Так началась долгая бессмертная жизнь Кулейна лак Ферага, Воина Тумана.
Так и не сумев достигнуть высот элири-мас, Кулейн вернулся в настоящее и открыл глаза. Его поразила мысль, смягчившая внутреннее напряжение. Ахилл и все другие смертные, погибшие от меча Кулейна, наверное, чувствовали то же, что он сейчас. Какая надежда остается смертному, когда он вступает в поединок с богом? И все-таки они обнажали мечи и выходили на бой с ним, точно так же, как смертный Кулейн выйдет на бой с бессмертным немертвецом Гильгамешем. И прекрасно, что последний земной опыт Кулейна будет познанием новой истины. Наконец он постигнет то, что чувствовали они.
Позднее он все еще сидел погруженный в размышления, когда в хижину вошел Пендаррик, будто из соседней комнаты.
Кулейн улыбнулся, встал, и они обменялись рукопожатиями. Возник стол, а рядом два ложа и кувшин с вином на столе вместе с двумя хрустальными кубками.
— Какая здесь прекрасная ночь! — сказал Пендаррик. — Я всегда любил аромат лаванды.
Кулейн наполнил кубок вином и возлег на ложе.
Царь выглядел таким же, как всегда: золотистая борода только что завита, могучий торс, внимательные глаза, затворенные от попыток проникнуть в его мысли.
— Зачем ты явился?
Пендаррик пожал плечами и наполнил свой кубок.
— Явился побеседовать со старым другом в ночь перед тем, как он отправится в дальний путь.
Кулейн кивнул.
— Как Туро?
— Теперь он Утер Пендрагон и командует войском. Я подумал, тебе будет интересно узнать, как он его обрел.
Кулейн выпрямился на ложе.
— Ну и?..
— Отправился в Пустоту и вернул Девятый легион.
— Неужели?
— , И у него твой меч, хотя я до сих пор не понимаю, как это вышло.
— Расскажи мне… со всеми подробностями.
И Пендаррик рассказал, задержавшись на том, как повел Лейту к центральному алтарю.
— Я все еще не понимаю, почему велел ей сделать это. Словно в мозгу у меня раздался чей-то голос. Я был поражен не меньше нее, когда она достала меч, — и даже куда больше, если сообразить, что из этого следует. Она проникла в прошлое, в то место и в то время, в которых уже существовала. А мы оба знаем, что это невозможно. Такая вот чудесная загадка!
— Тебе следует обсудить ее с Мэдлином.
— Не премину, хотя он мне не нравится. Внутри него прячется пустота. Он не умеет любить. Да я и не уверен, что хочу узнать разгадку. Одна из бед бессмертия — что за столько столетий очень мало вопросов остается без ответа. Так пусть этот будет одним из них.
— Способен Туро… Утер… победить Горойен?
— Не могу сказать. — Пендаррик пожал плечами. — Она обладает огромной силой. Но сейчас меня больше заботит Кулейн. — Он протянул руку над столом и раскрыл пальцы. Из них на стол упал Сипстрасси.
— Взять его я не могу, — сказал Кулейн. — Но поверь, очень этого хочу.
— А без него ты способен победить?
— Быть может. Я кое-что умею.
— Мне Гильгамеш никогда не нравился, и мне кажется, что его неспособность воспринять силу Сипстрасси была приговором суда гораздо более высокого, чем мой. Но нельзя отрицать, что воином он был грозным… истинным ролиндом.
— Как и я.
— Как и ты, — согласился Пендаррик. — Но у него, мне кажется, нет души. В Гильгамеше нет никакого величия. И никогда не было. По-моему, мир для него окрашен в серый цвет. Когда Горойен вернула его, она обрекла себя на гибель, так как Кровь-Камень усилил его болезнь настолько, что она передалась ей.
— Я все еще люблю ее, — признался Кулейн. — Я не мог причинить ей вреда.
— Знаю. — Царь налил себе вина и отвел взгляд от Кулейна. — Есть еще кое-что, и я до сих пор не уверен, поможет ли это тебе или погубит тебя. — Голос Пендаррика дрогнул, и Кулейн почувствовал странное напряжение во всем теле. Царь облизнул губы и сделал глоток. — Горойен не знает, что мне известна эта… тайна. — Он погрузился в молчание, которое Кулейн не стал нарушать. — Прости, мой друг, — сказал наконец Пендаррик, — я не могу выразить, как это тяжело для меня.
— Тогда ничего мне не говори, — сказал Кулейн. — После завтрашнего дня это уже не будет иметь никакого значения.
Пендаррик покачал головой.
— Когда я рассказал тебе про Лейту и меч, кое о чем я умолчал. Что-то… кто-то потребовал, чтобы я открыл тебе всю правду. Да будет так. Ты помнишь дни в Ассирии, когда Горойен заболела горячкой, которая почти ввергла ее в безумие?
— Конечно. Она чуть было не умерла.
— Решила, что ненавидит тебя, и рассталась с тобой.
— Но ненадолго!
Пендаррик улыбнулся.
— О да, на какие-то два десятилетия. Когда она вернулась, все было так, как должно было быть?
— Через какой-то срок. Потребовался почти век, чтобы она окончательно преодолела болезнь.
— Окончательно ли? Разве ее беспощадность не продолжала усиливаться? Разве нежность не покинула ее душу навсегда?
— Да, может быть. Но о чем ты?
Пендаррик глубоко вздохнул.
— Когда она покинула тебя, то была беременна.
— Я не хочу об этом слышать, — закричал Кулейн, вскакивая на ноги. — Уйди!
— Гильгамеш — твой сын и ее любовник.
Силы и гнев внезапно оставили Кулейна, он пошатнулся. Тотчас Пендаррик оказался рядом с ним и помог добраться до ложа.
— Но почему? Почему она не сказала мне?
— Что я могу ответить? Горойен безумна.
— А Гильгамеш?
— Он знает… и потому-то ненавидит тебя, потому-то он всегда желал твоей смерти. Какое бы безумие ни овладело Горойен, оно передалось ему. И когда бессмертие оказалось ему недоступно, он винил тебя.
— Зачем ты мне все это рассказываешь?
— Если бы ты взял Сипстрасси, я промолчал бы.
— Ты думаешь, зная это, я стану сильнее?
— Нет, — признал Пендаррик. — Но это, возможно, объясняет, почему ты всегда избегал поединка с ним.
— Я его боялся.
— И это тоже. Однако голос крови неслышно воздействовал на тебя. Я видел вас обоих в бою и знаю, что былой Кулейн мог бы победить Гильгамеша.
Ты всегда был самым лучшим. Он знал это. И его ненависть усугублялась.
— Как ты узнал?
— В последние годы его жизни Горойен отказывалась его видеть. За два дня до его смерти я навестил его. Он впал в старческое слабоумие и звал свою мать.
Воспоминание не из приятных.
— Я бы сумел воспитать его без ненависти.
— Не думаю.
— Оставь меня, Пендаррик. Мне надо многое обдумать. Завтра я должен попытаться убить собственного сына.
Глава 16
Десять когорт Легио IX вышли на равнину перед Серпентумом, Железной крепостью, через пять дней после битвы, в которой было разгромлено войско Агарина Пиндера. Утер распорядился разбить лагерь, и двадцать повозок с провиантом и запасным оружием были заведены за спешно сооруженные валы. Войско восставших теперь насчитывало более шести тысяч человек, и Магриг был назначен начальником воинов Пинрэ.
В сопровождении Прасамаккуса, Магрига и Северина Утер вышел на опушку, откуда открывался вид на крепость, и при взгляде на черные стены, вздымающиеся над туманной равниной, его пробрала холодная дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65