Но он никогда не
обвинял и не ругал Сашу за это. Все слова, что Петр сказал по этому
поводу, заключали лишь одну или две насмешки, похожие на то, как он
подшучивал над собственным везеньем. Это были почти дурацкие шутки,
которые скорее беспокоили, чем обижали. И они беспокоили его именно из-за
состояния Петра.
Разумеется, Саша думал, что если он, может быть, виноват в том, что
Петр упустил свою удачу, он должен отвечать и за все то, что природа
скрыла от ушей и глаз Петра Ильича, хотя возможно, что и полевик может
слышать Петра Ильича не намного лучше, чем слышит его сам Петр Ильич, и не
больше, чем Петр Ильич чувствует холод, поселившийся в этом лесу, и не
больше Петра Ильича понимает те шушуканья, которые часто можно услышать на
кухне "Петушка", и из которых следует, что дорога на восток - гиблое место
для путников.
- Я слышал, - заговорил Саша, когда они отдыхали у подветренной
стороны поваленного дерева, - я слышал, что на этой дороге часто
попадаются хутора. А еще я слышал, что здесь были и путешественники, и
города и многое другое, но потом в этих местах появились разбойники, и
царь велел построить новую дорогу, которая шла прямо на юг, потому что
ничего не мог поделать с ними...
- Чего только ты не наслушался, - сказал Петр хрипловатым голосом,
затем опустил руки в холодную воду и чуть обмыл свое лицо, прежде чем
гримасничая и покусывая губы все-таки натянул на себя кафтан. - Позволь, я
лучше расскажу тебе про Киев, малый. Там есть дворцы высотой с гору, а
крыши их отделаны золотом. Ты когда-нибудь слышал про такое? А ближайшая к
городу река течет к Южному теплому морю, где водятся диковинные чудовища.
- Что это за чудовища?
- Они похожи на драконов, - сказал Петр. - На драконов, чьи зубы
остры, как копья, и расположены по обе стороны рта. Когда они плачут, то
из глаз катятся жемчужины.
- Жемчужины!
- Так рассказывают.
- А ты не веришь даже в банника! Как же может дракон плакать, чтобы
вместо слез из глаз выпадал жемчуг?
Саша не должен был бы задавать этого вопроса. Петр некоторое время
раздумывал над этим, и постепенно его веселое настроение пропало. Он
выглядел измученным и бледным.
- Действительно, - сказал он, переводя дух после попыток одеть
кафтан. - Насчет драконов и у меня есть сомненья, это так. Но в Киеве
живет Великий Князь, и все, что я знаю об этом, истинная правда. Правитель
Киева богат, богаты и его бояре, а богатый народ сорит золотом направо и
налево, расставаясь с ним так же легко, как птицы с перьями. Вот что я
слышал. И все золото, какое есть, рано или поздно, попадает в Киев.
Поэтому наверняка там должно быть припасено немного для тебя и меня.
Глаза у Петра даже заблестели, когда он говорил о золоте. И он еще
сказал "тебя и меня", чего Саше ни разу в жизни не приходилось слышать,
сколько бы он ни напрягал память. Услышать вот это "тебя и меня" было
гораздо более удивительным и гораздо более желанным по сашиному счету, чем
слушать о драконах, плачущих жемчужинами. Петр сомневался в существовании
полевика, а Саша, в свою очередь, сомневался в существовании Киева и
отделанных золотом дворцов, но это "тебя и меня" было для него самым
дорогим и реальным, оно было здесь и сейчас.
Пока они отдыхали, Саша знал, что Петру было немного лучше, но
постоянно наблюдая за ним, он видел, что настроение его падает...
- Да, - сказал он, чтобы доставить ему хоть какую-то радость. - Да,
мне хотелось бы увидеть все это, и, разумеется, я верю, что Киев есть на
самом деле.
Однако больше всего он верил в то, что они были пропащими людьми:
ведь если они вернуться назад в Воджвод, то слуги закона повесят Петра, а,
может быть, их обоих, но если они будут продолжать свой путь через лес и
не найдут здесь никакой пищи, то надежда на жизнь и с этой стороны
исчезнет.
- Когда мы доберемся до Киева... - начал Петр, как только они
отправились в путь. И он рассказал ему о слонах с ногами, обвитыми змеями,
и о сказочной птице Рух, которая несла огромные яйца при дворе индийского
короля.
- Это более похоже на правду, чем говорящий банник, - сказал Петр,
подмигивая ему, и тут же зацепился ногой за торчащий из земли корень и
едва не упал, резко наклонившись в сторону мальчика.
- Со мной все хорошо, - сказал он, весь побледневший и дрожащий. Но,
тем не менее, не разрешил Саше взглянуть на свою рану. - Оставь ее в
покое, - сказал он, отмахиваясь от него. - Оставь ее.
Но бледность с его лица не исчезала, и теперь, пока они шли, Петр
даже не пытался шутить или рассказывать свои обычные небылицы.
Постель, которую они приготовили на ночь, на этот раз состояла из
кучи полусгнивших листьев, которую они сложили около старого бревна. Даже
вечер был настолько холодным, что в сумеречном свете было заметно, как
дыхание превращалось в иней. Поэтому Саша и пытался извлечь огонь, из всех
сил натирая палкой кусок сухого дерева, которое использовал как трут. Но
он преуспел лишь в том, что разогрелся сам да истер все руки, но не
получил даже ни одного завитка дыма. Он подумал, что, возможно, ему
попалось слишком влажное дерево, даже среди того, что здесь можно было
считать сухим, а возможно, у него ничего не вышло и потому, что в глубине
собственного сердца он знал, что огонь был тем единственным заклинанием,
которого он боялся, что огонь убил его родителей, что огонь был его
проклятьем и его бедой, и что он страшно боялся его, несмотря на
безнадежное положение, в котором они сейчас находились.
- Жаль, но ничего не выходит, - сказал он, тяжело дыша, на что Петр
заметил:
- Остановись, малый. Ведь ты уже в кровь стер себе руки. Так ты все
равно ничего не получишь.
Но по крайней мере он разогрелся, и ему хотелось поделиться своим
теплом. Они укрылись кафтаном, и Петр предположил, что сегодняшняя ночь не
должна быть столь тяжелой, как предыдущая, а утром он будет чувствовать
себя еще лучше. Возможно, он пробормотал что-то еще, вроде того, что им
следует встать пораньше, когда кругом будет самый холод, и остаток ночи
повести в дороге, а отдыхать позже, когда будет совсем тепло.
Но перед рассветом было то самое время, когда Петр наконец засыпал, а
кроме того, дорога, по которой им предстояло идти, делала поворот, и Саше
показалось, что будет слишком глупо сбиться с пути, потеряв таким образом
последнюю надежду на спасенье.
Поэтому, на следующее утро, проснувшись с восходом солнца, они не
сказали друг другу ничего о том, что хотели отправиться в путь еще до
рассвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
обвинял и не ругал Сашу за это. Все слова, что Петр сказал по этому
поводу, заключали лишь одну или две насмешки, похожие на то, как он
подшучивал над собственным везеньем. Это были почти дурацкие шутки,
которые скорее беспокоили, чем обижали. И они беспокоили его именно из-за
состояния Петра.
Разумеется, Саша думал, что если он, может быть, виноват в том, что
Петр упустил свою удачу, он должен отвечать и за все то, что природа
скрыла от ушей и глаз Петра Ильича, хотя возможно, что и полевик может
слышать Петра Ильича не намного лучше, чем слышит его сам Петр Ильич, и не
больше, чем Петр Ильич чувствует холод, поселившийся в этом лесу, и не
больше Петра Ильича понимает те шушуканья, которые часто можно услышать на
кухне "Петушка", и из которых следует, что дорога на восток - гиблое место
для путников.
- Я слышал, - заговорил Саша, когда они отдыхали у подветренной
стороны поваленного дерева, - я слышал, что на этой дороге часто
попадаются хутора. А еще я слышал, что здесь были и путешественники, и
города и многое другое, но потом в этих местах появились разбойники, и
царь велел построить новую дорогу, которая шла прямо на юг, потому что
ничего не мог поделать с ними...
- Чего только ты не наслушался, - сказал Петр хрипловатым голосом,
затем опустил руки в холодную воду и чуть обмыл свое лицо, прежде чем
гримасничая и покусывая губы все-таки натянул на себя кафтан. - Позволь, я
лучше расскажу тебе про Киев, малый. Там есть дворцы высотой с гору, а
крыши их отделаны золотом. Ты когда-нибудь слышал про такое? А ближайшая к
городу река течет к Южному теплому морю, где водятся диковинные чудовища.
- Что это за чудовища?
- Они похожи на драконов, - сказал Петр. - На драконов, чьи зубы
остры, как копья, и расположены по обе стороны рта. Когда они плачут, то
из глаз катятся жемчужины.
- Жемчужины!
- Так рассказывают.
- А ты не веришь даже в банника! Как же может дракон плакать, чтобы
вместо слез из глаз выпадал жемчуг?
Саша не должен был бы задавать этого вопроса. Петр некоторое время
раздумывал над этим, и постепенно его веселое настроение пропало. Он
выглядел измученным и бледным.
- Действительно, - сказал он, переводя дух после попыток одеть
кафтан. - Насчет драконов и у меня есть сомненья, это так. Но в Киеве
живет Великий Князь, и все, что я знаю об этом, истинная правда. Правитель
Киева богат, богаты и его бояре, а богатый народ сорит золотом направо и
налево, расставаясь с ним так же легко, как птицы с перьями. Вот что я
слышал. И все золото, какое есть, рано или поздно, попадает в Киев.
Поэтому наверняка там должно быть припасено немного для тебя и меня.
Глаза у Петра даже заблестели, когда он говорил о золоте. И он еще
сказал "тебя и меня", чего Саше ни разу в жизни не приходилось слышать,
сколько бы он ни напрягал память. Услышать вот это "тебя и меня" было
гораздо более удивительным и гораздо более желанным по сашиному счету, чем
слушать о драконах, плачущих жемчужинами. Петр сомневался в существовании
полевика, а Саша, в свою очередь, сомневался в существовании Киева и
отделанных золотом дворцов, но это "тебя и меня" было для него самым
дорогим и реальным, оно было здесь и сейчас.
Пока они отдыхали, Саша знал, что Петру было немного лучше, но
постоянно наблюдая за ним, он видел, что настроение его падает...
- Да, - сказал он, чтобы доставить ему хоть какую-то радость. - Да,
мне хотелось бы увидеть все это, и, разумеется, я верю, что Киев есть на
самом деле.
Однако больше всего он верил в то, что они были пропащими людьми:
ведь если они вернуться назад в Воджвод, то слуги закона повесят Петра, а,
может быть, их обоих, но если они будут продолжать свой путь через лес и
не найдут здесь никакой пищи, то надежда на жизнь и с этой стороны
исчезнет.
- Когда мы доберемся до Киева... - начал Петр, как только они
отправились в путь. И он рассказал ему о слонах с ногами, обвитыми змеями,
и о сказочной птице Рух, которая несла огромные яйца при дворе индийского
короля.
- Это более похоже на правду, чем говорящий банник, - сказал Петр,
подмигивая ему, и тут же зацепился ногой за торчащий из земли корень и
едва не упал, резко наклонившись в сторону мальчика.
- Со мной все хорошо, - сказал он, весь побледневший и дрожащий. Но,
тем не менее, не разрешил Саше взглянуть на свою рану. - Оставь ее в
покое, - сказал он, отмахиваясь от него. - Оставь ее.
Но бледность с его лица не исчезала, и теперь, пока они шли, Петр
даже не пытался шутить или рассказывать свои обычные небылицы.
Постель, которую они приготовили на ночь, на этот раз состояла из
кучи полусгнивших листьев, которую они сложили около старого бревна. Даже
вечер был настолько холодным, что в сумеречном свете было заметно, как
дыхание превращалось в иней. Поэтому Саша и пытался извлечь огонь, из всех
сил натирая палкой кусок сухого дерева, которое использовал как трут. Но
он преуспел лишь в том, что разогрелся сам да истер все руки, но не
получил даже ни одного завитка дыма. Он подумал, что, возможно, ему
попалось слишком влажное дерево, даже среди того, что здесь можно было
считать сухим, а возможно, у него ничего не вышло и потому, что в глубине
собственного сердца он знал, что огонь был тем единственным заклинанием,
которого он боялся, что огонь убил его родителей, что огонь был его
проклятьем и его бедой, и что он страшно боялся его, несмотря на
безнадежное положение, в котором они сейчас находились.
- Жаль, но ничего не выходит, - сказал он, тяжело дыша, на что Петр
заметил:
- Остановись, малый. Ведь ты уже в кровь стер себе руки. Так ты все
равно ничего не получишь.
Но по крайней мере он разогрелся, и ему хотелось поделиться своим
теплом. Они укрылись кафтаном, и Петр предположил, что сегодняшняя ночь не
должна быть столь тяжелой, как предыдущая, а утром он будет чувствовать
себя еще лучше. Возможно, он пробормотал что-то еще, вроде того, что им
следует встать пораньше, когда кругом будет самый холод, и остаток ночи
повести в дороге, а отдыхать позже, когда будет совсем тепло.
Но перед рассветом было то самое время, когда Петр наконец засыпал, а
кроме того, дорога, по которой им предстояло идти, делала поворот, и Саше
показалось, что будет слишком глупо сбиться с пути, потеряв таким образом
последнюю надежду на спасенье.
Поэтому, на следующее утро, проснувшись с восходом солнца, они не
сказали друг другу ничего о том, что хотели отправиться в путь еще до
рассвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138