— А что тут странного? — возразил Викторин. — Или ты часто бываешь в Эборакуме?
— Ты больше смахиваешь на воина, чем на сборщика заказов.
— Но, собирая заказы, друг мой, денег я получаю больше и с меньшей опасностью.
— И ездишь один?
— Как видишь. Ведь денег же при мне нет. Кто станет нападать на сборщика заказов? Ведь куда сподручнее выждать, когда я доставлю товар, и подстеречь фургоны на обратном пути.
Бригант кивнул, но его настороженные голубые глаза продолжали сверлить молодого римлянина. Потом он вернулся к своим товарищам, а Викторин возобновил разговор с хозяином харчевни, незаметно следя за бригантом.
— Задира с рубцом теперь уставился на Карадока с Гвалчмаем.
— Откуда вы? — спросил он.
— С юга, — ответил Карадок.
— Ты белы, а?
Карадок кивнул.
— То-то рыбой завоняло.
Его приятели захохотали, Карадок покраснел, но заставил себя отвести глаза от задиры.
— Как-то я поимел женщину бельгов, — продолжал Рубец. — Брала она медяк. И была очень на тебя похожа. Может, она тебе матерью доводится?
Гвалчмай перегнулся через стол и вцепился Карадоку в плечо, а воин ухватился за меч.
— Может, и доводится, — негромко сказал Гвалчмай. — Помнится, ей нравились скоты.
Рубец вскочил со скамьи.
— Не стоило бы задираться в чужих краях.
— Так уж я воспитан, — сказал Гвалчмай, плавным движением поднявшись со скамьи. — Меня учили всегда затыкать пасть тявкающей собачонке.
Железные клинки с шипением вырвались из ножен.
Гвалчмай опрокинул стол и отскочил вправо, обнажив свой гладий. Карадок, выставив меч перед собой, шагнул влево.
— Вшестером на двоих, — ухмыльнулся Гвалчмай. — Чего же еще ждать от бригантов?
— . Цель битвы — победа, — объявил Рубец. Глаза у него блестели, лицо налилось кровью.
Левая рука Карадока метнулась к поясу, сжала рукоятку тяжелого кинжала, и в тот миг, когда бриганты были готовы атаковать, кинжал просвистел в воздухе и вонзился в горло Рубца под подбородочным ремнем его бронзового шлема. Верзила рухнул с булькающим криком, а Карадок с Гвалчмаем ринулись на его товарищей, рубя наотмашь.
Викторин выругался, выхватил гладий из-под одеяния, прыгнул к дерущимся и погрузил лезвие в спину коренастого бриганта. Харчевня содрогнулась от какофонии боя — железо гремело о железо, железо с чавканьем погружалось в плоть. Через несколько секунд все было кончено. Викторин сразил двоих противников, как и Гвалчмай. Карадок разделался со своим и опрокинулся на пол. Викторин упал рядом с ним на колени, в отчаянии глядя на меч, торчащий из живота бельга.
— Думается, он меня прикончил, — пробормотал Карадок, скрипнув зубами от боли.
— Боюсь, что так, — печально согласился Викторин.
— Оставьте меня тут. Мне надо о многом поразмыслить.
Викторин кивнул.
— Ты был хорошим товарищем, — сказал он.
— — Ты тоже… для римлянина.
Гвалчмай спросил:
— Могу я чем-нибудь помочь?
— Можешь позаботиться о моей женщине, Гвалч.
Она опять в тягости. Ты можешь… — Глаза у него помутнели, в горле заклокотало.
Гвалчмай выругался.
— По-твоему, они смекнули, кто мы?
— Может быть, — ответил Викторин. — Но скорее все сводилось к британской склонности разжигать племенную рознь. Пошли. Нам надо торопиться.
— А до Стены Адриана еще далеко?
— Слишком далеко. — Разве что боги будут к нам благосклонны.
Обескураженное лицо брата, когда они направились через мощенный булыжником двор к казарме дружинников, вызвало у Кэля усмешку.
— Дернуло же тебя упомянуть про Меч, — сказал он с высоты своего роста.
— Давай-давай, злорадствуй, Кэль! Но что я видел, то видел. Когда он швырнул Меч за кромку льда, из воды поднялась рука и опустилась с ним под воду.
— Как же, как же, братец! И была это рука мужчины?
— Смейся сколько хочешь. Руку видели еще двое, пусть и не ты.
— Я наносил последний удар по шее римлянина, и мне некогда было глазеть по сторонам, — огрызнулся Кэль.
— Удар сзади, как я заметил. Хоть он остался безоружным, у тебя недостало смелости напасть на него спереди.
— Кто бы говорил о смелости! — язвительно усмехнулся Кэль, остановившийся перед дубовой дверью казармы. — Где сам-то ты был? Ни единого удара не нанес.
— Я полагал, что восемнадцати против одного достаточно, чтобы придать храбрости даже тебе, Кэль.
— Овца трусливая! Можешь блеять сколько хочешь! Но что-то я не слышал, чтобы ты подал голос против, когда отец рассказал о том, что задумал.
— Только исполнено это было по-подлому. Такое убийство чести не приносит. И клянусь всеми богами загробного мира, погиб он достойно. Даже ты должен признать это!
— А по-твоему, у него был выбор? Даже крыса Дерется, если загнать ее в угол.
Кэль отвернулся от брата и вошел в тускло освещенное помещение казармы, чтобы поговорить с Алантриком. Морет зашагал обратно через двор в свои покои к своей молодой жене Альхиффе. Она была темноволосой, темноглазой, и с каждым днем страсть Морета к ней становилась все сильнее. Он не хотел жениться на сакской девушке и спорил с отцом до поздней ночи, хотя и знал, что в конце концов уступит. И уступил.
Тайная помолвка была заключена, и он отправился на корабле за своей невестой вдоль побережья до земель, которые теперь назывались Южной Саксонией. Ее отец встретил его в проливе вблизи Андеридского леса и сопроводил в длинную залу знакомиться с невестой.
Сердце у него наливалось свинцом, пока она не вошла в залу, а тогда… чуть было не остановилось. Как зверь-варвар вроде Хенгиста мог стать отцом подобной девушки? И когда она приблизилась к нему, он в нарушение всех обычаев склонился перед ней. Если ее это удивило, она не подала и виду. И он не позволил ей опуститься перед ним на колени.
— Тебе никогда не придется стоять передо мной на коленях, — шепнул он.
И сдержал слово, чем совсем поразил Альхиффу: она ведь столько наслышалась от отца об этой семейке предателей.
«Не бойся, — обещал он ей в утешение. — Через год-другой я войду с войском в Дейчестерскую крепость, и тогда мы найдем тебе хорошего мужа».
И вот теперь Альхиффа не знала, так ли ей уж хочется, чтобы отец явился за ней на север. Могучим мужчиной ее муж не был, хотя и никак уж не слабым.
Зато он был нежным, любящим и пробудил в ней чувство, близкое к любви. И когда он теперь вошел в покой она заметила, как его обычно грустное лицо озарилось почти детской радостью. Он схватил ее в объятия и поднял высоко-высоко.
Она обвила руками его широкие плечи и коснулась губами щеки.
— Я совсем истосковался без тебя! — сказал он.
— Лгун! Тебя не было меньше часа.
— Нет, правда! Клянусь!
— Что говорил твой отец?
Он пожал плечами и поставил ее на пол. Лицо у него вновь стало грустным и потерянным.
— Мне тяжела его жадность к власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65