— Со всем моим уважением, принц Утер, это безумие.
— Знаю, Северин, но у меня нет выбора. Только у меня есть источник магии, чтобы противостоять ей. Он почти исчерпан, но ничего другого у нас нет. Мы не знаем, какие ужасы прячет крепость — воины Пустоты, атроли, звери-оборотни? У меня есть Меч Кунобелина, и у меня есть камень, который дал мне Пендаррик.
Вести их должен я.
— Позволь, я пойду с тобой, — умоляюще сказал римлянин.
— А вот это было бы настоящим безумием, но я благодарен тебе за предложение. Если все пойдет хорошо, легион двинется на заре и я встречу тебя у ворот. Если же нет… — Он посмотрел прямо в глаза Северину. — Сам реши, какую стратегию выбрать… и обоснуйтесь в Пинрэ.
— Я сам отберу тех, кто пойдет с тобой. Они тебя не подведут.
Утер подозвал Лейту, и вместе они удалились в укромный овражек под кряжистым дубом.
Он быстро рассказал ей о нападении, которое возглавит, объяснив, как раньше Северину, почему это должен сделать он?
— Я пойду с тобой, — сказала она.
— Я не хочу, чтобы ты подвергалась лишней опасности.
— Ты, кажется, забыл, что и я училась у Кулейна лак Ферага. Мечом я владею не хуже любого из них и, наверное, лучше большинства.
— Я погибну, если тебя сразят.
— Вспомни, Утер, тот день, когда мы встретились. Кто сразил первого из убийц? Я! Мне трудно — ведь я согласна, что обязана тебе повиноваться как твоя жена. Но прошу, позволь мне жить так, как меня научили.
Он взял ее за руку и привлек к себе.
— Ты свободна, Лейта. Я никогда не потребую от тебя покорности, не стану обходиться с тобой, как со служанкой или рабыней. И я буду горд, если ты войдешь в эти ворота рядом со мной.
Напряжение в ней исчезло.
— Вот теперь я могу по-настоящему любить тебя, — сказала она, — потому что теперь знаю, что ты мужчина. Не Кулейн. Не его тень. Но мужчина по собственному праву.
Он улыбнулся по-мальчишески.
— Утром, умываясь в ручье, я увидел, как на меня из воды смотрит это детское лицо. Я ведь даже еще ни разу не брился. И я подумал, как посмеялся бы Мэдлин: его слабосильный питомец ведет войско! Но я делаю все, что в моих силах.
— Ну а я, — призналась она, — увидела днем дерево, которое словно уходило вершиной в облака. И мне захотелось забраться на него, спрятаться среди верхних ветвей. Когда-то я играла в то, что у меня в облаках есть замок, в облаках, где меня никто не сумеет найти. Нет ничего постыдного в том, чтобы быть юным, Туро.
Он рассмеялся.
— Я думал, что оставил это имя в прошлом, но мне нравится слышать его из твоих уст. И я вспоминаю Каледонские горы, когда я не умел разжечь огня.
Перед полуночью Северин подошел к овражку, громко топая, кашляя и старательно наступая на сухой валежник. Утер со смехом вылез из овражка к нему навстречу. Лейта последовала за ним.
— Я, кажется, слышу прославленный римский крадущийся шаг? — спросил принц.
— Уж очень темно, — ответил римлянин, ухмыляясь до ушей.
— Они готовы?
От ухмылки не осталось ни следа.
— Готовы. Я выступлю с зарей.
Утер протянул руку, и Северин пожал ее воинским пожатием — кисть к кисти.
— Я твой слуга на всю жизнь, — сказал римлянин.
— Осторожнее, Северин! Я поймаю тебя на слове.
— Смотри, не забудь!
Кулейн лак Фераг стоял перед вратами Серпентума, а над скалами свистели ветры острова Скитис. На нем был его черно-серебряный крылатый шлем и еще серебряные наплечники, но больше никаких доспехов он не надел. Грудь его прикрывала только рубаха из кожи лани, а на ногах у него были сандалии из мягкой кожи.
Черные ворота распахнулись, и на солнечный свет вышел высокий воин, чье лицо скрывал черный шлем.
За ним вышла Горойен, и сердце Кулейна возликовало, потому что она была одета как в день их первой встречи. Горойен поднялась на скалу, а Гильгамеш шагнул вперед и остановился перед Кулейном.
— Привет тебе, отец, — сказал Гильгамеш. — Уповаю, ты в добром здравии.
Голос был приглушен шлемом, но Кулейн уловил еле сдерживаемое возбуждение.
— Не называй меня отцом, Гильгамеш. Это меня оскорбляет.
— Правда иной раз бывает горькой. — Теперь в голосе послышалось разочарование. — Откуда ты узнал?
— Ты сказал об этом Пендаррику, но, возможно, забыл о своем признании. Насколько я понял, ты тогда страдал старческим слабоумием.
— К счастью, ты можешь не опасаться такой судьбы, — прошипел Гильгамеш. — Сегодня ты умрешь.
— Все умирает. Ты не станешь возражать, если я попрощаюсь с твоей матерью?
— Стану. Моей любовнице нечего тебе сказать.
Внезапно Кулейн засмеялся.
— Бедный дурачок! — сказал он. — Тоскующий истерзанный Гильгамеш! Мне жаль тебя, мальчик. Был ли хотя бы один по-настоящему счастливый день в твоей жизни?
— Да! Когда я возлег с твоей женой.
— Счастье, которое с тобой разделяла половина цивилизованного мира, — сказал Кулейн, улыбаясь.
— И еще этот день, — сказал Гильгамеш, обнажая два коротких меча. — Сегодня мое счастье беспредельно.
Кулейн снял крылатый шлем и положил его на землю у своих ног.
— Мне жаль тебя, мальчик. Ты мог бы стать силой добра в мире, но удача никогда тебе не улыбалась, правда?
Рожденный безумной богиней, пораженный болезнью с первым глотком материнского молока, что ты мог? Подойди же, Гильгамеш, насладись своим счастьем.
Ланс распался на две половины, открыв меч с косым клинком. Кулейн положил серебряное древко рядом со шлемом и вытащил из-за пояса охотничий нож.
— Так подходи же! Настала твоя минута.
Гильгамеш плавно приблизился, а затем внезапно прыгнул вперед, и его меч со свистом рассек воздух.
Кулейн отразил удар, потом второй, третий… Они закружили друг против друга.
— Сними шлем, мальчик. Дай мне увидеть твое лицо.
Гильгамеш не ответил и вновь перешел в нападение: его два коротких меча сверкающими молниями пронизывали воздух — но неизменно отбивались клинками Кулейна. Горойен следила за ними со скалы словно во сне. Ей чудилось, что она видит двух танцоров, грациозно двигающихся в такт дисгармоничной музыке стали, лязгающей о сталь. Гильгамеш, как всегда, был прекрасен, точно леопард в прыжке, а Кулейн напоминал ей пляшущие, изгибающиеся языки пламени в очаге. Сердце Горойен забилось чаще, она пыталась предугадать исход поединка. Кулейн выглядел гораздо более сильным и быстрым, чем в его схватке с тенью Гильгамеша. И все-таки он начинал сдавать. Почти незаметно движения его замедлялись. Гильгамеш взглядом прирожденного воина заметил, что его противник слабеет, и свирепо его атаковал… но поторопился: Кулейн отразил удар и повернулся на пятке, нанося ответный удар. Гильгамеш отпрыгнул, но серебряное лезвие скользнуло по его животу, рассекая кожу.
— Никогда не торопись, мальчик, — сказал Кулейн. — Самые лучшие не допускают опрометчивости.
Из раны даже не сочилась кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65