Принц представлялся ему сейчас подросшим детенышем опасного хищника, который начал проверять – получится ли у него убить тех, кого он еще вчера уважал и побаивался.
Неожиданно Ренье вспомнил музыку брата. Когда они с Эмери впервые оказались при дворе и увидели Талиессина, Эмери уловил здесь некую музыкальную тему. Вечером того же дня Эмери сыграл для Ренье новую пьесу и добавил: «Если будешь сомневаться – напевай эту мелодию. Почувствуешь дребезжание, фальшь – знай: что-то происходит не так».
Звенящая, с причудливыми неправильностями и неожиданными переходами тема Талиессина внезапно зазвучала в ушах Ренье. Он почти въяве слышал ее – такой, какой она была призвана в мир впервые клавикордами старшего брата.
Она совершенно не походила на того Талиессина, которого знал до сих пор Ренье. Она была чистой, юношеской, в ней уверенным здоровым пульсом билась готовность любить. Принц же с его резкими выходками и манерой нарочито уродовать себя неприятными гримасами и гротескными жестами ничуть не походил на персонажа этой музыкальной темы.
Сопоставляя музыку и человека, Ренье не слышал дребезжания: эта музыка и этот человек были вообще несопоставимы. Следовательно... Либо Эмери ошибся, либо Ренье слеп и не видит очевидного. В обоих случаях вывод один: его задача гораздо сложнее, чем представлялось на первый взгляд. И для того, чтобы выполнить ее – уберечь принца от грозящей ему опасности, – лучше всего, пожалуй, будет просто слушаться дядю Адобекка.
Так Ренье и поступил.
Он прижал куклу к груди, глянул на принца с благодарностью и просто сказал:
– Я буду заботиться о ней.
Талиессин криво махнул рукой.
– А мне-то что? Хоть в печке ее сожгите...
Он повернулся и побежал прочь. Ренье остался стоять посреди садовой дорожки с куклой на руках.
Первым поздравил его Агилон:
– Кажется, у вас появилась подруга. Какой чудный знак внимания со стороны его высочества!
Госелин подхватил:
– Прекрасная награда! А это правда, что вы развлекали ее королевское величество?
– Насколько ей самой было угодно развлечься, – буркнул Ренье.
– А вот мы развлекали принца, – сказал Агилон.
– Кажется, он сидел в библиотеке, – огрызнулся Ренье. – Так что, полагаю, вы развлекали сами себя в первом попавшемся кабаке.
– Не в таком уж и первом попавшемся, – сказал Агилон многозначительно. – Кстати, напрасно вас там не было. И выпивка, и обслуживание – превосходны. Особенно обслуживание. Не знаю уж, где хозяин находит таких податливых...
Ренье показал на куклу:
– Умоляю вас! Не при дамах!
* * *
Ренье устроил куклу в гостиной дядиного дома, и Адобекк, увидев ее, немедленно нахмурился:
– Это еще что такое? Собираешься сделать меня дедушкой? В таком случае, ты не с того края начал. Сперва обзаводятся женщиной, потом – детьми, а уж после всего, особенно если ребенок оказывается писклявой девицей, покупают подобные игрушки. Я думал, в Академии этому учат.
– Чему только не учат в Академии... – вздохнул Ренье. – Впрочем, последовательность и логическая связь событий исследуются лишь на последних курсах, а мы с Эмери закончили только два...
– Полагаю, это не упрек? – Дядя устремил на племянника свирепый взгляд. Он хорошо знал, что молодые люди не закончили курс в силу совершенно внешних обстоятельств и что именно ему, Адобекку, принадлежала идея использовать их двойничество в интересах королевского дома. Но укорять себя за то, что он так властно распорядился их судьбой, Адобекк не позволит.
Ренье пожал плечами.
– Не уверен, что хочу обзаводиться постоянной женщиной и уж тем более – отпрысками... Довольствуюсь пока куклой. Тем более что это подарок.
– От королевы?
– От Талиессина.
Адобекк призадумался.
– Не знаю, что бы это могло означать... – признался он наконец.
– У принца сложный характер, – оправдываясь, сказал Ренье.
Адобекк взорвался:
– Сложный? Не вижу ничего сложного! Обычный юнец с обычными для юнцов переживаниями! И пока он не начнет видеть в тебе друга, мы все будем терпеть его выходки.
– А что изменится, если он увидит во мне... ну, друга? – Ренье немного смущался, произнося такое.
– Многое. – Адобекк пожевал губами. – По крайней мере, он начнет прислушиваться к моим советам.
Глава четвертая
РУСАЛОЧЬЯ ЗАВОДЬ
Всадник оглядывался по сторонам, щурясь с чуть пренебрежительным видом. Открывшаяся с невысокого холма картина представлялась ему довольно убогой: деревенька, как бы утопленная в леске. Да и лесок не из богатых – сплошь низины.
Он не вполне понимал, как ему удастся реквизировать здесь десять подвод с зерном. «Богатая мельница», – сообщили ему. Богатая! Он невольно фыркнул, вспоминая наставления своего командира. Как будто что-то в этой местности может быть по-настоящему богатым!
Эгрей прослужил в армии Ларренса достаточно долго, чтобы понять: здесь возражать не принято. Сказано: привезти для солдат десять подвод зерна – значит, нужно их добыть. Любой ценой. Даже если у здешнего владельца их не окажется. Придется ограбить кого-нибудь из соседей, только и всего.
На груди Эгрея, под плотной стеганой курткой, – предписание о реквизиции, подписанное Ларренсом и снабженное королевской печатью.
Ситуация чрезвычайно серьезна, объяснили солдатам. Давно уже кочевники не предпринимали таких активных действий на границах. Говорят, сейчас у них появился новый вождь, молодой, полный сил и злобы. Даже Ларренс, который, кажется, знает всех крупных вождей пустыни, ничего определенного о нем сказать не может.
Эгрей тронул лошадь. Сперва следует отыскать владельца этих земель и хорошенько потолковать с ним.
Эгрей входил в отряд, который занимался сбором припасов и фуража для небольшой армии Ларренса. С тех пор как в Изиохоне он повстречал Гальена и Аббану, своих бывших сокурсников по Академии, и уговорил их вступить в армию, прошло больше полугода. С некоторых пор они служили в разных частях. Точнее, с тех самых, когда Эгрей был включен в отряд провиантмейстера.
Эгрей, следует заметить, об этой разлуке не слишком горевал: его смешили, а порой и раздражали бывшие однокашники. Для них армейская жизнь: бесконечные переходы, запыленная одежда, долгие тренировки с оружием, пренебрежение ко всему «изящному» (как пренебрежительно назывались между солдатами любые достижения культуры), ощущение принадлежности к определенной касте – все это было чистой романтикой.
Им нравилось чувствовать себя особенными. Не такими, как их былые друзья, которые согласились довольствоваться скучной жизнью на одном месте. Стать управляющими в чьем-нибудь поместье. Выйти замуж за землевладельца или преуспевающего торговца. Подцепить богатенькую дочку и вообще до конца дней своих носу из дому не казать, разве что прогуливаться до ближайшей пивной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Неожиданно Ренье вспомнил музыку брата. Когда они с Эмери впервые оказались при дворе и увидели Талиессина, Эмери уловил здесь некую музыкальную тему. Вечером того же дня Эмери сыграл для Ренье новую пьесу и добавил: «Если будешь сомневаться – напевай эту мелодию. Почувствуешь дребезжание, фальшь – знай: что-то происходит не так».
Звенящая, с причудливыми неправильностями и неожиданными переходами тема Талиессина внезапно зазвучала в ушах Ренье. Он почти въяве слышал ее – такой, какой она была призвана в мир впервые клавикордами старшего брата.
Она совершенно не походила на того Талиессина, которого знал до сих пор Ренье. Она была чистой, юношеской, в ней уверенным здоровым пульсом билась готовность любить. Принц же с его резкими выходками и манерой нарочито уродовать себя неприятными гримасами и гротескными жестами ничуть не походил на персонажа этой музыкальной темы.
Сопоставляя музыку и человека, Ренье не слышал дребезжания: эта музыка и этот человек были вообще несопоставимы. Следовательно... Либо Эмери ошибся, либо Ренье слеп и не видит очевидного. В обоих случаях вывод один: его задача гораздо сложнее, чем представлялось на первый взгляд. И для того, чтобы выполнить ее – уберечь принца от грозящей ему опасности, – лучше всего, пожалуй, будет просто слушаться дядю Адобекка.
Так Ренье и поступил.
Он прижал куклу к груди, глянул на принца с благодарностью и просто сказал:
– Я буду заботиться о ней.
Талиессин криво махнул рукой.
– А мне-то что? Хоть в печке ее сожгите...
Он повернулся и побежал прочь. Ренье остался стоять посреди садовой дорожки с куклой на руках.
Первым поздравил его Агилон:
– Кажется, у вас появилась подруга. Какой чудный знак внимания со стороны его высочества!
Госелин подхватил:
– Прекрасная награда! А это правда, что вы развлекали ее королевское величество?
– Насколько ей самой было угодно развлечься, – буркнул Ренье.
– А вот мы развлекали принца, – сказал Агилон.
– Кажется, он сидел в библиотеке, – огрызнулся Ренье. – Так что, полагаю, вы развлекали сами себя в первом попавшемся кабаке.
– Не в таком уж и первом попавшемся, – сказал Агилон многозначительно. – Кстати, напрасно вас там не было. И выпивка, и обслуживание – превосходны. Особенно обслуживание. Не знаю уж, где хозяин находит таких податливых...
Ренье показал на куклу:
– Умоляю вас! Не при дамах!
* * *
Ренье устроил куклу в гостиной дядиного дома, и Адобекк, увидев ее, немедленно нахмурился:
– Это еще что такое? Собираешься сделать меня дедушкой? В таком случае, ты не с того края начал. Сперва обзаводятся женщиной, потом – детьми, а уж после всего, особенно если ребенок оказывается писклявой девицей, покупают подобные игрушки. Я думал, в Академии этому учат.
– Чему только не учат в Академии... – вздохнул Ренье. – Впрочем, последовательность и логическая связь событий исследуются лишь на последних курсах, а мы с Эмери закончили только два...
– Полагаю, это не упрек? – Дядя устремил на племянника свирепый взгляд. Он хорошо знал, что молодые люди не закончили курс в силу совершенно внешних обстоятельств и что именно ему, Адобекку, принадлежала идея использовать их двойничество в интересах королевского дома. Но укорять себя за то, что он так властно распорядился их судьбой, Адобекк не позволит.
Ренье пожал плечами.
– Не уверен, что хочу обзаводиться постоянной женщиной и уж тем более – отпрысками... Довольствуюсь пока куклой. Тем более что это подарок.
– От королевы?
– От Талиессина.
Адобекк призадумался.
– Не знаю, что бы это могло означать... – признался он наконец.
– У принца сложный характер, – оправдываясь, сказал Ренье.
Адобекк взорвался:
– Сложный? Не вижу ничего сложного! Обычный юнец с обычными для юнцов переживаниями! И пока он не начнет видеть в тебе друга, мы все будем терпеть его выходки.
– А что изменится, если он увидит во мне... ну, друга? – Ренье немного смущался, произнося такое.
– Многое. – Адобекк пожевал губами. – По крайней мере, он начнет прислушиваться к моим советам.
Глава четвертая
РУСАЛОЧЬЯ ЗАВОДЬ
Всадник оглядывался по сторонам, щурясь с чуть пренебрежительным видом. Открывшаяся с невысокого холма картина представлялась ему довольно убогой: деревенька, как бы утопленная в леске. Да и лесок не из богатых – сплошь низины.
Он не вполне понимал, как ему удастся реквизировать здесь десять подвод с зерном. «Богатая мельница», – сообщили ему. Богатая! Он невольно фыркнул, вспоминая наставления своего командира. Как будто что-то в этой местности может быть по-настоящему богатым!
Эгрей прослужил в армии Ларренса достаточно долго, чтобы понять: здесь возражать не принято. Сказано: привезти для солдат десять подвод зерна – значит, нужно их добыть. Любой ценой. Даже если у здешнего владельца их не окажется. Придется ограбить кого-нибудь из соседей, только и всего.
На груди Эгрея, под плотной стеганой курткой, – предписание о реквизиции, подписанное Ларренсом и снабженное королевской печатью.
Ситуация чрезвычайно серьезна, объяснили солдатам. Давно уже кочевники не предпринимали таких активных действий на границах. Говорят, сейчас у них появился новый вождь, молодой, полный сил и злобы. Даже Ларренс, который, кажется, знает всех крупных вождей пустыни, ничего определенного о нем сказать не может.
Эгрей тронул лошадь. Сперва следует отыскать владельца этих земель и хорошенько потолковать с ним.
Эгрей входил в отряд, который занимался сбором припасов и фуража для небольшой армии Ларренса. С тех пор как в Изиохоне он повстречал Гальена и Аббану, своих бывших сокурсников по Академии, и уговорил их вступить в армию, прошло больше полугода. С некоторых пор они служили в разных частях. Точнее, с тех самых, когда Эгрей был включен в отряд провиантмейстера.
Эгрей, следует заметить, об этой разлуке не слишком горевал: его смешили, а порой и раздражали бывшие однокашники. Для них армейская жизнь: бесконечные переходы, запыленная одежда, долгие тренировки с оружием, пренебрежение ко всему «изящному» (как пренебрежительно назывались между солдатами любые достижения культуры), ощущение принадлежности к определенной касте – все это было чистой романтикой.
Им нравилось чувствовать себя особенными. Не такими, как их былые друзья, которые согласились довольствоваться скучной жизнью на одном месте. Стать управляющими в чьем-нибудь поместье. Выйти замуж за землевладельца или преуспевающего торговца. Подцепить богатенькую дочку и вообще до конца дней своих носу из дому не казать, разве что прогуливаться до ближайшей пивной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136