как он похож на человека!
– Весть разносится по всему дому… Слуги знают, что в гостиной расселся орангутанг.
– Да он же в лакированных сапогах, шимпанзе этакий!
– А редингот по последней моде!
– Зеленые очки!
– Он умеет курить!
– И в домино играет!
– Ах, какая смешная зверюшка!
– Такая бойкая!
– Мадемуазель Селестина находит его чертовски красивым!
– Тетушка опасается обезьян, но одаривает его поцелуем… Можно рискнуть на кое-какие пикантности: цензура посмеется.
– Угощайтесь!.. Ах! Ему не хватает только слова!
– И слово приходит в развязке: развязкой станет постскриптум…
– Браво! Пятьсот спектаклей подряд, но премии от академиков не жди. Морис, киска, ты спасаешь нам жизнь!
Морис снова уселся, охватив голову руками. Ликующий Этьен подыскивал трюки, подыскивал словечки, подыскивал название.
В самый разгар его стараний Морис осадил друга словами:
– Как это глупо!
XVII
ТАЙНЫ СОТВОРЧЕСТВА
Этьен обескураженно уставился на Мориса.
– Черт возьми! – Прорычал он.
– Ветерок сменился?
– Лучше стать бандажистом, – отвечал Морис, приложив руку к сердцу, – чем замарать себя подобным кощунством. О, мои мечты! И что скажет Бланш?
– Посмеется вволю…
– Я не хочу, чтобы она смеялась! Знаешь ли ты, о чем я мечтаю? Написать роль для Рашель: мать Маккавеев…
– Погоди, дай врубиться, – попросил Этьен. – Что ж, неплохо и вполне возможно, хотя роль матери…
У Этьена был золотой характер, ничего не скажешь. Морис продолжал:
– Нет, не трагедия! Лучше опера! Ах, Штольц была бы потрясающей!
– Я в стихах не очень силен, сам знаешь, – мягко отозвался Этьен.
– Россини больше не пишет, – вздыхал Морис. – А я хотел бы Россини… Знаешь, мне стыдно за самого себя. Я карлик и завидую великанам.
– Ты не прав, старик, – промолвил Этьен, искренне желая утешить друга. – В сущности, ты не глупее других, но тебе не хватает здравого смысла. Прислеживай за своими поступками и словами…
– Сколько потерянного времени! Бланш! – стонал Морис. – Чтобы прийти к тебе, я должен украсить свой лоб венком…
– Лучше повесь его себе на ухо, будет заметнее, – прорычал выведенный из себя Этьен. – Я сделаю прехорошенькую вещицу сам, вот увидишь, для театра Гетэ, и приглашу Франсиска-старшего, Делэстра и госпожу Аби. От тебя только один вред, все, к чему ты ни прикоснешься, рассыпается в прах. Пора с тобой завязать…
– А знаешь, можно завязать одно хорошее дельце, – оживился Морис, – организовать…
– Я сказал «завязать» в смысле «бросить», – сурово осадил его друг. – Надо провести реформу нашего бедного языка: слишком много экономии на глаголах, что способствует появлению каламбуров… Ну что же ты решил организовать?
– Газету.
– О! Это да!
– Грамматика пустяки… С хорошим словарем можно заработать бешеные деньги!
– Давай лучше сделаем словарь, разве плохо?
– Неплохо, можно выпустить историю Франции в алфавитном прядке!
– Право, если так прикинуть…
– Но сначала мне хочется исполнить свою золотую мечту, издать «Книгу о прекрасном» с миниатюрами прямо в тексте, сделанными от руки… каждый экземпляр стоимостью в тысячу экю… Представляешь, какая у нас будет клиентура? Штук пятьсот самых модных дам, герцогини и всяческие прочие львицы, подсчитай! Три миллиона выручки!
– Согласен! Иду в дело!
– Но, с другой стороны, издание, рассчитанное всего лишь на какую-то тысячу пухлых кошельков, авантюра опасная. Театр чем хорош? Туда идут все, это настоящее золотое дно! Внимание! Начинаем!
Морис откинулся на спинку стула и сунул руки в карманы. Это было сигналом.
– Готов! – подтянулся Этьен, козырнув по-военному. – Антракт окончен, возвращаемся в театр.
– Я вовсе не собираюсь ломать себе голову над нашей драмой, – торжественно объявил Морис. – И знаешь ты, почему?
– Почему?
– Потому что она уже готова.
– Ах, вот как!
– Она тут: пять актов с прологом.
– Где тут? В шкафу?
– Нет, в той брошюрке, что мы получили вчера по почте.
– Знаменитое дело?
– Вот именно… Этот Андре Мэйнотт – колоссальный тип.
– Здорово!
– История боевой рукавицы послужит прологом…
– Прекрасно!
– Бери мел!
– Взял.
– Иди к доске!
– Сделано.
Этьен выпрямился у двери, готовый к исполнению дальнейших распоряжений лидера, но тот задумался.
– Какой дьявол прислал нам эту книжонку, – пробормотал он, выдвигая ящик стола.
Он вынул оттуда одну из тех маленьких брошюрок по два су, какие теперь почти не встречаются на наших улицах, вытесненные газетными листками ин-фолио; последними образцами такого рода можно считать «Льежский альманах» и «Историю четырех сыновей Эмона». Вынутая из стола брошюрка носила следующее название: «Знаменитый процесс Андре Мэйнотта. Боевая рукавица уличает преступника. Ограбление кассы Банселля – Кан, июнь 1825 года». Морис принялся ее перелистывать, а Этьен заметил:
– Как только становится известно, что двое молодых людей посвятили себя искусству, им тут же начинают присылать такую макулатуру… Впрочем, бандероль пришла на имя Мишеля.
– Это в масть моему замыслу! – вслух подумал Морис.
– Главное, – поддакнул Этьен, поглаживая брошюру, – что тут внутри прячется шикарная драма!
– Внутри! – с презрением отозвался Морис. – Ничего там внутри нет.
– Как?
– А так, ни тени того, что нам нужно.
– Как же так, ты же сам… – заволновался несчастный Этьен.
– Все прячется вот тут, – прервал его изящный блондин, тыча указательным пальцем в свой лоб. – Представь себе, что имеется некий тип… Следи за мной хорошенько!.. Имеется некий тип, который заинтересован в том, чтобы мы сделали из этой паршивой брошюрки драму в пять актов и десять картин…
Сечешь?
– Не секу.
– Возьмем Лесюрка. Предположим, что его не казнили. Он во что бы то ни стало хочет добиться пересмотра своего дела…
– Естественное желание!
– А каким способом? Нужна гласность, нужно обратить на себя всеобщее внимание. Он находит двух молодых способных авторов и предлагает им сто луидоров…
– Дай-то Бог…
– Я подобную сделку отвергаю, – заявил благородный Морис, – вдруг окажется, что Лесюрк виновен…
– Виновен! Лесюрк!
– Такая гипотеза нужна для моего замысла.
– Ладно, давай дальше, – согласился покладистый Этьен, сильно заинтригованный рассуждениями друга.
– В глубинах этой брошюрки, – продолжал Морис, – я откопал одну фразу, которая заключает в себе первоклассную драматическую ситуацию. Андре Мэйнотт во время допроса сказал следователю: «Правосудию для каждого преступления необходим виновник, причем только один».
– Это общеизвестная истина.
– Ты полагаешь? А если мы напишем драму «Злодей-дипломат»?
– То есть? – У Этьена алчно заблестели глаза. – Что ты под этим понимаешь?
– Я под этим понимаю человека, который совершил сотню преступлений и предоставил в распоряжение суда сотню преступников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
– Весть разносится по всему дому… Слуги знают, что в гостиной расселся орангутанг.
– Да он же в лакированных сапогах, шимпанзе этакий!
– А редингот по последней моде!
– Зеленые очки!
– Он умеет курить!
– И в домино играет!
– Ах, какая смешная зверюшка!
– Такая бойкая!
– Мадемуазель Селестина находит его чертовски красивым!
– Тетушка опасается обезьян, но одаривает его поцелуем… Можно рискнуть на кое-какие пикантности: цензура посмеется.
– Угощайтесь!.. Ах! Ему не хватает только слова!
– И слово приходит в развязке: развязкой станет постскриптум…
– Браво! Пятьсот спектаклей подряд, но премии от академиков не жди. Морис, киска, ты спасаешь нам жизнь!
Морис снова уселся, охватив голову руками. Ликующий Этьен подыскивал трюки, подыскивал словечки, подыскивал название.
В самый разгар его стараний Морис осадил друга словами:
– Как это глупо!
XVII
ТАЙНЫ СОТВОРЧЕСТВА
Этьен обескураженно уставился на Мориса.
– Черт возьми! – Прорычал он.
– Ветерок сменился?
– Лучше стать бандажистом, – отвечал Морис, приложив руку к сердцу, – чем замарать себя подобным кощунством. О, мои мечты! И что скажет Бланш?
– Посмеется вволю…
– Я не хочу, чтобы она смеялась! Знаешь ли ты, о чем я мечтаю? Написать роль для Рашель: мать Маккавеев…
– Погоди, дай врубиться, – попросил Этьен. – Что ж, неплохо и вполне возможно, хотя роль матери…
У Этьена был золотой характер, ничего не скажешь. Морис продолжал:
– Нет, не трагедия! Лучше опера! Ах, Штольц была бы потрясающей!
– Я в стихах не очень силен, сам знаешь, – мягко отозвался Этьен.
– Россини больше не пишет, – вздыхал Морис. – А я хотел бы Россини… Знаешь, мне стыдно за самого себя. Я карлик и завидую великанам.
– Ты не прав, старик, – промолвил Этьен, искренне желая утешить друга. – В сущности, ты не глупее других, но тебе не хватает здравого смысла. Прислеживай за своими поступками и словами…
– Сколько потерянного времени! Бланш! – стонал Морис. – Чтобы прийти к тебе, я должен украсить свой лоб венком…
– Лучше повесь его себе на ухо, будет заметнее, – прорычал выведенный из себя Этьен. – Я сделаю прехорошенькую вещицу сам, вот увидишь, для театра Гетэ, и приглашу Франсиска-старшего, Делэстра и госпожу Аби. От тебя только один вред, все, к чему ты ни прикоснешься, рассыпается в прах. Пора с тобой завязать…
– А знаешь, можно завязать одно хорошее дельце, – оживился Морис, – организовать…
– Я сказал «завязать» в смысле «бросить», – сурово осадил его друг. – Надо провести реформу нашего бедного языка: слишком много экономии на глаголах, что способствует появлению каламбуров… Ну что же ты решил организовать?
– Газету.
– О! Это да!
– Грамматика пустяки… С хорошим словарем можно заработать бешеные деньги!
– Давай лучше сделаем словарь, разве плохо?
– Неплохо, можно выпустить историю Франции в алфавитном прядке!
– Право, если так прикинуть…
– Но сначала мне хочется исполнить свою золотую мечту, издать «Книгу о прекрасном» с миниатюрами прямо в тексте, сделанными от руки… каждый экземпляр стоимостью в тысячу экю… Представляешь, какая у нас будет клиентура? Штук пятьсот самых модных дам, герцогини и всяческие прочие львицы, подсчитай! Три миллиона выручки!
– Согласен! Иду в дело!
– Но, с другой стороны, издание, рассчитанное всего лишь на какую-то тысячу пухлых кошельков, авантюра опасная. Театр чем хорош? Туда идут все, это настоящее золотое дно! Внимание! Начинаем!
Морис откинулся на спинку стула и сунул руки в карманы. Это было сигналом.
– Готов! – подтянулся Этьен, козырнув по-военному. – Антракт окончен, возвращаемся в театр.
– Я вовсе не собираюсь ломать себе голову над нашей драмой, – торжественно объявил Морис. – И знаешь ты, почему?
– Почему?
– Потому что она уже готова.
– Ах, вот как!
– Она тут: пять актов с прологом.
– Где тут? В шкафу?
– Нет, в той брошюрке, что мы получили вчера по почте.
– Знаменитое дело?
– Вот именно… Этот Андре Мэйнотт – колоссальный тип.
– Здорово!
– История боевой рукавицы послужит прологом…
– Прекрасно!
– Бери мел!
– Взял.
– Иди к доске!
– Сделано.
Этьен выпрямился у двери, готовый к исполнению дальнейших распоряжений лидера, но тот задумался.
– Какой дьявол прислал нам эту книжонку, – пробормотал он, выдвигая ящик стола.
Он вынул оттуда одну из тех маленьких брошюрок по два су, какие теперь почти не встречаются на наших улицах, вытесненные газетными листками ин-фолио; последними образцами такого рода можно считать «Льежский альманах» и «Историю четырех сыновей Эмона». Вынутая из стола брошюрка носила следующее название: «Знаменитый процесс Андре Мэйнотта. Боевая рукавица уличает преступника. Ограбление кассы Банселля – Кан, июнь 1825 года». Морис принялся ее перелистывать, а Этьен заметил:
– Как только становится известно, что двое молодых людей посвятили себя искусству, им тут же начинают присылать такую макулатуру… Впрочем, бандероль пришла на имя Мишеля.
– Это в масть моему замыслу! – вслух подумал Морис.
– Главное, – поддакнул Этьен, поглаживая брошюру, – что тут внутри прячется шикарная драма!
– Внутри! – с презрением отозвался Морис. – Ничего там внутри нет.
– Как?
– А так, ни тени того, что нам нужно.
– Как же так, ты же сам… – заволновался несчастный Этьен.
– Все прячется вот тут, – прервал его изящный блондин, тыча указательным пальцем в свой лоб. – Представь себе, что имеется некий тип… Следи за мной хорошенько!.. Имеется некий тип, который заинтересован в том, чтобы мы сделали из этой паршивой брошюрки драму в пять актов и десять картин…
Сечешь?
– Не секу.
– Возьмем Лесюрка. Предположим, что его не казнили. Он во что бы то ни стало хочет добиться пересмотра своего дела…
– Естественное желание!
– А каким способом? Нужна гласность, нужно обратить на себя всеобщее внимание. Он находит двух молодых способных авторов и предлагает им сто луидоров…
– Дай-то Бог…
– Я подобную сделку отвергаю, – заявил благородный Морис, – вдруг окажется, что Лесюрк виновен…
– Виновен! Лесюрк!
– Такая гипотеза нужна для моего замысла.
– Ладно, давай дальше, – согласился покладистый Этьен, сильно заинтригованный рассуждениями друга.
– В глубинах этой брошюрки, – продолжал Морис, – я откопал одну фразу, которая заключает в себе первоклассную драматическую ситуацию. Андре Мэйнотт во время допроса сказал следователю: «Правосудию для каждого преступления необходим виновник, причем только один».
– Это общеизвестная истина.
– Ты полагаешь? А если мы напишем драму «Злодей-дипломат»?
– То есть? – У Этьена алчно заблестели глаза. – Что ты под этим понимаешь?
– Я под этим понимаю человека, который совершил сотню преступлений и предоставил в распоряжение суда сотню преступников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170