Он попытался встать, но тело его окаменело.
Пара прошла, не заметив Андре. Жюли разговаривала так же, как и в тот вечер, когда они шли по площади Акаций – тоже вдвоем, она и Андре, счастливые супруги. Это был тот же нежный, проникновенный голос, который произносил, возможно, те же слова.
Ворота распахнулись, затем захлопнулись. Андре был один. Он упал на колени, рыча от гнева и боли: «Жюли! Жюли!»
И словно в ответ на этот яростный крик, который с хрипом вырвался из его груди, окна третьего этажа осветились. На занавесках возникла изящная тень; женщина отбросила шляпку, и длинные вьющиеся волосы рассыпались по прекрасным плечам.
Потом появилась другая тень, и на нескромном муслине занавесок обрисовались силуэты мужа и жены, слившихся в долгом поцелуе.
Андре готов был разорвать себе грудь.
Когда свет погас, он застонал, и в этом стоне снова прозвучало имя Жюли.
Какое-то мгновение он надеялся, что умрет.
Он упал на землю лицом вниз и долго лежал неподвижно. Утром сердобольный прохожий тронул его ногой, чтобы разбудить, и удалился, повторяя сакраментальную фразу:
– Пропойца! Вот до чего доводит пьянство!
Андре покинул площадь Лувуа, не оборачиваясь, чтобы не видеть проклятого дома. Поначалу молодой человек шел нетвердой походкой, но потом зашагал уверенно, и никто бы уже не принял его за пьянчужку. Он направился на улицу Сент-Оноре; двери храма Сен-Рош распахнулись, и Андре первым переступил его порог.
В соборе, как и месяц тому назад, он пошел к приделу пресвятой Богородицы; по пути он узнал то место, откуда смотрел тогда на новобрачных; он вздрогнул, но не стал задерживаться.
Андре остановился только там, где разговаривал с Богом. Обратив взгляд на распятие, молодой человек сказал про себя:
– Люди обвинили меня в преступлении, которого я не совершал; Бог сразил меня в тот момент, когда я присягал заповеди всепрощения. Все остатки своих сердечных чувств я отдаю ребенку, лишившемуся матери, но все сохранившиеся силы будут отданы мести! Я больше ни на что не надеюсь, я больше ничему не верю. Благодаря мне мой сын станет богатым; благодаря мне виновник моего несчастья будет наказан. Я клянусь в этом.
Вечером Андре уехал из Парижа. Через день в сумерках некий человек проник в дом кормилицы Мадлен и похитил ребенка Жюли Мэйнотт.
К концу той же недели Андре пересек пролив и прибыл в Лондон – город по преимуществу свободный. Молодой человек был уверен, что сможет там спокойно жить.
Андре верил, что в Лондоне честный труженик способен сколотить себе состояние. Чтобы осуществить то, что отныне стало целью его жизни, нужны были деньги. И Андре начал работать. Не покладая рук. К концу месяца он добился выгодного места в лучшей мастерской Стренда. Все шло хорошо. Однажды, когда он переходил улицу, ему показалось, будто в проезжавшем экипаже за закрытой шторкой мелькнули почтенные седины полковника и большие искрящиеся глаза мадемуазель Фаншетты.
На следующий день, когда Андре возвращался к себе, на пороге дома его остановил констебль и объявил:
– Именем короля. Вы арестованы!
Прошлой ночью было совершено ограбление оружейника на Стренде.
В ответ на протесты Андре, клявшегося в своей невиновности, старший констебль, ухмыляясь, произнес:
– Я дал бы гинею, чтобы узнать про все ваши подвиги… и особенно про вашу историю там, в Кане. Нам указал на вас богатый французский джентльмен, который пользуется влиянием в Форин-офисе, и нам известно, что вы – талантливый мошенник!
В ходе обыска, произведенного в скромном жилище Андре, на кровати, между соломенным тюфяком и матрасом, были обнаружены четыре пары дорогих пистолетов. Полковник завершил свое последнее дело. – Отчаянный вы парень! – сказал главный констебль. – До того как вас вздернут, у вас еще будет время рассказать нам историю боевой рукавицы!
Часть Вторая
ТРЕХЛАПЫЙ
I
«ОРЕЛ ИЗ МО № 2»
Над собором Сен-Дени встревоженно сгрудились облака, устраивая из пурпура, золота и изумруда роскошное ложе, готовое принять заходящее светило. Париж удалялся, кутаясь в молочную дымку, из которой все еще выступал Пантеон, словно зависший в серебристом сиянии. Шел год 1842-й, последнее воскресенье сентября выдалось жарким, берега канала Урк, омытые недавним ливнем, поблескивали в косых лучах закатного солнца. Северо-западный ветер уносил с собой к высотам Роменвиля ядовитые городские испарения, и станция Бонди теперь вдыхала только половину парижского зловония. Слово «станция» не означает, что в тех местах тогда уже была проложена железная дорога; так называлась недавно учрежденная в Бонди судоходная контора – в ознаменование горделивой радости и преувеличенных надежд аборигенов по обоим берегам канала, возомнившего себя большой рекой и готового тягаться чуть ли не с самим Дунаем.
С колокольни Бонди послышались гулкие удары – время подошло к шести. «Орел из Мо № 2» скользил вперед вдоль зеленой прибрежной полосы, шагах в пятидесяти от упряжки резвых, привычных к тяге лошадей. Берег был усеян зрителями, пришедшими полюбоваться на «Орла», но палуба его, увы, была немноголюдна. Капитан Патю, облаченный в щеголеватый, но не лишенный воинственности мундир, трижды пересчитал в уме свою команду и, погрузившись в меланхолическое раздумье, пропустил мимо ушей вопрос, с которым обратился к нему один из пассажиров: скоро ли «Орел» прибудет в замок Буарено.
Следует заметить, что наружность любознательного пассажира респектабельностью не отличалась. Это был мужчина лет тридцати, среднего роста и несуразного сложения: сверху хилый торс, а снизу непомерно развитые икры, обтянутые черными штанами и хвастливо выставляемые напоказ. Физиономия его, длинная и с мелкими чертами, была бы слишком заурядной, если бы не выражение простодушной спеси, делавшее ее приметной. Невзирая на жару, он был одет в плюшевый, сизого колера редингот, тесноватый и потертый на локтях; черный галстук свился в трубочку под жестким, на китовом усе, воротником невидимой рубашки, столь высоким, что дрябловатые щеки свисали по бокам, словно тряпочные. Мягкие матерчатые туфли на ногах и венчающая голову потрепанная серая шляпа довершали необычный наряд пассажира, желавшего попасть в замок. Держался он на удивление прямо, ходил, стараясь не сгибать коленей, и сладко улыбался дамам.
Да, на палубе «Орла» имелись дамы, и среди них – очень красивая молоденькая девушка болезненного вида. Синие глаза се под круто загнутыми черными ресницами, прелестно контрастирующими с белокурыми, нежного оттенка волосами, были печальны. Она только что укрылась под вуалью от назойливых любезностей двух непрошеных кавалеров и, уткнувшись в книгу, о чем-то удрученно размышляла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Пара прошла, не заметив Андре. Жюли разговаривала так же, как и в тот вечер, когда они шли по площади Акаций – тоже вдвоем, она и Андре, счастливые супруги. Это был тот же нежный, проникновенный голос, который произносил, возможно, те же слова.
Ворота распахнулись, затем захлопнулись. Андре был один. Он упал на колени, рыча от гнева и боли: «Жюли! Жюли!»
И словно в ответ на этот яростный крик, который с хрипом вырвался из его груди, окна третьего этажа осветились. На занавесках возникла изящная тень; женщина отбросила шляпку, и длинные вьющиеся волосы рассыпались по прекрасным плечам.
Потом появилась другая тень, и на нескромном муслине занавесок обрисовались силуэты мужа и жены, слившихся в долгом поцелуе.
Андре готов был разорвать себе грудь.
Когда свет погас, он застонал, и в этом стоне снова прозвучало имя Жюли.
Какое-то мгновение он надеялся, что умрет.
Он упал на землю лицом вниз и долго лежал неподвижно. Утром сердобольный прохожий тронул его ногой, чтобы разбудить, и удалился, повторяя сакраментальную фразу:
– Пропойца! Вот до чего доводит пьянство!
Андре покинул площадь Лувуа, не оборачиваясь, чтобы не видеть проклятого дома. Поначалу молодой человек шел нетвердой походкой, но потом зашагал уверенно, и никто бы уже не принял его за пьянчужку. Он направился на улицу Сент-Оноре; двери храма Сен-Рош распахнулись, и Андре первым переступил его порог.
В соборе, как и месяц тому назад, он пошел к приделу пресвятой Богородицы; по пути он узнал то место, откуда смотрел тогда на новобрачных; он вздрогнул, но не стал задерживаться.
Андре остановился только там, где разговаривал с Богом. Обратив взгляд на распятие, молодой человек сказал про себя:
– Люди обвинили меня в преступлении, которого я не совершал; Бог сразил меня в тот момент, когда я присягал заповеди всепрощения. Все остатки своих сердечных чувств я отдаю ребенку, лишившемуся матери, но все сохранившиеся силы будут отданы мести! Я больше ни на что не надеюсь, я больше ничему не верю. Благодаря мне мой сын станет богатым; благодаря мне виновник моего несчастья будет наказан. Я клянусь в этом.
Вечером Андре уехал из Парижа. Через день в сумерках некий человек проник в дом кормилицы Мадлен и похитил ребенка Жюли Мэйнотт.
К концу той же недели Андре пересек пролив и прибыл в Лондон – город по преимуществу свободный. Молодой человек был уверен, что сможет там спокойно жить.
Андре верил, что в Лондоне честный труженик способен сколотить себе состояние. Чтобы осуществить то, что отныне стало целью его жизни, нужны были деньги. И Андре начал работать. Не покладая рук. К концу месяца он добился выгодного места в лучшей мастерской Стренда. Все шло хорошо. Однажды, когда он переходил улицу, ему показалось, будто в проезжавшем экипаже за закрытой шторкой мелькнули почтенные седины полковника и большие искрящиеся глаза мадемуазель Фаншетты.
На следующий день, когда Андре возвращался к себе, на пороге дома его остановил констебль и объявил:
– Именем короля. Вы арестованы!
Прошлой ночью было совершено ограбление оружейника на Стренде.
В ответ на протесты Андре, клявшегося в своей невиновности, старший констебль, ухмыляясь, произнес:
– Я дал бы гинею, чтобы узнать про все ваши подвиги… и особенно про вашу историю там, в Кане. Нам указал на вас богатый французский джентльмен, который пользуется влиянием в Форин-офисе, и нам известно, что вы – талантливый мошенник!
В ходе обыска, произведенного в скромном жилище Андре, на кровати, между соломенным тюфяком и матрасом, были обнаружены четыре пары дорогих пистолетов. Полковник завершил свое последнее дело. – Отчаянный вы парень! – сказал главный констебль. – До того как вас вздернут, у вас еще будет время рассказать нам историю боевой рукавицы!
Часть Вторая
ТРЕХЛАПЫЙ
I
«ОРЕЛ ИЗ МО № 2»
Над собором Сен-Дени встревоженно сгрудились облака, устраивая из пурпура, золота и изумруда роскошное ложе, готовое принять заходящее светило. Париж удалялся, кутаясь в молочную дымку, из которой все еще выступал Пантеон, словно зависший в серебристом сиянии. Шел год 1842-й, последнее воскресенье сентября выдалось жарким, берега канала Урк, омытые недавним ливнем, поблескивали в косых лучах закатного солнца. Северо-западный ветер уносил с собой к высотам Роменвиля ядовитые городские испарения, и станция Бонди теперь вдыхала только половину парижского зловония. Слово «станция» не означает, что в тех местах тогда уже была проложена железная дорога; так называлась недавно учрежденная в Бонди судоходная контора – в ознаменование горделивой радости и преувеличенных надежд аборигенов по обоим берегам канала, возомнившего себя большой рекой и готового тягаться чуть ли не с самим Дунаем.
С колокольни Бонди послышались гулкие удары – время подошло к шести. «Орел из Мо № 2» скользил вперед вдоль зеленой прибрежной полосы, шагах в пятидесяти от упряжки резвых, привычных к тяге лошадей. Берег был усеян зрителями, пришедшими полюбоваться на «Орла», но палуба его, увы, была немноголюдна. Капитан Патю, облаченный в щеголеватый, но не лишенный воинственности мундир, трижды пересчитал в уме свою команду и, погрузившись в меланхолическое раздумье, пропустил мимо ушей вопрос, с которым обратился к нему один из пассажиров: скоро ли «Орел» прибудет в замок Буарено.
Следует заметить, что наружность любознательного пассажира респектабельностью не отличалась. Это был мужчина лет тридцати, среднего роста и несуразного сложения: сверху хилый торс, а снизу непомерно развитые икры, обтянутые черными штанами и хвастливо выставляемые напоказ. Физиономия его, длинная и с мелкими чертами, была бы слишком заурядной, если бы не выражение простодушной спеси, делавшее ее приметной. Невзирая на жару, он был одет в плюшевый, сизого колера редингот, тесноватый и потертый на локтях; черный галстук свился в трубочку под жестким, на китовом усе, воротником невидимой рубашки, столь высоким, что дрябловатые щеки свисали по бокам, словно тряпочные. Мягкие матерчатые туфли на ногах и венчающая голову потрепанная серая шляпа довершали необычный наряд пассажира, желавшего попасть в замок. Держался он на удивление прямо, ходил, стараясь не сгибать коленей, и сладко улыбался дамам.
Да, на палубе «Орла» имелись дамы, и среди них – очень красивая молоденькая девушка болезненного вида. Синие глаза се под круто загнутыми черными ресницами, прелестно контрастирующими с белокурыми, нежного оттенка волосами, были печальны. Она только что укрылась под вуалью от назойливых любезностей двух непрошеных кавалеров и, уткнувшись в книгу, о чем-то удрученно размышляла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170