..
На самом же деле он упрятал это внезапно охватившее его чувство как
можно дальше в своем сердце и вновь вернулся к нему, когда они наконец
отправились в путь и у него был случай в очередной раз взглянуть на
Ивешку, которая, как он заметил, несколько раз бросала в его сторону косые
взгляды, но все с той же мягкой нежностью, которая, как он убеждал себя,
была лишь его воображением.
Боже мой, думал он, ведь это в конце концов могло кого угодно вывести
из себя. Он убеждал себя, что она, безусловно, была опасна, когда
действовала на него таким образом, и что только благодаря Саше его
состояние не было таким тяжелым.
Он, тем временем, вновь и вновь продолжал посматривать на Ивешку,
чтобы убедить себя в том, что та никак не изменилась по сравнению с тем,
какой была до сих пор. Но, видимо, не один только взгляд обращала она к
нему, а что-то гораздо большее исходило от нее, потому что он чувствовал,
как изменилось его самочувствие и каким осторожным, вместе с тем, стало ее
отношение к нему, будто она глубоко переживала свое теперешнее положение и
так беспокоилась о нем, что он даже обнаружил в себе попытки хоть как-то
успокоить ее.
Он уверял ее, произнося слова внутри своего сердца, что чувствует
себя хорошо и все его дела в полном порядке...
- Какой чудесный день, - сказал он как можно веселее, обращаясь к
Саше и стараясь тем самым привести его в чувство. - Я начинаю привыкать к
этому.
На что Саша ответил очень мрачно:
- Не верь ей слишком много.
Наконец-то все вместе, подумал Петр, имея в виду Сашу и Ивешку,
поняли его, как никто другой в его жизни еще ни разу не понимал. И при
этом инстинктивно они стали ненавидеть друг друга. Он подумал и о том, что
когда они смогут все привести в порядок, и старик Ууламетс сможет вернуть
свою дочь назад...
Он не привык возлагать свои надежды на невозможное, но в этот момент
он не мог поверить в их заблуждения. Он чувствовал себя абсолютно
безопасно. Даже когда они остановились на отдых и он увидел, что Саша
повесил нос, то слегка подтолкнул ногой и сказал:
- Не унывай.
Затем, видя не проходящую сашину мрачность, добавил с оттенком
беспокойства:
- Ты хорошо себя чувствуешь?
- Не беспокойся об этом, - сказал тот.
Этого было вполне достаточно, чтобы все предстало перед ним в мрачном
свете. У него возникло неожиданное опасение, что Саша подвергся опасности
вместо него самого, и ощущал нарастающее беспокойство Ивешки за его
спиной.
Он, казалось, спрашивал ее, с ней это могло быть вполне возможно:
"Далеко ли еще им идти? Когда они доберутся до места? Что им следует
делать, если Ууламетс не сможет освободиться сам?"
Но никакого ответа так и не получил.
Тогда он сказал, обращаясь к Саше:
- Я думаю, что пора немного поесть, а как ты?
Саша согласился и съел кусочек вяленой рыбы. Он съел ее с полным
равнодушием и почти безжизненной вялостью, от которой у Петра холодок
пробежал под сердцем.
Малыш тут-как-тут дергал Петра за штанину. Петр бросил ему кусочек,
едва замечая его, а затем поднес ко рту тыльную сторону ладони, будто
почувствовал, что рука вновь начинает болеть...
Он подумал о том, что должен рассказать Саше об этом.
Если, конечно, Саша будет слушать его: казалось, что он едва ли
способен сейчас на это. Скорее всего, как подумал Петр, Саша обдумывал
свои колдовские дела, стараясь предпринять что-то, и, вероятно, это и
нужно было сделать сейчас, когда его мысли были более отчетливыми, с его
неожиданным весельем весь сегодняшний день, и с рукой, беспокоящей его: он
чувствовал синяки и кровоподтеки, о которых давным-давно забыл, и ему
казалось, что он как совершеннейший дурак беззаботно веселился весь
полдень, так что можно было подумать, будто он попросту пьян.
Все, что бы ни сделал Саша, казалось, утомляло его, и это было
решающей причиной для беспокойства.
Он протянул руку и тронул Сашу за коленку.
- Ты не поможешь мне продержаться еще немного?
Саша не произнося ни слова лишь внимательно посмотрел на него, и
через некоторое время, будто обдумав его вопрос, сказал:
- Я нашел способ получить поддержку в другом месте.
- Откуда? - спросил Петр, с опасением ожидая ответа.
Тогда Саша сначала протянул руку в сторону неба, а затем обвел все
окружающее, в том числе и деревья.
Он чувствовал, как от Ивешки в его сторону передается тепло, и он
ощущал это направление так же отчетливо, как если бы слышал ее голос. Он
сказал, чуть наклонившись вперед и второй раз касаясь сашиного колена:
- Она выйдет из себя от этого.
- Я знаю это. Но она не отвяжется от тебя, и мне придется убить ее,
если она попытается убить тебя, так что вот что нас может ожидать. Я
вполне могу сделать это. Тот путь, на котором я сейчас оказался, позволяет
мне сделать это. Но ведь это не означает, что каждый из нас хочет этого?
Петр чувствовал нарастающее беспокойство. Перед ним был уже не тот
мальчик, которого он знал, рассуждающий так спокойно об убийствах, в том
числе и о собственном, что это звучало страшнее, нежели простая угроза. Он
едва ли не отдернул назад свою руку, боясь взглянуть прямо в сашины глаза,
боясь задавать еще какие-нибудь вопросы...
В этот момент казалось, что Саша был более грозен для него, нежели
Ивешка.
И тут он вспомнил слова Ууламетса:
"...Если настанет день, малый, когда окажется, что ты выбираешь свой
путь, поверь, что это случиться, он будет рисковать из-за тебя не намного
больше, чем сейчас из-за меня..."
20
После полудня вновь начал опускаться туман, постепенно превращавшийся
в мелкий сеющий дождь, которого хватало лишь на то, чтобы слегка смочить
листья деревьев, с которых, если тряхнуть дерево, могло свалиться на шею
несколько капель. Ивешка вся искрилась от этих многочисленных капелек,
которые падали, затем, медленно, словно застывая в нерешительности,
подрастали, собирая влагу с листьев, и падали вновь и вновь, превращаясь в
постоянно движущийся, поблескивающий серебром водопад.
Прикосновение ее руки оставило влажный холодящий след на пальцах
Петра, когда она подошла достаточно близко и заставила его поторопиться,
словно (а он продолжал надеяться на это) их путь подходил к концу, хотя он
и без того помнил об их деле, постоянно ощущая ее присутствие рядом с
ними. Он никогда в жизни не думал, что ему захочется вновь увидеть
Ууламетса, но сейчас он, на самом деле, хотел именно этого, потому что
этот старик был, по его собственным представлениям, единственной помощью
для выхода из того бедственного положения, в котором они оказались:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
На самом же деле он упрятал это внезапно охватившее его чувство как
можно дальше в своем сердце и вновь вернулся к нему, когда они наконец
отправились в путь и у него был случай в очередной раз взглянуть на
Ивешку, которая, как он заметил, несколько раз бросала в его сторону косые
взгляды, но все с той же мягкой нежностью, которая, как он убеждал себя,
была лишь его воображением.
Боже мой, думал он, ведь это в конце концов могло кого угодно вывести
из себя. Он убеждал себя, что она, безусловно, была опасна, когда
действовала на него таким образом, и что только благодаря Саше его
состояние не было таким тяжелым.
Он, тем временем, вновь и вновь продолжал посматривать на Ивешку,
чтобы убедить себя в том, что та никак не изменилась по сравнению с тем,
какой была до сих пор. Но, видимо, не один только взгляд обращала она к
нему, а что-то гораздо большее исходило от нее, потому что он чувствовал,
как изменилось его самочувствие и каким осторожным, вместе с тем, стало ее
отношение к нему, будто она глубоко переживала свое теперешнее положение и
так беспокоилась о нем, что он даже обнаружил в себе попытки хоть как-то
успокоить ее.
Он уверял ее, произнося слова внутри своего сердца, что чувствует
себя хорошо и все его дела в полном порядке...
- Какой чудесный день, - сказал он как можно веселее, обращаясь к
Саше и стараясь тем самым привести его в чувство. - Я начинаю привыкать к
этому.
На что Саша ответил очень мрачно:
- Не верь ей слишком много.
Наконец-то все вместе, подумал Петр, имея в виду Сашу и Ивешку,
поняли его, как никто другой в его жизни еще ни разу не понимал. И при
этом инстинктивно они стали ненавидеть друг друга. Он подумал и о том, что
когда они смогут все привести в порядок, и старик Ууламетс сможет вернуть
свою дочь назад...
Он не привык возлагать свои надежды на невозможное, но в этот момент
он не мог поверить в их заблуждения. Он чувствовал себя абсолютно
безопасно. Даже когда они остановились на отдых и он увидел, что Саша
повесил нос, то слегка подтолкнул ногой и сказал:
- Не унывай.
Затем, видя не проходящую сашину мрачность, добавил с оттенком
беспокойства:
- Ты хорошо себя чувствуешь?
- Не беспокойся об этом, - сказал тот.
Этого было вполне достаточно, чтобы все предстало перед ним в мрачном
свете. У него возникло неожиданное опасение, что Саша подвергся опасности
вместо него самого, и ощущал нарастающее беспокойство Ивешки за его
спиной.
Он, казалось, спрашивал ее, с ней это могло быть вполне возможно:
"Далеко ли еще им идти? Когда они доберутся до места? Что им следует
делать, если Ууламетс не сможет освободиться сам?"
Но никакого ответа так и не получил.
Тогда он сказал, обращаясь к Саше:
- Я думаю, что пора немного поесть, а как ты?
Саша согласился и съел кусочек вяленой рыбы. Он съел ее с полным
равнодушием и почти безжизненной вялостью, от которой у Петра холодок
пробежал под сердцем.
Малыш тут-как-тут дергал Петра за штанину. Петр бросил ему кусочек,
едва замечая его, а затем поднес ко рту тыльную сторону ладони, будто
почувствовал, что рука вновь начинает болеть...
Он подумал о том, что должен рассказать Саше об этом.
Если, конечно, Саша будет слушать его: казалось, что он едва ли
способен сейчас на это. Скорее всего, как подумал Петр, Саша обдумывал
свои колдовские дела, стараясь предпринять что-то, и, вероятно, это и
нужно было сделать сейчас, когда его мысли были более отчетливыми, с его
неожиданным весельем весь сегодняшний день, и с рукой, беспокоящей его: он
чувствовал синяки и кровоподтеки, о которых давным-давно забыл, и ему
казалось, что он как совершеннейший дурак беззаботно веселился весь
полдень, так что можно было подумать, будто он попросту пьян.
Все, что бы ни сделал Саша, казалось, утомляло его, и это было
решающей причиной для беспокойства.
Он протянул руку и тронул Сашу за коленку.
- Ты не поможешь мне продержаться еще немного?
Саша не произнося ни слова лишь внимательно посмотрел на него, и
через некоторое время, будто обдумав его вопрос, сказал:
- Я нашел способ получить поддержку в другом месте.
- Откуда? - спросил Петр, с опасением ожидая ответа.
Тогда Саша сначала протянул руку в сторону неба, а затем обвел все
окружающее, в том числе и деревья.
Он чувствовал, как от Ивешки в его сторону передается тепло, и он
ощущал это направление так же отчетливо, как если бы слышал ее голос. Он
сказал, чуть наклонившись вперед и второй раз касаясь сашиного колена:
- Она выйдет из себя от этого.
- Я знаю это. Но она не отвяжется от тебя, и мне придется убить ее,
если она попытается убить тебя, так что вот что нас может ожидать. Я
вполне могу сделать это. Тот путь, на котором я сейчас оказался, позволяет
мне сделать это. Но ведь это не означает, что каждый из нас хочет этого?
Петр чувствовал нарастающее беспокойство. Перед ним был уже не тот
мальчик, которого он знал, рассуждающий так спокойно об убийствах, в том
числе и о собственном, что это звучало страшнее, нежели простая угроза. Он
едва ли не отдернул назад свою руку, боясь взглянуть прямо в сашины глаза,
боясь задавать еще какие-нибудь вопросы...
В этот момент казалось, что Саша был более грозен для него, нежели
Ивешка.
И тут он вспомнил слова Ууламетса:
"...Если настанет день, малый, когда окажется, что ты выбираешь свой
путь, поверь, что это случиться, он будет рисковать из-за тебя не намного
больше, чем сейчас из-за меня..."
20
После полудня вновь начал опускаться туман, постепенно превращавшийся
в мелкий сеющий дождь, которого хватало лишь на то, чтобы слегка смочить
листья деревьев, с которых, если тряхнуть дерево, могло свалиться на шею
несколько капель. Ивешка вся искрилась от этих многочисленных капелек,
которые падали, затем, медленно, словно застывая в нерешительности,
подрастали, собирая влагу с листьев, и падали вновь и вновь, превращаясь в
постоянно движущийся, поблескивающий серебром водопад.
Прикосновение ее руки оставило влажный холодящий след на пальцах
Петра, когда она подошла достаточно близко и заставила его поторопиться,
словно (а он продолжал надеяться на это) их путь подходил к концу, хотя он
и без того помнил об их деле, постоянно ощущая ее присутствие рядом с
ними. Он никогда в жизни не думал, что ему захочется вновь увидеть
Ууламетса, но сейчас он, на самом деле, хотел именно этого, потому что
этот старик был, по его собственным представлениям, единственной помощью
для выхода из того бедственного положения, в котором они оказались:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138