Эти сокровища везли на телегах позади невестиного поезда, и было их ровно столько, сколько ожидалось встретить городов; расчетами занимался сам Арвираг.
Мэлгвин выехал ей навстречу, чтобы воссоединиться с будущей супругой перед воротами своего замка, приземистой надежной твердыни, возведенной на самом южном рубеже герцогства, там, где имелись самые богатые горные выработки.
Завидев шествие герцога Мэлгвина, невеста остановилась, дабы позволить своему господину явить в полной мере свою любезность и свое великолепие. Этому также научил ее отец.
Мэлгвин был, как и Арета, в красном и белом. Два меча сверкали, перекрещенные, у него за спиной; все знали, что герцог умеет пользоваться обоими и на диво хорош в бою – если только не бьет его старая лихорадка. Герцогский конь ступал горделиво, попона на нем горела от золотых вышивок, а герцогская корона, украшенная самоцветами, недавно добытыми в горах, сверкала на солнце.
Жених и невеста сблизились. Все создавалось заново в мире, который будет принадлежать их потомкам: и свадебные обряды, и способ выражать чувства, и формы отношений между правителями и народом.
Понимая это, они замерли, желая немного отсрочить миг, когда окончательное решение будет принято и утвердится на века, а затем Мэлгвин приблизился к невесте вплотную, протянул к ней руки и взял к себе в седло. Она уверенно переставила ножку из своего стремени в стремя мужа, и он рывком переместил ее на своего коня. Затем снял с себя корону и возложил на ее голову, а после, громко крикнув, помчался в замок. Попоны, волосы, покрывала, плащи – все развевалось за спиной у всадников, но выше прочих взлетало прозрачное звездное покрывало, и теперь россыпи светил плясали над будущими супругами, словно бы желая благословить их союз на веки веков.
* * *
Мэлгвин знал о том, что Арета не говорит: его предупреждал об этом отец девушки. Герцога подобные мелочи не беспокоили. Девушка смотрела на своего господина ясными синими глазами, терпеливая и уверенная в себе; он сразу понял, что из этой молчаливой красавицы получится превосходная герцогиня.
Свадебный пир закончился лишь под утро, но герцог увел жену сразу после полуночи. После множества женщин, которые дарили ему ласки, Мэлгвин не знал, как подступиться к девственнице: Арета сразу разделась, забралась под меховое одеяло голая и обняла мужа, точно тряпичную куклу, с которой имела обыкновение спать в своей детской.
Только на пятую ночь Мэлгвин решился потревожить её ласками, и только на десятую она отдалась ему вполне. И сразу же понесла.
Мэлгвин и прежде часто отлучался из замка, однако с появлением Ареты эти отлучки стали для него в тягость. Замок, выстроенный совсем недавно – с подвалами, где не умер еще ни один узник, со стенами, которые ни разу еще не видели подступающего неприятеля (и за все последующие века так и не увидели!), – этот замок стал для Мэлгвина истинным домом, куда герцог стремился всей душой.
Арета встречала его безмолвными объятиями. Повсюду ощущалось ее присутствие, каждого камня, казалось, успела коснуться ее маленькая рука. Она распоряжалась немногочисленными слугами с большим толком. С тех пор, как на всей территории герцогства отменили и рабство, и крепостное право, слугам начали платить небольшое жалованье, однако Арету они баловали так, словно она по-прежнему оставалась барским ребенком, любимицей всех, кто причастен к кухонным котлам и швейной мастерской, конюшне и птичнику. На деньги, которые выдавал им раз в полгода супруг Ареты, они покупали для нее сладости и наряды.
Первым ребенком Ареты была девочка; второй родился через два года – это был мальчик. Он и унаследовал герцогство после смерти родителей.
Мэлгвин и его жена умерли в один день: во время конной прогулки по горам лошадь Ареты сорвалась в пропасть, и герцог, не задумываясь ни на мгновение, направил туда же своего коня. Останки супругов нашли на дне глубокого ущелья и там же погребли. С тех пор, как говорят, в тех горах можно слышать их голоса: хрипловатый, сорванный голос Мэлгвина и еле слышный голос Ареты. Ибо молчаливая герцогиня иногда все-таки разговаривала. Она обращалась только к своему мужу и, не умея владеть собственным горлом, тихонько шептала ему на ухо. И если влюбленная девушка, которая не побоится отправиться ночью в эти горы, услышит и разберет шепот герцогини Ареты, то будет счастлива в любви – счастлива так, как никто другой.
Второй герцог Вейенто носил имя Ирмингард; он предпочитал называть себя сыном Ареты Молчаливой. Этот герцог и сам не отличался словоохотливостью. От отца он как будто унаследовал усталый и больной вид: можно было подумать, что лихорадка не натешилась вволю прежним герцогом Вейенто и перешла ко второму в роду.
Ирмингард выдал сестру за герцога Ларра, одного из верных сторонников своего отца, и меньшая Арета оборвала род Ларра, потому что и она сама, и все ее потомки производили на свет только дочерей. Майорат – небольшой замок и три деревни вокруг него – был выделен меньшой Арете Ирмингардом Молчаливым в качестве приданого; это наследие и сделалось ядром будущего герцогства Ларренс.
Ирмингард, второй герцог Вейенто, совершил два деяния: одно тайное и одно явное, и оба – на благо своей земле и в память несправедливо обойденного судьбой Мэлгвина.
Во-первых, Ирмингард заключил союз с горным народом, с гномами.
Во-вторых, положил начало скрытой многолетней войне с эльфийской кровью.
* * *
О том, что малый горный народ издавна обитает где-то поблизости, горняки знали, кажется, всегда; однако с самими гномами они предпочитали не встречаться. Низкорослые, по меркам людей – уродливые, бородатые – и мужчины, и женщины, – гномы также не показывались на поверхность. Их контакты с людьми сводились к тому, что подземные обитатели следили за горняками и, если те по какой-либо непонятной причине им не нравились, устраивали обвалы и взрывы там, где таковых быть не должно; если же горняки – опять же неизвестно почему – ухитрялись угодить гномам, то урожай самоцветов и золотых жил случался просто невероятный.
Этому самодурству был положен решительный предел. Ирмингард собрал, переписал и подверг тщательной проверке все законы своего отца; кое-что усовершенствовал, кое-что расширил, а некоторые из правил, не оправдавших себя на практике, упразднил. Сын Мэлгвина уничтожал неупорядоченность с еще большей последовательностью, нежели первый герцог.
Случай позволил ему установить отношения с подземным народом.
Как-то раз, проезжая с проверкой по одному из своих рудников, герцог увидел большое скопление рабочих: они собрались возле кривобокой пивной, где любили коротать вечера после смены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Мэлгвин выехал ей навстречу, чтобы воссоединиться с будущей супругой перед воротами своего замка, приземистой надежной твердыни, возведенной на самом южном рубеже герцогства, там, где имелись самые богатые горные выработки.
Завидев шествие герцога Мэлгвина, невеста остановилась, дабы позволить своему господину явить в полной мере свою любезность и свое великолепие. Этому также научил ее отец.
Мэлгвин был, как и Арета, в красном и белом. Два меча сверкали, перекрещенные, у него за спиной; все знали, что герцог умеет пользоваться обоими и на диво хорош в бою – если только не бьет его старая лихорадка. Герцогский конь ступал горделиво, попона на нем горела от золотых вышивок, а герцогская корона, украшенная самоцветами, недавно добытыми в горах, сверкала на солнце.
Жених и невеста сблизились. Все создавалось заново в мире, который будет принадлежать их потомкам: и свадебные обряды, и способ выражать чувства, и формы отношений между правителями и народом.
Понимая это, они замерли, желая немного отсрочить миг, когда окончательное решение будет принято и утвердится на века, а затем Мэлгвин приблизился к невесте вплотную, протянул к ней руки и взял к себе в седло. Она уверенно переставила ножку из своего стремени в стремя мужа, и он рывком переместил ее на своего коня. Затем снял с себя корону и возложил на ее голову, а после, громко крикнув, помчался в замок. Попоны, волосы, покрывала, плащи – все развевалось за спиной у всадников, но выше прочих взлетало прозрачное звездное покрывало, и теперь россыпи светил плясали над будущими супругами, словно бы желая благословить их союз на веки веков.
* * *
Мэлгвин знал о том, что Арета не говорит: его предупреждал об этом отец девушки. Герцога подобные мелочи не беспокоили. Девушка смотрела на своего господина ясными синими глазами, терпеливая и уверенная в себе; он сразу понял, что из этой молчаливой красавицы получится превосходная герцогиня.
Свадебный пир закончился лишь под утро, но герцог увел жену сразу после полуночи. После множества женщин, которые дарили ему ласки, Мэлгвин не знал, как подступиться к девственнице: Арета сразу разделась, забралась под меховое одеяло голая и обняла мужа, точно тряпичную куклу, с которой имела обыкновение спать в своей детской.
Только на пятую ночь Мэлгвин решился потревожить её ласками, и только на десятую она отдалась ему вполне. И сразу же понесла.
Мэлгвин и прежде часто отлучался из замка, однако с появлением Ареты эти отлучки стали для него в тягость. Замок, выстроенный совсем недавно – с подвалами, где не умер еще ни один узник, со стенами, которые ни разу еще не видели подступающего неприятеля (и за все последующие века так и не увидели!), – этот замок стал для Мэлгвина истинным домом, куда герцог стремился всей душой.
Арета встречала его безмолвными объятиями. Повсюду ощущалось ее присутствие, каждого камня, казалось, успела коснуться ее маленькая рука. Она распоряжалась немногочисленными слугами с большим толком. С тех пор, как на всей территории герцогства отменили и рабство, и крепостное право, слугам начали платить небольшое жалованье, однако Арету они баловали так, словно она по-прежнему оставалась барским ребенком, любимицей всех, кто причастен к кухонным котлам и швейной мастерской, конюшне и птичнику. На деньги, которые выдавал им раз в полгода супруг Ареты, они покупали для нее сладости и наряды.
Первым ребенком Ареты была девочка; второй родился через два года – это был мальчик. Он и унаследовал герцогство после смерти родителей.
Мэлгвин и его жена умерли в один день: во время конной прогулки по горам лошадь Ареты сорвалась в пропасть, и герцог, не задумываясь ни на мгновение, направил туда же своего коня. Останки супругов нашли на дне глубокого ущелья и там же погребли. С тех пор, как говорят, в тех горах можно слышать их голоса: хрипловатый, сорванный голос Мэлгвина и еле слышный голос Ареты. Ибо молчаливая герцогиня иногда все-таки разговаривала. Она обращалась только к своему мужу и, не умея владеть собственным горлом, тихонько шептала ему на ухо. И если влюбленная девушка, которая не побоится отправиться ночью в эти горы, услышит и разберет шепот герцогини Ареты, то будет счастлива в любви – счастлива так, как никто другой.
Второй герцог Вейенто носил имя Ирмингард; он предпочитал называть себя сыном Ареты Молчаливой. Этот герцог и сам не отличался словоохотливостью. От отца он как будто унаследовал усталый и больной вид: можно было подумать, что лихорадка не натешилась вволю прежним герцогом Вейенто и перешла ко второму в роду.
Ирмингард выдал сестру за герцога Ларра, одного из верных сторонников своего отца, и меньшая Арета оборвала род Ларра, потому что и она сама, и все ее потомки производили на свет только дочерей. Майорат – небольшой замок и три деревни вокруг него – был выделен меньшой Арете Ирмингардом Молчаливым в качестве приданого; это наследие и сделалось ядром будущего герцогства Ларренс.
Ирмингард, второй герцог Вейенто, совершил два деяния: одно тайное и одно явное, и оба – на благо своей земле и в память несправедливо обойденного судьбой Мэлгвина.
Во-первых, Ирмингард заключил союз с горным народом, с гномами.
Во-вторых, положил начало скрытой многолетней войне с эльфийской кровью.
* * *
О том, что малый горный народ издавна обитает где-то поблизости, горняки знали, кажется, всегда; однако с самими гномами они предпочитали не встречаться. Низкорослые, по меркам людей – уродливые, бородатые – и мужчины, и женщины, – гномы также не показывались на поверхность. Их контакты с людьми сводились к тому, что подземные обитатели следили за горняками и, если те по какой-либо непонятной причине им не нравились, устраивали обвалы и взрывы там, где таковых быть не должно; если же горняки – опять же неизвестно почему – ухитрялись угодить гномам, то урожай самоцветов и золотых жил случался просто невероятный.
Этому самодурству был положен решительный предел. Ирмингард собрал, переписал и подверг тщательной проверке все законы своего отца; кое-что усовершенствовал, кое-что расширил, а некоторые из правил, не оправдавших себя на практике, упразднил. Сын Мэлгвина уничтожал неупорядоченность с еще большей последовательностью, нежели первый герцог.
Случай позволил ему установить отношения с подземным народом.
Как-то раз, проезжая с проверкой по одному из своих рудников, герцог увидел большое скопление рабочих: они собрались возле кривобокой пивной, где любили коротать вечера после смены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136