Но никто
не мог поверить, что паназиаты осмелятся ответить репрессиями, если будут
располагать достоверными сведениями, что их божественные вожди не погибли, а
находятся в руках противника. Кроме того, такой план позволял немедленно
приступить к действиям, а этого всем очень хотелось. В конце концов, за
неимением лучшего, Ардмор согласился его принять, хотя и испытывал какие-то
смутные опасения.
Следующие несколько дней ушли на то, чтобы подготовить к выполнению
задачи воздушные машины-разведчики. Шир, трудившийся по восемнадцать, а то и
по двадцать часов в сутки, проделал титаническую работу; все остальные с
готовностью ему помогали. Даже Кэлхун сменил гнев на милость и согласился
принять участие в вылазке, хотя и отказался заниматься "грубым
неквалифицированным трудом". Томас совершил короткую рекогносцировку и
выяснил, где располагаются ближайшие двенадцать паназиатских штабов.
Воодушевленный возможностью начать наконец хоть как-то действовать,
Ардмор и не вспоминал о собственном решении создать "шестую колонну" --
подпольную или полуподпольную организацию, которая занималась бы
деморализацией противника изнутри. Нынешний план этого не предусматривал --
операция готовилась чисто военная. Ардмор чувствовал себя если не
Наполеоном, то по меньшей мере сандинистом, который наносит неожиданные
удары по регулярным частям и скрывается в ночи.
Но Митсуи оказался прав.
Они регулярно смотрели телевизионные передачи, чтобы знать, что
завоеватели считают нужным сообщать своим рабам. Почти все к восьми часам
вечера привычно собирались в зале и прослушивали новые распоряжения,
адресованные населению. Ардмор поощрял такие собрания, которые называл
"сеансами ненависти", -- он считал, что от этого поднимается боевой дух.
За два дня до намеченной вылазки все собрались в зале, как обычно.
Уродливое широкоскулое лицо очередного пропагандиста неожиданно сменилось
другим -- это был пожилой паназиат, которого ведущий представил как
"божественного хранителя мира и порядка". Он не стал тратить время попусту и
сразу перешел к делу. Американцы, состоявшие на службе правительства одой из
провинций, совершили страшный грех: они восстали против своих мудрых
правителей, захватили священную особу губернатора и удерживали его в
качестве пленного в собственном дворце. Солдаты Небесного Императора
сокрушили безумных святотатцев; при этом губернатор, как это ни печально,
отошел к праотцам. Объявлялся траур, который вступал в силу немедленно; в
знак его начала населению провинции предстояло, согласно разрешению свыше,
искупить грех своих соотечественников. Студия, откуда велась передача,
исчезла, и на экране появилось огромное множество людей -- мужчин, женщин и
детей, толпившихся за колючей проволокой. Камера показывала их крупным
планом, и обитателям Цитадели были хорошо видны слепое отчаяние на лицах,
заплаканные дети, женщины с младенцами на руках, беспомощные отцы семейств.
Однако это продолжалось недолго. Камера поднялась ввысь, прошлась
панорамой по бескрайнему морю живых существ и вновь показала крупным планом
один его уголок.
На людей направили луч, который вызывал эпилептический припадок. Через
мгновение в них не осталось ничего человеческого -- как будто десяткам тысяч
гигантских цыплят разом свернули шеи и бросили в загон, где они бились в
предсмертных судорогах. То одно, то другое тело взлетало в воздух,
подброшенное сильнейшими судорогами, от которых трещали кости и
переламывались хребты. Матери отшвыривали от себя детей или же сдавливали их
насмерть, как в тисках.
На экране снова появилось невозмутимое лицо чиновника-азиата. С
притворным сожалением в голосе он объявил, что само по себе покаяние в
грехах-- это еще не все; оно должно быть дополнено воспитательными мерами,
которые в данном случае будут распространены на одного человека из тысячи.
Ардмор быстро прикинул -- это означало сто пятьдесят тысяч человек. Не может
быть! Однако вскоре ему пришлось поверить. На экране снова появился крупный
план -- на этот раз тихая улица какого-то американского города. Камера
показала, как подразделение паназиатских солдат врывается в комнату, где
перед телевизором сидит семья, потрясенная только что увиденным: мать
прижимает к груди рыдающую маленькую девочку. Появление солдат вызывает у
них не испуг, а лишь тупое оцепенение. Отец безропотно предъявляет свою
регистрационную карточку, офицер, командующий подразделением, сверяет ее с
каким-то списком, и солдаты приступают к делу.
Видимо , им было приказано убивать как можно более жестоко.
Ардмор выключил приемник.
-- Вылазка отменяется, -- Объявил он. -- Всем ложиться спать. И перед
сном каждому принять снотворное. Это приказ.
Через минуту в зале уже никого не было. Выходя, никто не произнес ни
слова. Оставшись один, Ардмор снова включил приемник и досмотрел все до
конца. Потом он долго сидел в одиночестве, тщетно пытаясь привести в порядок
свои мысли. Тому, кто отдает приказ принять снотворное, приходится
обходиться без него.
Глава 4
Большую часть следующих двух дней Ардмор провел в одиночестве и даже
обедал в своей комнате, за все время он ни с кем не сказал и двух слов.
Теперь ему было ясно, в чем он ошибся, и хотя резня произошла не по его
вине, легче от этого не становилось -- он все равно чувствовал себя к ней
причастным.
Но проблема оставалась нерешенной. Он убедился, что был прав, когда
принял решение создать "шестую колонну". "Шестая колонна" -- вот что сейчас
нужно; организация, которая внешне не нарушала бы порядков, установленных
завоевателями, но со временем могла бы стать средством их свержения. На это,
может быть, уйдут годы, но открытое выступление было страшной ошибкой, и
повторять ее нельзя.
Он по-прежнему чувствовал, что в рассказе Томаса промелькнула мысль,
которая могла бы оказаться полезной. Он снова и снова прослушивал запись, но
хотя к этому времени уже выучил ее наизусть, никак не мог уловить того, что
искал.
" -- Они систематически вытравливают все, что составляет американскую
культуру, -- говорил Томас. -- Закрыты школы, не выходят газеты. Напечатать
что бы то ни было по-английски считается тяжким преступлением. Они объявили,
что вскоре всякую деловую переписку нужно будет вести на их языке, а до тех
пор все письма должны проходить цензуру. Запрещены любые собрания, кроме
религиозных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
не мог поверить, что паназиаты осмелятся ответить репрессиями, если будут
располагать достоверными сведениями, что их божественные вожди не погибли, а
находятся в руках противника. Кроме того, такой план позволял немедленно
приступить к действиям, а этого всем очень хотелось. В конце концов, за
неимением лучшего, Ардмор согласился его принять, хотя и испытывал какие-то
смутные опасения.
Следующие несколько дней ушли на то, чтобы подготовить к выполнению
задачи воздушные машины-разведчики. Шир, трудившийся по восемнадцать, а то и
по двадцать часов в сутки, проделал титаническую работу; все остальные с
готовностью ему помогали. Даже Кэлхун сменил гнев на милость и согласился
принять участие в вылазке, хотя и отказался заниматься "грубым
неквалифицированным трудом". Томас совершил короткую рекогносцировку и
выяснил, где располагаются ближайшие двенадцать паназиатских штабов.
Воодушевленный возможностью начать наконец хоть как-то действовать,
Ардмор и не вспоминал о собственном решении создать "шестую колонну" --
подпольную или полуподпольную организацию, которая занималась бы
деморализацией противника изнутри. Нынешний план этого не предусматривал --
операция готовилась чисто военная. Ардмор чувствовал себя если не
Наполеоном, то по меньшей мере сандинистом, который наносит неожиданные
удары по регулярным частям и скрывается в ночи.
Но Митсуи оказался прав.
Они регулярно смотрели телевизионные передачи, чтобы знать, что
завоеватели считают нужным сообщать своим рабам. Почти все к восьми часам
вечера привычно собирались в зале и прослушивали новые распоряжения,
адресованные населению. Ардмор поощрял такие собрания, которые называл
"сеансами ненависти", -- он считал, что от этого поднимается боевой дух.
За два дня до намеченной вылазки все собрались в зале, как обычно.
Уродливое широкоскулое лицо очередного пропагандиста неожиданно сменилось
другим -- это был пожилой паназиат, которого ведущий представил как
"божественного хранителя мира и порядка". Он не стал тратить время попусту и
сразу перешел к делу. Американцы, состоявшие на службе правительства одой из
провинций, совершили страшный грех: они восстали против своих мудрых
правителей, захватили священную особу губернатора и удерживали его в
качестве пленного в собственном дворце. Солдаты Небесного Императора
сокрушили безумных святотатцев; при этом губернатор, как это ни печально,
отошел к праотцам. Объявлялся траур, который вступал в силу немедленно; в
знак его начала населению провинции предстояло, согласно разрешению свыше,
искупить грех своих соотечественников. Студия, откуда велась передача,
исчезла, и на экране появилось огромное множество людей -- мужчин, женщин и
детей, толпившихся за колючей проволокой. Камера показывала их крупным
планом, и обитателям Цитадели были хорошо видны слепое отчаяние на лицах,
заплаканные дети, женщины с младенцами на руках, беспомощные отцы семейств.
Однако это продолжалось недолго. Камера поднялась ввысь, прошлась
панорамой по бескрайнему морю живых существ и вновь показала крупным планом
один его уголок.
На людей направили луч, который вызывал эпилептический припадок. Через
мгновение в них не осталось ничего человеческого -- как будто десяткам тысяч
гигантских цыплят разом свернули шеи и бросили в загон, где они бились в
предсмертных судорогах. То одно, то другое тело взлетало в воздух,
подброшенное сильнейшими судорогами, от которых трещали кости и
переламывались хребты. Матери отшвыривали от себя детей или же сдавливали их
насмерть, как в тисках.
На экране снова появилось невозмутимое лицо чиновника-азиата. С
притворным сожалением в голосе он объявил, что само по себе покаяние в
грехах-- это еще не все; оно должно быть дополнено воспитательными мерами,
которые в данном случае будут распространены на одного человека из тысячи.
Ардмор быстро прикинул -- это означало сто пятьдесят тысяч человек. Не может
быть! Однако вскоре ему пришлось поверить. На экране снова появился крупный
план -- на этот раз тихая улица какого-то американского города. Камера
показала, как подразделение паназиатских солдат врывается в комнату, где
перед телевизором сидит семья, потрясенная только что увиденным: мать
прижимает к груди рыдающую маленькую девочку. Появление солдат вызывает у
них не испуг, а лишь тупое оцепенение. Отец безропотно предъявляет свою
регистрационную карточку, офицер, командующий подразделением, сверяет ее с
каким-то списком, и солдаты приступают к делу.
Видимо , им было приказано убивать как можно более жестоко.
Ардмор выключил приемник.
-- Вылазка отменяется, -- Объявил он. -- Всем ложиться спать. И перед
сном каждому принять снотворное. Это приказ.
Через минуту в зале уже никого не было. Выходя, никто не произнес ни
слова. Оставшись один, Ардмор снова включил приемник и досмотрел все до
конца. Потом он долго сидел в одиночестве, тщетно пытаясь привести в порядок
свои мысли. Тому, кто отдает приказ принять снотворное, приходится
обходиться без него.
Глава 4
Большую часть следующих двух дней Ардмор провел в одиночестве и даже
обедал в своей комнате, за все время он ни с кем не сказал и двух слов.
Теперь ему было ясно, в чем он ошибся, и хотя резня произошла не по его
вине, легче от этого не становилось -- он все равно чувствовал себя к ней
причастным.
Но проблема оставалась нерешенной. Он убедился, что был прав, когда
принял решение создать "шестую колонну". "Шестая колонна" -- вот что сейчас
нужно; организация, которая внешне не нарушала бы порядков, установленных
завоевателями, но со временем могла бы стать средством их свержения. На это,
может быть, уйдут годы, но открытое выступление было страшной ошибкой, и
повторять ее нельзя.
Он по-прежнему чувствовал, что в рассказе Томаса промелькнула мысль,
которая могла бы оказаться полезной. Он снова и снова прослушивал запись, но
хотя к этому времени уже выучил ее наизусть, никак не мог уловить того, что
искал.
" -- Они систематически вытравливают все, что составляет американскую
культуру, -- говорил Томас. -- Закрыты школы, не выходят газеты. Напечатать
что бы то ни было по-английски считается тяжким преступлением. Они объявили,
что вскоре всякую деловую переписку нужно будет вести на их языке, а до тех
пор все письма должны проходить цензуру. Запрещены любые собрания, кроме
религиозных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54