Но лучший друг Довлета Сапарак, в отличие от него, острословов не боялся, потому что и сам умел иногда ответить так, что хохотали потом шутники уже над тем, кто затронул его. Правда, после таких ответов Сапару часто приходилось что есть духу улепетывать. За дерзким мальчишкой устремлялся в погоню обиженный взрослый, но Сапарак смеялся и, оборачиваясь, корчил такие уморительные рожицы, что бегущий мужчина невольно начинал смеяться и оставлял проказника в покое. Ничего не скажешь, ловкий и бесстрашный у Довлета друг. Но больше всего Довлет ценил, что Сапарак никогда не насмехался над ним, понимал, как больно ранят насмешки...
Сейчас внимание острословов занимал самый сильный в селении человек, чьим ремеслом всю его жизнь была борьба, добродушный по натуре стареющий богатырь Санджар-Палван.
— Это было в те времена, когда мы переехали из Теджена и поселились всем своим родом на окраине Мары,— рассказывал он собравшимся вокруг него мужчинам.— Хотя на ту пору меня еще никто ни разу не уложил на лопатки, я все же не позволял себе зазнаваться, друзья, петухом не расхаживал! Я всегда считал и считаю теперь, что ремесло палвана ничем не лучше и не хуже других ремесел, какими люди зарабатывают свой хлеб...
Его слушатели одобрительно закивали головами. Никто в селении Ораз-хана не смог бы припомнить случая, чтобы этот добряк-богатырь кого-нибудь из односельчан обидел или злоупотребил своей огромной силой. Наоборот, люди с мелкими душонками, зная добродушный нрав Санджара-Палвана, иногда даже сами обижали его, видно, их тешило, что хотя бы на мгновение они в чем-то брали верх над таким могучим силачом. Свою огромную силу Санджар-Палван позволял себе пускать в ход только в борцовских состязаниях на праздниках, в работе да в сражениях. В последних он принимал участие только тогда, когда совершались нападения на его селение. Никаких других битв Санджар-Палван не признавал, потому и в поход не ушел с Ораз-ханом...
— Объявился один очень наглый палван в наших местах,— продолжал свой рассказ Санджар-Палван.— Родом из аула Сухты. Ходил да похваливался, что ни среди сарыков, ни среди нас, текинцев, нет ему равных по силе. И правда, был он изрядно силен. На тоях мне приходилось его видеть, но бороться я с ним не выходил. И как потом оказалось, верно поступал. Выйди я с ним в поединок просто так, может, и уложил бы он меня. Да,— задумчиво протянул Санджар-Палван,— скорее всего, так бы оно и случилось. На всех праздниках тот шельмец забирал все борцовские награды. «Пускай,— думаю я себе,— берет. Запрещенных приемов он не применяет, борется честно. Аллах лучше меня разбирается, кто достоин победы...» Но честной славы непобедимого палвана тому шельмецу оказалось мало. Явился он к нам однажды и заявил: «Текинцы, найдите мне среди вас достойного противника или с этого дня платите мне дань!»
— Вот паршивец!..
— Прохвост какой!..
— Совсем, стервец, обнаглел!..
Зашумели, заволновались слушатели Санджара-Палвана.
— Вот-вот, примерно такими же словами и так же гневно и мы тогда встретили его бахвальство, а он нам в лица рассмеялся и сказал: «А не выполните этого условия, текинцы, вы мне одну из ваших красавиц подарите...»
Возмущенные слушатели Санджара-Палвана зашумели еще более гневно, зазвучали крепкие бранные словечки. Переглянулись, разделявшие общее возмущение, Довлет с Сапараком к еще ближе подсели к кружку слушателей Санджара-Палвана. — А дальше что было? — спросил кто-то.
— Многие из нас, как и вы теперь, за кинжалы схватились. Но мы тогда недавно перебрались на новые места, сарыки нас хорошо приняли. И начинать свою жизнь на новом месте с поножовщины мы не хотели... А шельмец тот вскочил на своего породистого жеребца, захохотал громко и ускакал...
Сидевший, скрестив ноги по-турецки, на земле, прямо в пыли, низкорослый толстый яшули сунул руку за ворот грязной рубахи, почесал вздутый живот и сказал:
— А как, Санджар, ему было на твою Тячсолтан не позариться. Он ведь палваном был, пирогами да мясом объедался. С жиру бесился. К тому же,— вдруг почему-то подмигнул Довлету этот малопочтенный яшули,— он и духом посильнее тебя оказался.
— Да, все было именно так, как ты говоришь, Гарагоч-ага,— ответил Санджар-Палван, которого совершенно не задели слова этого человека.— Моя Тячсолтан была меня лет на десять моложе, красива...
— Она и теперь еще в соку,— не унимался Гарагоч, которого люди в селении давно наградили прозвищем Бурдюк.
— Это правда,— покладисто согласился рассказчик.— А тогда ей было всего двадцать шесть лет. Я мог свои последние штаны продать, чтобы купить Тячсолтан какое-то новое украшение... Да. Однажды в селении свадьбу гуляли. Нахал тот явился. Вышел в круг и говорит: «Ну, текинцы, сыскали вы среди себя такого, который со мной может силой помериться?» А из толпы — ни звука. Он усмехнулся и продолжает: «Тогда где же ваш выкуп?» И опять мы промолчали. А я тогда понял, что нет ничего противнее, когда жители целого селения стоят перед одним человеком, словно пришибленные. От стыда я не знал, куда деться. И мне казалось, что наш общий позор только на меня одного навалился. Но я молчу. И никто другой из нас нахалу ничего не отвечает... «Ясно,— сказал тогда он и на мою Тячсолтан смотрит.— Что же,— говорит.— Вот этот выкуп меня устроит».
Старый богатырь приумолк, молчали его слушатели, приумолкли печально и Довлет с Сапараком, очень взволнованные рассказом Санджара-Палвана.
— А дальше-то, дальше, дядя Санджар, что было? — не утерпев, спросил кто-то из молодых парней.
— Ох, как же тогда на меня посмотрела моя любимая! Нет, не зло. Не с презрением. А так, как всякая женщина на своего мужчину в трудную минуту смотреть обязана... Я от того взгляд да себя самым сильным на земле человеком почувствовали «Погоди, приятель,— выступил я в круг.— Давай поборемся...»
Слушатели Санджара-Палвана совсем притихли, а Довлет и дыхание почти затаил.
— Схватились мы с ним,— вел свой рассказ дальше Санджар-Палван.— Тот безобразник меня и спрашивает: «Ну, текинец, к которой небесной звездочке тебя забросить?» — «К любой,— отвечаю я.— Все звездочки аллах прекрасными создал».— «Ну вот,— говорит он,— я слуга его и явился потому, что аллах тебя к себе требует». А дальше мы с ним уже молча боролись. Поясница у него оказалась, что вон тот ствол карагача! Не прогнешь ее, хоть ты лопни! Сарыки, я вам скажу, в борьбе — гореш кое-что смыслят... Но тут мне опять моя Тяч-солтан помогла. Снова встретил ее взгляд — и будто бы свежей силы из ее глаз испил! Вдруг поддел хвастуна коленом, от земли оторвал, будто вырвал с корнем, и тогда уж закричал: «До звезды тебя, парень, не доброшу, а на месяце тебе быть!» Закружил его и швырнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Сейчас внимание острословов занимал самый сильный в селении человек, чьим ремеслом всю его жизнь была борьба, добродушный по натуре стареющий богатырь Санджар-Палван.
— Это было в те времена, когда мы переехали из Теджена и поселились всем своим родом на окраине Мары,— рассказывал он собравшимся вокруг него мужчинам.— Хотя на ту пору меня еще никто ни разу не уложил на лопатки, я все же не позволял себе зазнаваться, друзья, петухом не расхаживал! Я всегда считал и считаю теперь, что ремесло палвана ничем не лучше и не хуже других ремесел, какими люди зарабатывают свой хлеб...
Его слушатели одобрительно закивали головами. Никто в селении Ораз-хана не смог бы припомнить случая, чтобы этот добряк-богатырь кого-нибудь из односельчан обидел или злоупотребил своей огромной силой. Наоборот, люди с мелкими душонками, зная добродушный нрав Санджара-Палвана, иногда даже сами обижали его, видно, их тешило, что хотя бы на мгновение они в чем-то брали верх над таким могучим силачом. Свою огромную силу Санджар-Палван позволял себе пускать в ход только в борцовских состязаниях на праздниках, в работе да в сражениях. В последних он принимал участие только тогда, когда совершались нападения на его селение. Никаких других битв Санджар-Палван не признавал, потому и в поход не ушел с Ораз-ханом...
— Объявился один очень наглый палван в наших местах,— продолжал свой рассказ Санджар-Палван.— Родом из аула Сухты. Ходил да похваливался, что ни среди сарыков, ни среди нас, текинцев, нет ему равных по силе. И правда, был он изрядно силен. На тоях мне приходилось его видеть, но бороться я с ним не выходил. И как потом оказалось, верно поступал. Выйди я с ним в поединок просто так, может, и уложил бы он меня. Да,— задумчиво протянул Санджар-Палван,— скорее всего, так бы оно и случилось. На всех праздниках тот шельмец забирал все борцовские награды. «Пускай,— думаю я себе,— берет. Запрещенных приемов он не применяет, борется честно. Аллах лучше меня разбирается, кто достоин победы...» Но честной славы непобедимого палвана тому шельмецу оказалось мало. Явился он к нам однажды и заявил: «Текинцы, найдите мне среди вас достойного противника или с этого дня платите мне дань!»
— Вот паршивец!..
— Прохвост какой!..
— Совсем, стервец, обнаглел!..
Зашумели, заволновались слушатели Санджара-Палвана.
— Вот-вот, примерно такими же словами и так же гневно и мы тогда встретили его бахвальство, а он нам в лица рассмеялся и сказал: «А не выполните этого условия, текинцы, вы мне одну из ваших красавиц подарите...»
Возмущенные слушатели Санджара-Палвана зашумели еще более гневно, зазвучали крепкие бранные словечки. Переглянулись, разделявшие общее возмущение, Довлет с Сапараком к еще ближе подсели к кружку слушателей Санджара-Палвана. — А дальше что было? — спросил кто-то.
— Многие из нас, как и вы теперь, за кинжалы схватились. Но мы тогда недавно перебрались на новые места, сарыки нас хорошо приняли. И начинать свою жизнь на новом месте с поножовщины мы не хотели... А шельмец тот вскочил на своего породистого жеребца, захохотал громко и ускакал...
Сидевший, скрестив ноги по-турецки, на земле, прямо в пыли, низкорослый толстый яшули сунул руку за ворот грязной рубахи, почесал вздутый живот и сказал:
— А как, Санджар, ему было на твою Тячсолтан не позариться. Он ведь палваном был, пирогами да мясом объедался. С жиру бесился. К тому же,— вдруг почему-то подмигнул Довлету этот малопочтенный яшули,— он и духом посильнее тебя оказался.
— Да, все было именно так, как ты говоришь, Гарагоч-ага,— ответил Санджар-Палван, которого совершенно не задели слова этого человека.— Моя Тячсолтан была меня лет на десять моложе, красива...
— Она и теперь еще в соку,— не унимался Гарагоч, которого люди в селении давно наградили прозвищем Бурдюк.
— Это правда,— покладисто согласился рассказчик.— А тогда ей было всего двадцать шесть лет. Я мог свои последние штаны продать, чтобы купить Тячсолтан какое-то новое украшение... Да. Однажды в селении свадьбу гуляли. Нахал тот явился. Вышел в круг и говорит: «Ну, текинцы, сыскали вы среди себя такого, который со мной может силой помериться?» А из толпы — ни звука. Он усмехнулся и продолжает: «Тогда где же ваш выкуп?» И опять мы промолчали. А я тогда понял, что нет ничего противнее, когда жители целого селения стоят перед одним человеком, словно пришибленные. От стыда я не знал, куда деться. И мне казалось, что наш общий позор только на меня одного навалился. Но я молчу. И никто другой из нас нахалу ничего не отвечает... «Ясно,— сказал тогда он и на мою Тячсолтан смотрит.— Что же,— говорит.— Вот этот выкуп меня устроит».
Старый богатырь приумолк, молчали его слушатели, приумолкли печально и Довлет с Сапараком, очень взволнованные рассказом Санджара-Палвана.
— А дальше-то, дальше, дядя Санджар, что было? — не утерпев, спросил кто-то из молодых парней.
— Ох, как же тогда на меня посмотрела моя любимая! Нет, не зло. Не с презрением. А так, как всякая женщина на своего мужчину в трудную минуту смотреть обязана... Я от того взгляд да себя самым сильным на земле человеком почувствовали «Погоди, приятель,— выступил я в круг.— Давай поборемся...»
Слушатели Санджара-Палвана совсем притихли, а Довлет и дыхание почти затаил.
— Схватились мы с ним,— вел свой рассказ дальше Санджар-Палван.— Тот безобразник меня и спрашивает: «Ну, текинец, к которой небесной звездочке тебя забросить?» — «К любой,— отвечаю я.— Все звездочки аллах прекрасными создал».— «Ну вот,— говорит он,— я слуга его и явился потому, что аллах тебя к себе требует». А дальше мы с ним уже молча боролись. Поясница у него оказалась, что вон тот ствол карагача! Не прогнешь ее, хоть ты лопни! Сарыки, я вам скажу, в борьбе — гореш кое-что смыслят... Но тут мне опять моя Тяч-солтан помогла. Снова встретил ее взгляд — и будто бы свежей силы из ее глаз испил! Вдруг поддел хвастуна коленом, от земли оторвал, будто вырвал с корнем, и тогда уж закричал: «До звезды тебя, парень, не доброшу, а на месяце тебе быть!» Закружил его и швырнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111