Он терпеть не мог, когда ему напоминали о его хромоте, да еще столь снисходительным тоном. К тому же он никогда не думал о себе как о калеке: с этим недостатком Эмери жил всю жизнь и давным-давно научился не уделять ему лишнего внимания.
Уида завершила обход и остановилась прямо перед Эмери. Ее лицо, дерзкое, очень красивое, с потаенным золотистым румянцем на смуглых щеках, было совсем близко: для того, чтобы поцеловать ее, не нужно было даже тянуться губами – вся она, Уида, была здесь.
– Ну что же ты? – с вызовом спросила она. Двинула плечами, распущенный корсаж окончательно разошелся, тонкая полотняная рубаха сползла с круглого плеча. – Растерялся? Не любишь женщин?
– Люблю... – Эмери бегло чмокнул ее в губы.
Уида оскорбилась:
– Неужели я действительно не кажусь тебе привлекательной?
Эмери пожал плечами. Втайне он торжествовал.
– В любом случае, – сказал он наконец, – моему человеку ты нравишься гораздо больше, чем мне. Но он лошадник – что с него взять.
Уида тихо зашипела сквозь зубы и замахнулась, чтобы ударить Эмери по лицу. Он перехватил ее руку.
– Будет тебе сердиться, – примирительно проговорил он. – Но ведь согласись: зачем-то ты морочила ему голову целый день на ярмарке.
– Это он меня морочил, – сказала она. – Пристал и не отлеплялся.
– Только не уверяй, будто на самом деле хочешь меня, – попросил Эмери, выпуская ее руку.
Она потерла запястье и вдруг засмеялась.
– Нет, – молвила она, – пожалуй, не хочу. Но тебе удалось меня озадачить.
– Не так-то это было и трудно, – буркнул он.
Уида положила руки ему на плечи и улыбнулась так, словно заискивала, – хотя Эмери превосходно понимал, что это лицемерие.
– Эмери, – сказала она, – милый, любезный, хороший господин Эмери, я ненавижу всякие тайны. Потому и держусь подальше от своей родни. Они обожают тайны, все эти мои родственники. Особенно – отец. Ты уже встречал моего отца?
– Вряд ли я забыл бы о подобной встрече, – буркнул Эмери. – Особенно если ты на него похожа.
– Лучше не напоминай! – Уида забавно наморщила нос. – Мой отец похож на женщину.
– Поскольку ты похожа на мужчину, то, думаю, вы квиты, – заметил Эмери.
Уида сверкнула глазами: зеленые искры так и рассыпались, прожигая туман.
– Ненавижу приграничье, – сказала она.
– Тяжело, видать, тебе живется, Уида: столько всего есть на свете, что ты ненавидишь, – вздохнул Эмери.
Его начала утомлять эта женщина. Ею, пожалуй, даже Ренье не прельстился бы: ни один из двоих братьев не любил сложностей. А Уида как будто нарочно все усложняла и запутывала.
Она отошла от него и принялась бродить по тропинке, выписывая вычурные петли: то приподнималась на кончики пальцев и делала несколько танцевальных па, то переступала с пятки на носок, не сдвигаясь с места.
Эмери сказал Кустеру:
– Иди собирай хворост. Бедняжку мы закопаем в землю, но эту нечисть, которая зачем-то зарезала ни в чем не повинное животное, следует сжечь. Мне совершенно не хочется, чтобы он опять выскочил откуда-нибудь и попробовал укокошить меня в третий раз.
Кустер, все еще стоявший на коленях, поднял голову.
– А как это было в первый раз?
– Неважно. – Эмери вздохнул. По приезде в столицу нужно будет хорошенько расспросить об этом Ренье. Неприятная, должно быть, вышла тогда история.
Обремененный сбруей, Кустер встал. Положил свою ношу в экипаж и отправился в лес. Скоро из тумана донесся треск ломаемых сучьев.
Уида проводила его глазами.
– Эдак он до темноты провозится, – заметила она. – По веточке отламывает.
– Предлагаешь помочь ему? – осведомился Эмери.
Уида неопределенно пожала плечами.
– Нет, если тебе охота застрять здесь ночью.
– Во мраке костер горит ярче, – сказал Эмери. – Лично я не намерен портить руки. Я музыкант.
– Ну! – делано изумилась Уида. – То-то гляжу, человек попался деликатный.
– Я тебя не удерживаю, – напомнил Эмери. – Хочешь – уходи.
– Да нет, – отмахнулась Уида. – Не хочу. Мне интересно.
– Вот и ловушка для эльфийки, – пробормотал Эмери, обращаясь к самому себе, – Нужно сделать так, чтобы она сгорала от любопытства.
На тропинку вышел Кустер, обремененный жидкой связкой хвороста. Вид у него был печальный.
– Мы останемся здесь на несколько дней, – вздохнул Эмери. – Полагаю, на полмесяца, не меньше.
– Я не знаю, как они это делают! – жалобным тоном отозвался Кустер.
– Кто?
– Старухи, которые собирают хворост. У них вязанки пухлые, плотные, а у меня...
Он свалил сучья на землю.
– Почему они топорщатся во все стороны? – вопросил возница.
– Вероятно, потому, что ты не дровосек, – утешила его Уида. – Нужно знать особенное лягушачье слово.
Кустер посмотрел на нее мрачно, увидел, что она выглядит совершенно серьезно, и усомнился в своих подозрениях: возможно, Уида и не шутила. Но затем прежнее выражение омрачило чело Кустера.
– Знаю я вашу породу с лягушачьими словами, – проворчал он. – Ты издеваешься. Лучше бы помогла.
Уида искренне удивилась:
– Я?
Кустер подошел к ней поближе и зашептал на ухо:
– Я тебе заплачу. У меня денег припрятано. Мне господин давал... на то, на се... а я покупал дешевле. И разницу припрятал. Все тебе отдам, только помоги: я один в лесу боюсь.
Уида ответила, тоже на ухо:
– А вот я про тебя все расскажу – что тебе будет?
Кустер подумал немного и проговорил вслух, громко:
– А ничего мне не будет...
– Неинтересно... – Уида надула губы. – Я люблю, чтобы какая-нибудь жуть.
– Тебя вправду хотели повесить за конокрадство? – осведомился Кустер.
– Тебя тоже возбуждают разговоры о пытках и казнях? – вопросом на вопрос ответила Уида и рассмеялась. – Иди, работай!
Кустер, невнятно причитая, скрылся в тумане и скоро явился с большим бревном на плече.
– Вот видишь, как на человека действуют самые простые методы, – обратилась Уида к Эмери. – Два-три ласковых слова – и он уже трудится как вол.
Страх застрять в «проклятом приграничье», как называла это место Уида, подгонял Кустера лучше всяких угроз и посулов, и к ночи он натаскал целую гору сучьев и упавших деревец. Втроем они принялись сооружать костер.
– Никогда не думал, что сжечь тело – такая сложная задача, – признался Эмери.
– Жизнь всегда готова припасти для тебя открытие-другое, – отозвалась Уида. – Я тоже делаю это впервые.
Огонь занялся, и первые оранжевые языки, лизнув труп, неожиданно задымили и сделались фиолетовыми. Мгновение Эмери казалось, что пламя вот-вот погаснет, но нет: костер разгорелся с новой силой. Теперь в ночи пылал гигантский темно-лиловый шар, внутри которого корчилось и постепенно исчезало тело: оно все время было отчетливо различимо в самой середине костра – точно зародыш внутри яйца, черный, изломанный, угловатый скелет с поджатыми к животу ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136