Но нет! Это не воспрепятствовало бы переброске из Камбодунума в Эборакум внутри одной шкалы. Кольцо бездействовало, и я не знаю почему.
Кулейн растянулся на кожаном диване во всю длину своего худощавого тела.
— По-моему, пора связаться с Пендарриком.
— Жаль, что мне нечего возразить, — заметил Мэдлин. — Он такой кислый!
— А кроме того, заметно мудрее нас обоих, как ты ни чванься.
— А до завтра подождать нельзя?
— Нет. Туро где-то подвергается опасности. Давай, Мэдлин.
— «Кислый»— не то слово для Пендаррика, — проворчал волшебник.
Он взял свой Сипстрасси, поднял его над столом и прошептал Семейные Слова, Клятву Балакриса. В воздухе над столом затрещали разряды, и Мэдлин поспешно убрал два винных кувшина. Легкий ветерок наполнил комнату благоуханием роз, и появилось окно, выходящее в сад, где сидел человек могучего телосложения в белой тоге. Золотистая, только что завитая борода, глаза пронизывающей синевы. Он обернулся и поставил на землю корзину, полную безупречных роз.
— Ну? — сказал он, и Мэдлин проглотил свой гнев. В этом кратком слове таилась бездна смысла, и волшебник вспомнил, что его отец прибегнул к такому же тону, когда застукал юного Мэдлина со служанкой на сене в повозке. Он тут же выкинул из головы это унизительное воспоминание.
— Нам нужен твой совет, государь, — пробормотал Мэдлин, боясь подавиться этим словом. Пендаррик усмехнулся.
— Как тебе это должно быть тяжко, Талисан. Или мне следует называть тебя Зевсом? Или Аристотелем? Или Локи?
— Мэдлином, государь. Кольца бездействуют.
Если Мэдлин думал смутить Пендаррика таким сообщением, то его ждало разочарование. Былой царь Атлантиды ограничился кивком.
— Не бездействуют, Мэдлин. Они замкнуты. И если останутся замкнутыми, то да, они перестанут действовать. Резонанс изменится.
— Как так? Кто их замкнул?
— Я. Ты хочешь оспорить мое право?
— Нет, государь, — поспешно ответил Мэдлин. — Но могу я спросить о причине?
— Можешь. Я не против того, чтобы мои капризные подданные становились богами дикарей — их это развлекает и не приносит большого вреда. Но я не потерплю безумия, которое нам однажды пришлось вытерпеть. Можешь не напоминать мне, Мэдлин. Да, это было мое безумие. Но мир-то опрокинулся. Цунами, извержения вулканов, землетрясения едва не разнесли его вдребезги.
— Но почему это должно случиться вновь?
— Одна из нас решила, что играть в богиню ей мало, она решила стать богиней. Воздвигла крепость, включившую четверо врат, и готова спустить пустоту на все существующие миры. Вот я и замкнул пути.
Мэдлин уловил еле заметную паузу во фразе Пендаррика и сделал выпад:
— Но ведь не все?
На лице царя отразилось раздражение.
— Нет. Ты всегда отличался сообразительностью, Талисан. Ее мир я замкнуть не могу… пока. Но ведь я никак не думал, что кто-то из бессмертных окажется настолько глуп, чтобы повторить мою ошибку.
Кулейн наклонился вперед.
— Дозволено ли говорить, государь?
— Конечно, Кулейн. Ты по-прежнему тверд в своем решении стать смертным?
— Да. Когда ты говоришь о своей ошибке, ты подразумеваешь не Кровь-Камень?
— Именно его.
— А кто нарушил, закон? — спросил Кулейн, страшась ответа.
— Горойен.
— Но для чего ей? Это немыслимо.
Пендаррик улыбнулся.
— Помнишь Гильгамеша, смертного, который не принял бессмертия, даруемого Сипстрасси? Оказывается, он страдал болезнью крови и заразил ею Горойен.
Она начинает стареть, Кулейн. И ты лучше любого из нас знаешь, как это могло на нее подействовать. Теперь она высасывает жизненную силу из беременных женщин в свой Кровь-Камень. Но скоро этого станет мало; ей понадобится все больше и больше душ. Под конец ей будет мало крови всего народа, всех народов мира. Она обречена и обречет на гибель всех нас.
— Не могу поверить, — сказал Кулейн. — Да, она беспощадна. Но разве мы все не беспощадны? А я видел, как она выхаживала больного олененка, как помогла при тяжелых родах.
— Но ты не видел, как действуют Кровь-Камни.
Они разъедают душу подобно неисцелимым язвам. Я знаю это по опыту, Кулейн. Ты был тогда слишком юным, но спроси у Мэдлина, каким был Пендаррик, когда Кровь-Камень правил Атлантидой. Я руками вырывал сердца из груди моих врагов. А однажды посадил на кол десять тысяч восставших. Меня спас только конец нашего мира. Горойен не спасет ничего.
— Мой внук затерялся в Тумане. Я должен найти его.
— Он в мире Горойен, и она его разыскивает.
— Так пусти меня туда! Позволь помочь ему. Она его возненавидит, потому что он сын Алайды, а ты знаешь, какие чувства Горойен питала к Алайде.
— К сожалению, Кулейн, я знаю больше. Как и Мэдлин. И нет — врата останутся закрытыми, если, разумеется, ты не пообещаешь уничтожить ее.
— Не могу!
— Она не та женщина, которую ты любил. В ней не осталось ничего, кроме зла.
— Я уже сказал: нет. Или ты меня совсем не знаешь, Пендаррик?
Царь замолчал.
— Знаю ли я тебя? Конечно, я тебя знаю. Более того: ты мне нравишься, Кулейн. У тебя есть честь.
Если передумаешь, отправляйся на Скитис. Одни врата открыты. Но тебе придется убить ее.
Грозовые тучи заклубились в глазах Кулейна, его лицо побледнело.
— Ты оставил Кровь-Камень позади себя, Пендаррик, хотя многие были готовы убить тебя. Тысячи вдов и сирот искали бы отмщения.
Царь кивнул.
— Но я не был болен, Кулейн. Горойен должна умереть. И это не кара, хотя многие сказали бы, что она ее заслужила, — но потому, что болезнь убивает в ней все, кроме зла. Она уже ежегодно приносит в жертву двести восемьдесят женщин, взимая их как дань с десяти подвластных ей племен. Два года назад она требовала лишь семь женщин, а в будущем году, по моим вычислениям, ей понадобится тысяча. О чем это говорит тебе?
Стол затрещал под кулаком Кулейна.
— Тогда почему ты сам не покончишь с ней «? Ты же когда-то был воином. Или Бригамартис?
— И ты будешь счастлив, Кулейн? Обретешь покой? Нет, Горойен — это часть тебя, и только ты способен приблизиться к ней. Ее могущество возросло. Если мне придется уничтожить ее, то я вынужден буду сокрушить мир, в котором она обитает. И тогда с ней погибнут тысячи — ведь я обрушу океаны на сушу.
Твой выбор, Кулейн. А теперь мне пора.
Окно исчезло. Мэдлин налил вина в другой кубок и пододвинул его Кулейну, но Воин Тумана не взял его.
— Сколько из этого тебе было уже известно? — спросил он Мэдлина. Волшебник отхлебнул из своего кубка, полуприкрыв глаза тяжелыми веками.
— Не так много, как ты думаешь. И прошу тебя: последуй собственному совету и успокойся. — Их взгляды встретились, и Мэдлин судорожно сглотнул. — О болезни Горойен я не знал ничего. Слышал только, что она вновь начала играть в богиню. Клянусь!
— Но есть еще что-то, Волшебник, что-то, о чем знает Пендаррик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65