибигюль обихаживали раненых, Огулсабыр-эдже приготовила для всех пленников чай и еду.
Тем временем пленники, поспорив между собой, отобрали одного юношу и, дав ему множество наказов, подтолкнули его к Аташиру-эфе.
Дед Довлета привел одну из лошадей, захваченных во время набега. Юноша вскочил на коня и умчался по той дороге, по какой его пригнали в эти чужие для него места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Сердар! Это ты? — прокричал в ночи звонкий голос.
— Женщина! Одна в степи ночью,— послышался растерянный мужской голос.
•— Это я,— ответил голос Сердара, и группа джигитов окружила одинокую всадницу.
— Как ты здесь оказалась, Гюльсенем? — изумился Сердар, узнав подругу своей старшей жены.
— Сейчас не об этом надо говорить, Сердар. Похитили твоих детей, Айшу и Довлета. Я скакала навстречу, чтобы предупредить об этой беде. Теперь ты все знаешь,— сказала отважная всадница, засунув за пояс пистолет и закидывая ружье за спину.
— Кто похитил? Когда? Что ты говоришь, Гюльсенем?!
— Похитили их минувшим днем. А кто — это предстоит узнать уже тебе самому,— ответила Гюльсенем, разворачивая коня в обратную сторону... Когда они примчались в родное селение, Гюльсенем по-
Г вернула коня к своей юрте, устало соскочила на землю. Ее муж Велле был уже дома. Он принял от жены коня, расседлал его и принялся водить по двору, чтобы животное успокоилось после изнурительной скачки. Но всего этого Гюльсенем уже не видела и не слышала. Войдя в свою юрту, она сняла с се^я оружие, повалилась на постель и мгновенно уснула...
Когда Сердар подъехал к своей юрте, во дворе он увцд&л множество оседланных коней и спешившихся джигитов.
— Прости нас, Сердар,— сказал подошедший к нему Тёч-Гёк.— Мы обшарили все окрестности вокруг стана чабанов. Но твоих детей не нашли. Дождемся рассвета и вновь примемся ^а поиски...
— Не нужно искать,— ответил Сердар.— Надо снаряжать погоню.
— Я это предвидел, и часть джигитов мы разослали по серахским селениям. Ведь и там у многих похищены дети.
— Ты поступил верно, Тёч-Гёк. Но самому тебе придется остаться дома. Ораз-хан болен. Нельзя его бросать одного...
К дому Сердара прибывали все новые группки вооруженных джигитов. Из темноты на освещаемое огромным костром пространство вдруг вылетел пегий ком, весь в репьях. Схватив зубами хозяина за штанину, этот ком стал его куда-то тянуть.
— Сейчас не время для игры, Евбасар,— сурово сказал Сердар, узнав свою собаку.
— Похоже, что он с тобой не играет, а куда-то зовет,— вымолвил только что подъехавший Палат-Меткий.
— Тогда нам не следует медлить. Довлет — любимец Евбасара. Очевидно, пес разнюхал, куда повезли моего сына... По коням! — прокричал Сердар и вскочил на коня сам...
Пока джигиты ехали по родному селению, со всех сторон к ним прибивались группки по пять-семь всадников, а всего их набралось чуть больше сотни. Продолжал отряд расти и когда двигались по степи: со всех сторон прибывали гонцы Тёч-Гёка, приводившие за собой по три, по четыре десятка воинов из других селений. Когда они покидали пределы Серахса, за Сердаром уже двигалась конница в пятьсот — шестьсот сабель. А точное число никто бы назвать не смог, никто воинов не пересчитывал...
Впереди, перед копытами коня Сердара, вовремя от них увиливая, мчался пес Евбасар. «Куда же свернет этот поводырь: на дорогу честных людей или на тропу моего отца Ата-шира?» — подумал доверившийся целиком собаке Сердар.
Евбасар вдруг метнулся в одну сторону, заскулил, а потом резко повернул в другую. «Что с ним? — изумился Сердар. Вначале хотел нас вести по тропе Аташира, а потом поверну на дорогу, по которой ездят купцы...»
— Мудрая у тебя собака,— прокричал скакавший рядом Илат-Меткий.— Детей твоих явно увезли по разбойничьей тропе. Но пес, видно, сообразил, что с таким числом всадников мМ там просто застрянем в узких ущельях...
— Доверься, Сердар-бег, собаке,— сказал скакавший с другой стороны молла Абдурахман.— Евбасара ведет любовь к твоему сыну. А в мире нет ничего зорче любви...
— Да, этот проныра своего всегда добьется,— отозвался Сапа-Шорник.— Помню, как я ни стерег своих кур, а этот нахал все равно одну из них слопал...
У Аташира-эфе был свой путь. Только умчались из селения конники Сердара, как старый аламанщик быстро собрал всех своих головорезов и с бандой в пятьдесят сабель тоже отбыл из селения. Порыскав по крепостям и селениям в горах, Аташир-эфе не отыскал пропавших внуков, но возвратились его аламанщики не с пустыми руками, а пригнали большую толпу пленных...
Проснувшись глубокой ночью, Аннабахт услышала за стенами юрты плач и стоны и выбежала во двор.
Загоняя несчастных пленников в овчарню, Аташир-эфе им говорил:
— Если хотите свободы, то позаботьтесь о своей доле сами. Выберите среди себя кого покрепче. Я дам ему коня. Пусть тот человек скачет в Иран и сообщит там, что вас мы не обменяем ни на скот, ни на золото, а только на наших угнанных детей... Если ваши меняться не захотят, то и от нас не ждите ничего хорошего...
— Что ты задумал, несчастный! — впервые грубо набросилась на свекра доведенная до отчаяния Аннабахт.— Да ведь эти обездоленные люди ни сном ни духом не ведают, что творят их властители!.. Иран большой. Для его правителей горстка этих бедолаг — песчинка в пустыне. Они даже и не почешутся для их спасения... Зачем же, зачем множить горе, когда его и без того так много в этом мире!..
— Много ты понимаешь, женщина,— проворчал Аташир-эфе тихо, не смея грубить несчастной матери пропавших детей.— Пойми, если ты потеряла своих детей, то я лишился внуков. Отобьет их Сердар — хорошо. Клянусь аллахом, тогда я выпущу этих людей безо всякого выкупа... А если не отобьет? Должен же быть у нас еще какой-то способ добиться своего...
— Негодный это способ! — закричала Аннабахт и разрыдалась.— Нельзя за Али мстить Ахмету! Резня только получится...
Найдя поддержку там, где они ее не ожидали, пленники притихли, с трепетом ожидая, чем окончится спор снедаемой несчастьем женщины, лишившейся своих детей по чьей-то злой воле, с предводитеЛем захвативших их в плен аламан-щиков.
— Не станут повелители слушать посланца этих несчастных! — вскричала Аннабахт.
— Станут,— ответил Аташир-эфе.— У всех этих людей имеются родичи... Если они соберут по своим родам золотишко и выложат перед жадными глазами чиновников, то станут...
До самой утренней зари Аннабахт проспорила со своим свекром. Единственное, чего ей удалось добиться,— с пленников поснимали кандалы и путы, а ей самой Аташир-эфе позволил обмыть и перевязать раны тем, у кого они были.
Аннабахт позвала соседок, Огулсабыр-эдже и Бибигюль-знахарку. Втроем они быстро развели во дворе костер и вскипятили воду в кумганах. Пока Аннабахт и Бибигюль обихаживали раненых, Огулсабыр-эдже приготовила для всех пленников чай и еду.
Тем временем пленники, поспорив между собой, отобрали одного юношу и, дав ему множество наказов, подтолкнули его к Аташиру-эфе.
Дед Довлета привел одну из лошадей, захваченных во время набега. Юноша вскочил на коня и умчался по той дороге, по какой его пригнали в эти чужие для него места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111