— Это совсем другое дело. Не надо быть хлюпиком. Нет примера тому в твоем роду...
Велле в этот миг внес на блюде поджаренную печенку, и, оставив Мередика, Байсахат жадно набросился на угощение. Запихивая в рот большие куски, он проворно слизывал языком со своих пальцев и ладоней вытекавший сок и жир. Уплетая жаркое, Байсахат не слушал приветливых слов Велле, а жадными глазами поглядывал то на большие куски печенки, то на округлые бедра Гюльсенем...
— Довлет-джан,— обратился хозяин дома к мальчику,— ты бы тоже отведал пока жареной печеночки. До начала тоя еще долго ждать.
— Я не голоден,— ответил мальчик, которому не хотелось хоть в чем-то уподобляться Байсахату.
— Потому-то Човдур и разложил его на обе лопатки, что он мало ест, этот пасынок удачи.
— Что ты такое говоришь, уважаемый Байсахат,— немедленно вступился за Довлета Велле-Косоглазый, которому обычай повелевал защищать любого гостя.— Во-первых, Довлет-джан в первой схватке опрокинул вашего Човдура, а во-вторых, Човдур на два года старше...
— Когда джигиты сходятся в смертной сече, разве там спрашивают, кому сколько лет^
Велле не нашел, что на это ответить, и Байсахат стал еще наглее поглядывать на его жену, не забывая и о кусках жареной печенки. Наконец он насытился. Гюльсенем, продолжая держать в одной руке Мередика, другой рукой подставила к Байсахату медный таз и, подхватив медный кумган, стала сливать воду ему на руки. Когда Байсахат вымыл руки, Гюльсенем хотела было подать ему полотенце, но тот уже вытер свои руки о полы чекменя. И тут же он протянул свои руки вновь к Мередику, ребенок уже не боялся чужого дяди и звонко засмеялся.
— А! Так ты меня уже высмеиваешь,— сказал ему грозно Байсахат.— Тогда я отберу у тебя новую тюбетейку...
Мередик засмеялся еще громче.
— И этого не боишься. Ну тогда... тогда я отберу у тебя мамкину сиську!
Такая шутка покоробила Довлета, но он припомнил, что уже где-то слыхал подобную вольность, никто в том случае не оскорбился. Не ему же, мальчишке, учить пристойности взрослых. Но Байсахат не унимался.
— Я отниму сиськи, отниму,— продолжал он пугать Мередика.— Вкусные они, мне тоже хочется попробовать их...
Довлет увидел, как смутилась Гюльсенем, покраснела и, сделав вид, что ей надо подбросить топлива в очаг, поднялась со своего места. Она отошла, но Байсахат пошел за ней, продолжая дразнить Мередика, пока тот не расплакался...
В полдень в юрте друга Довлета началось торжество для женщин и детей. Женские голоса были слышны шагов за сто от места, где шло празднество. Довлет принес мешочек со сладостями и, войдя в юрту, стал горстями швырять конфеты пирующим.
Белые круглые конфеты с ореховой начинкой в этих краях были редким лакомством, а потому вызвали радостное оживление и невообразимый визг. Они расхватывали конфеты, выкрикивая шутливые угрозы: «Бросай сюда, паршивец! Если не бросишь, достанется от нас!.. Довлет швырял конфеты в разные стороны.
— Эй, братец, не скупись! Бросай щедрее,— заорала ему молодка Сабыр.— Нечего бросать в другие углы. Там, похоже, никто не видел таких конфет.
— Смотрите, люди, на ханскую дочку, которая выросла, питаясь одними сладостями! — взвизгнула в противоположном конце юрты Хурджемал, жена Байсахата.
— Верно,— подхватила какая-то молодка в другом конце.— Проследите за этой гордячкой, как бы не поперхнулась...
Между женщинами разгорелась веселая перебранка. Но Довлету она пришлась не по душе, и, чтобы отвлечь женщин и девушек, он широким взмахом сыпанул в них сразу все конфеты из мешочка. Как он рассчитывал, так и случилось: забыв словесные обиды, все бросились подбирать конфеты...
Довлет хотел выйти из юрты, но услышал голос Байсахата на улице.
— О, Гюльсенем! — весело кричал тот.— Всем ты позволяешь разбрасывать гостинцы?
— Что ты такое говоришь, Байсахат? — отвечала хозяйка празднества.— Там же молодки в яшмаках...1
— Ну и что из того? Разве им не хочется отведать моих фисташек?
— Поручи это дело другому...
— На тогда мой мешок, сыпь сама, Гюльсенем.
— Как я могу взять, если в юрте твоя жена...
— Эхма, Гюльсенем, ты мне мутишь душу,— сказал Байсахат и, ворвавшись в юрту, стал разбрасывать гостьям празднества фисташки.
Увидев вошедшего мужчину, молодки приумолкли, стыдливо закрыли платками лица.
Стоявший у порога Довлет увидел, как у Байсахата загорелись хищно глаза, словно у ворвавшегося в кошару волка, выбирающего, в какую овечку вцепиться зубами. Но и овечки оказались не беззубыми.
— Ах ты негодник! — вскричала жена Байсахата Хурджемал и, вырвав из-под себя подушку, запустила ею в мужа.— Убирайся отсюда, бесстыжий, вон!..
— Подруги, гоните нахала! — вскричала другая молодка.
— Гоните его!..
— Убирайся!..
Я ш м а к — покрывало.
— Ишь, бесстыжий!..
Пока в Байсахата летели подушки, он хохотал, с притворным испугом прикрывая руками лицо. Какая-то молодка выхватила из очага кочергу. Но в этот момент в нахала угодил пустой медный кумган, и Байсахат выскочил из юрты... Теперь рассмеялись уже женщины, они тут же кинулись собирать рассыпанные Байсахатом фисташки...
— Ты тоже таким станешь, когда вырастешь? — вдруг накинулась на Довлета Хурджемал.— У всех у вас волчьи повадки...
— Оставь ребенка в покое,— заступилась Гюльсенем.— Не видишь, как он расстроился...
Вечером на той пришли мужчины и взрослые парни. Старших детей, чтобы они не мешали гостям, Гюльсенем отвела к соседке. В десятке шагов от юрты стоял шалаш, там теперь весело клокотали казаны, над ними и хлопотала Гюльсенем, намереваясь получше угостить почтивших ее дом своим приходом гостей. Сапараку было поручено приготовление чая. Помогавший своему другу Довлет взял из его рук большой чайник и понес его в юрту.
В юрте непринужденно расположились на коврах с десяток человек.
- Эгей, горе-палван, ты до сих пор еще здесь, - увидев Довлета, съехидничал Байсахат.— Потешил ты нас своей борьбой, ничего не скажешь. И где ты обучился таким приемам?
Довлет сердито покосился на него и молча стал разливать в пиалушки чай.
А гости все прибывали, в юрте сделалось тесно. Чай уже кипятили не только в шалаше, но и на очаге в самой юрте. У Сапарака с Довлетом появилось много помощников. Готовить чай — дело для мужчин не зазорное. Маленький Мередик давно сладко спал в своей колыбельке где-то у соседей и не ведал, что в честь его и родителей в этот день собралось и веселилось такое большое общество.
Довлет, очень любивший музыку и пение настоящих бахши, с нетерпением поглядывал на вход. И наконец он дождался: с дутаром в руке в юрту вошел знаменитый поэт Молланепес.
Вмиг смолкли все разговоры, и собравшиеся, каждому из которых было лестно показать свое близкое знакомство с поэтом, сразу стали приглашать Молланепеса занять место рядом с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111