они с любопытством вытягивали шеи.
Среди этих бравых жандармов вы бы, несомненно, узнали два или три лица заядлых игроков в бильярд. Как и положено, у заговорщиков из трактира «Срезанный колос» также были свои прирученные волки.
Но это частности. В ярком свете стали видны гораздо более важные для нас лица и вещи.
Прежде всего перед нами наконец предстал огромный и тяжелый сейф Шварца, бывший сейф Банселля, уже давно пребывающий в центре нашего рассказа. Его широко распахнутая дверь являла собой лист металла толщиной в четыре дюйма; казалось, что ее нельзя пробить даже из пушки. Роскошные, чрезмерно огромные замки блистали отполированной сталью; на оборотной стороне дверцы выступали замочные язычки с острыми краями. С внешней стороны, непосредственно над тремя накладками из позолоченной меди, предназначенными для «игры в комбинации», были вмонтированы когти-захваты, в обычном состоянии скрытые в массивной накладке, а будучи потревоженными, выскакивающие из маленьких квадратных отверстий; сейчас когти все еще удерживали боевую рукавицу, вспоротую по всей своей длине, словно панцирь омара, вскрытый опытным поваром.
Презрев на миг законы перспективы, мы приблизимся к боевой рукавице и рассмотрим вблизи результат таинственной работы, произведенной Андре Мэйноттом прошлой ночью в кузнице по соседству с трактиром «Срезанный колос». Внутри рукавица имела подкладку из кордовской кожи, а там, где помещалась ладонь, – небольшую подушечку. Сегодня ночью латы были развинчены, и можно было увидеть, что за крючки вставил в нее господин Брюно. Вдоль панциря, прикрывающего руку вверх от кисти, были прикреплены узкие стальные пластины, усеянные свободно закрепленными иглами, тонкими, острыми и загнутыми на концах. Когда рука входила в перчатку, они ложились в направлении ладони; но когда рука хотела выйти, они топорщили свои заостренные концы и больно жалили плоть. С каждой новой попыткой высвободиться они кололи все сильнее.
Господин Лекок вырывался долго – об этом свидетельствовал залитый кровью паркет возле сейфа. В луже крови и вокруг нее валялись четыре связки банковских билетов Французского банка по тысяче франков, каждая связка в два раза толще величественного экземпляра Альманаха Боттена.
Это были фальшивые банковские билеты, предназначенные для сообщества Черные Мантии, которое должно было их забрать после того, как настоящие билеты были бы похищены Лекоком. Таким образом, этот изобретательный человек прибирал к рукам все богатство, сделав при этом вид, что отдает его своим собратьям. Одним ударом он убивал двух зайцев, исполняя тем самым один из фундаментальных догматов Милосердия. Каждый фальшивый казначейский билет в руках членов ассоциации становилась клочком хитона Несса. В интересах Лекока, отныне богатого и жаждущего прорваться в высшие слои общества, было уничтожить сообщество Черных Мантий. Он уплывал в открытое море и сжигал за собой корабли.
Сейф был набит банкнотами: они были подлинные, а посему должны были доставить Лекоку звание протектора принца.
Заметьте, что не вмешайся Трехлапый, Лекок бы уже давно совершил свое дерзкое и превосходно подготовленное ограбление. Дом барона Шварца, полиция и сами Черные Мантии должны были быть поглощены огнем. Подозрения, ловко отведенные от Лекока, пали бы на тех, кого он изначально наметил бросить в пасть правосудия. Боевая рукавица во второй раз навела бы следствие на ложный след; суд присяжных в Кане должен был повториться. Все меры были приняты; Лекок до тонкостей изучил сейф, который он успел уже дважды сбыть с рук и который стал его Троянским конем; у него было достаточно времени. К двум часам, сроку прибытия Пиклюса и Кокотта, он без особого труда успел бы все сделать и был бы уже далеко, то есть танцевал в гостиных барона Шварца.
Что касается барона, то предполагалось, что он займется своей кассой только перед отъездом, то есть после бала.
Но зачем ему уезжать? Лекок сеял панику с вполне определенной целью, и сумел достичь ее. Банкирский дом Шварца обладал огромными богатствами; разорить его могло только бегство его главы, но уж никак не потеря четырех миллионов. Лекок явился к банкиру, чтобы воскресить его дерзость и мужество, некогда им же самим и уничтоженные. Соглашение было заключено, перед его участниками открывалось новое будущее.
Пока крайне запутанное судебное разбирательство шло бы своим ходом и в него были бы втянуты и Черные Мантии, и все те, кого Лекок решил погубить, он сам стоял бы в стороне от этого трагического поединка и, вращаясь в высоких политических кругах, сохранял бы за собой право появиться в какой-либо торжественный момент, словно Deus ex machina.
Справедливо замечено, что свобода действий, предоставленная индивиду, нередко оказывает нашей цивилизации заметную услугу. Когда Лекок, заняв место отважного странствующего рыцаря, поставил для себя целью задушить в смертельных объятиях сообщество Черные Мантии, он, бесспорно, завоевал привилегию Курциев, которые, как известно, не судимы по общим законам. Но кто сказал «а», должен сказать и «б».Чтобы победить бандитов, надо войти в лес. Курций получил аудиенцию у короля; общество посмеивалось, но тем не менее взволнованно обсуждало эту аудиенцию. У Курция сегодня было на четыре миллиона больше, чем вчера. Собственными руками Курций держал за горло главу огромного банкирского дома: он мог задушить его или вознести. Курций вознесся на сто локтей над своим опасным прошлым; очутившийся под его крылом юный герцог с бурбоновским профилем, увешанный титулами, способными убедить самых завзятых скептиков, имеющий надежных приверженцев в Сен-Жермен, хотя и испытывал в отношении его действий вполне резонные сомнения, тем не менее был искреннее к нему привязан. Но история с герцогом требовала золота, вот почему Лекок и барон Шварц собирались заключить соглашение и сыграть ва-банк, дабы не упустить сей феерический шанс; юный же герцог, исполнив в Нотр-Дам роль статиста, теперь был готов сыграть главную роль и вписать свою страницу в заслуживающую всяческого почтению драму, именуемую Историей…
Только наш Курций поскользнулся, поднимаясь из пропасти к лучезарным вершинам, где избранника ждет героический ореол, а посему по-прежнему носил имя Лекока. Мало того, он еще и прозывался Приятелем-Тулонцем. Сейчас же это был и вовсе обычный мошенник, попавшийся с поличным, и свет, проникший в помещение кассы, падал на его черное от засохшей крови лицо, в то время как он сам в бессильной злобе извивался под каблуком Андре Мэйнотта, наступавшего ногой ему на горло.
XIII
СЕЙФ БАНСЕЛЛЯ
Андре Мэйнотт стоял, держа в руке кинжал, вырванный им из сведенных судорогой пальцев Лекока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Среди этих бравых жандармов вы бы, несомненно, узнали два или три лица заядлых игроков в бильярд. Как и положено, у заговорщиков из трактира «Срезанный колос» также были свои прирученные волки.
Но это частности. В ярком свете стали видны гораздо более важные для нас лица и вещи.
Прежде всего перед нами наконец предстал огромный и тяжелый сейф Шварца, бывший сейф Банселля, уже давно пребывающий в центре нашего рассказа. Его широко распахнутая дверь являла собой лист металла толщиной в четыре дюйма; казалось, что ее нельзя пробить даже из пушки. Роскошные, чрезмерно огромные замки блистали отполированной сталью; на оборотной стороне дверцы выступали замочные язычки с острыми краями. С внешней стороны, непосредственно над тремя накладками из позолоченной меди, предназначенными для «игры в комбинации», были вмонтированы когти-захваты, в обычном состоянии скрытые в массивной накладке, а будучи потревоженными, выскакивающие из маленьких квадратных отверстий; сейчас когти все еще удерживали боевую рукавицу, вспоротую по всей своей длине, словно панцирь омара, вскрытый опытным поваром.
Презрев на миг законы перспективы, мы приблизимся к боевой рукавице и рассмотрим вблизи результат таинственной работы, произведенной Андре Мэйноттом прошлой ночью в кузнице по соседству с трактиром «Срезанный колос». Внутри рукавица имела подкладку из кордовской кожи, а там, где помещалась ладонь, – небольшую подушечку. Сегодня ночью латы были развинчены, и можно было увидеть, что за крючки вставил в нее господин Брюно. Вдоль панциря, прикрывающего руку вверх от кисти, были прикреплены узкие стальные пластины, усеянные свободно закрепленными иглами, тонкими, острыми и загнутыми на концах. Когда рука входила в перчатку, они ложились в направлении ладони; но когда рука хотела выйти, они топорщили свои заостренные концы и больно жалили плоть. С каждой новой попыткой высвободиться они кололи все сильнее.
Господин Лекок вырывался долго – об этом свидетельствовал залитый кровью паркет возле сейфа. В луже крови и вокруг нее валялись четыре связки банковских билетов Французского банка по тысяче франков, каждая связка в два раза толще величественного экземпляра Альманаха Боттена.
Это были фальшивые банковские билеты, предназначенные для сообщества Черные Мантии, которое должно было их забрать после того, как настоящие билеты были бы похищены Лекоком. Таким образом, этот изобретательный человек прибирал к рукам все богатство, сделав при этом вид, что отдает его своим собратьям. Одним ударом он убивал двух зайцев, исполняя тем самым один из фундаментальных догматов Милосердия. Каждый фальшивый казначейский билет в руках членов ассоциации становилась клочком хитона Несса. В интересах Лекока, отныне богатого и жаждущего прорваться в высшие слои общества, было уничтожить сообщество Черных Мантий. Он уплывал в открытое море и сжигал за собой корабли.
Сейф был набит банкнотами: они были подлинные, а посему должны были доставить Лекоку звание протектора принца.
Заметьте, что не вмешайся Трехлапый, Лекок бы уже давно совершил свое дерзкое и превосходно подготовленное ограбление. Дом барона Шварца, полиция и сами Черные Мантии должны были быть поглощены огнем. Подозрения, ловко отведенные от Лекока, пали бы на тех, кого он изначально наметил бросить в пасть правосудия. Боевая рукавица во второй раз навела бы следствие на ложный след; суд присяжных в Кане должен был повториться. Все меры были приняты; Лекок до тонкостей изучил сейф, который он успел уже дважды сбыть с рук и который стал его Троянским конем; у него было достаточно времени. К двум часам, сроку прибытия Пиклюса и Кокотта, он без особого труда успел бы все сделать и был бы уже далеко, то есть танцевал в гостиных барона Шварца.
Что касается барона, то предполагалось, что он займется своей кассой только перед отъездом, то есть после бала.
Но зачем ему уезжать? Лекок сеял панику с вполне определенной целью, и сумел достичь ее. Банкирский дом Шварца обладал огромными богатствами; разорить его могло только бегство его главы, но уж никак не потеря четырех миллионов. Лекок явился к банкиру, чтобы воскресить его дерзость и мужество, некогда им же самим и уничтоженные. Соглашение было заключено, перед его участниками открывалось новое будущее.
Пока крайне запутанное судебное разбирательство шло бы своим ходом и в него были бы втянуты и Черные Мантии, и все те, кого Лекок решил погубить, он сам стоял бы в стороне от этого трагического поединка и, вращаясь в высоких политических кругах, сохранял бы за собой право появиться в какой-либо торжественный момент, словно Deus ex machina.
Справедливо замечено, что свобода действий, предоставленная индивиду, нередко оказывает нашей цивилизации заметную услугу. Когда Лекок, заняв место отважного странствующего рыцаря, поставил для себя целью задушить в смертельных объятиях сообщество Черные Мантии, он, бесспорно, завоевал привилегию Курциев, которые, как известно, не судимы по общим законам. Но кто сказал «а», должен сказать и «б».Чтобы победить бандитов, надо войти в лес. Курций получил аудиенцию у короля; общество посмеивалось, но тем не менее взволнованно обсуждало эту аудиенцию. У Курция сегодня было на четыре миллиона больше, чем вчера. Собственными руками Курций держал за горло главу огромного банкирского дома: он мог задушить его или вознести. Курций вознесся на сто локтей над своим опасным прошлым; очутившийся под его крылом юный герцог с бурбоновским профилем, увешанный титулами, способными убедить самых завзятых скептиков, имеющий надежных приверженцев в Сен-Жермен, хотя и испытывал в отношении его действий вполне резонные сомнения, тем не менее был искреннее к нему привязан. Но история с герцогом требовала золота, вот почему Лекок и барон Шварц собирались заключить соглашение и сыграть ва-банк, дабы не упустить сей феерический шанс; юный же герцог, исполнив в Нотр-Дам роль статиста, теперь был готов сыграть главную роль и вписать свою страницу в заслуживающую всяческого почтению драму, именуемую Историей…
Только наш Курций поскользнулся, поднимаясь из пропасти к лучезарным вершинам, где избранника ждет героический ореол, а посему по-прежнему носил имя Лекока. Мало того, он еще и прозывался Приятелем-Тулонцем. Сейчас же это был и вовсе обычный мошенник, попавшийся с поличным, и свет, проникший в помещение кассы, падал на его черное от засохшей крови лицо, в то время как он сам в бессильной злобе извивался под каблуком Андре Мэйнотта, наступавшего ногой ему на горло.
XIII
СЕЙФ БАНСЕЛЛЯ
Андре Мэйнотт стоял, держа в руке кинжал, вырванный им из сведенных судорогой пальцев Лекока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170