И могут ли ждать те, кто приставлен следить?» В лавке было три двери: в дальней комнате, то есть в спальне, главный вход с площади Акаций и маленькая боковая дверь, выходившая к воротам под арку. Андре решил выяснить, где именно стоят полицейские. Он бесшумно отодвинул железный засов витрины и стал смотреть сквозь щель. Прямо напротив него сидели на скамье человек пять в штатском; под деревьями стояли двое жандармов, а четверо полицейских прохаживались по тротуару.
Он задвинул засов и вынул ключ из замка боковой двери. Сквозь замочную скважину он увидел чью-то широкую спину и решил подождать.
Под аркой стояли на страже четверо полицейских.
Судя по тому, что площадь была пуста, весть о случившемся еще не разнеслась по городу, само же присутствие стражи около комиссариата не было редкостью и поэтому не вызывало любопытства.
Андре достал с витрины два пистолета и зарядил их. За то время, что он был один, к нему вернулись спокойствие и мрачная решимость.
Он подошел к жене, которая застегивала платье, и поцеловал ее в лоб.
– Значит, ты на меня не сердишься? – воскликнула она, прижимаясь к его груди.
– Нужно сложить вещи в чемодан, – сказал он. Жюли смотрела на него, не понимая.
– Чемодан! – повторила она. – Разве мы уже уезжаем? Она было подумала, что Андре, прежде чем покинуть Кан окончательно, решил сам съездить в Париж до того, как туда приедет семья, чтобы Все там подготовить.
Но Андре ответил кратко и холодно, и это вновь поразило ее:
– Я не еду.
В то же время он достал чемодан и открыл его.
– О Господи! – взмолилась Жюли. – Андре, муж мой, объясните же мне, что случилось?
– Я вас провожу, – ответил Андре, – и по дороге все объясню.
Жюли села, так как ей показалось, что у нее остановилось сердце.
– Поторопитесь! – снова сказал Андре тоном приказа.
Он выдвинул до конца ящики комода.
Жюли спросила, плача:
– Что класть в чемодан?
– Все, что сможете, – отвечал Андре.
– И долго мне придется оставаться одной, без вас?
– Это одному Богу известно.
При этих последних словах голос Андре задрожал. Жюли бросилась к нему и прильнула к его груди.
– А мой сын? Мой сын? – вскрикнула она в отчаянии.
Андре не подумал о ребенке, поэтому какое-то мгновение оставался в нерешительности. Видя, что Жюли сделала движение к колыбели, он остановил ее во второй раз.
– Малышу не грозит никакая опасность, – прошептал он.
– А нам, значит, что-то угрожает? – воскликнула она снова.
Молодой гравировщик заколебался, потом совсем тихо сказал:
– Да, и это серьезно. Если вы меня любите, Жюли, поторопитесь.
С трудом сдерживая слезы, она уложила в чемодан нужные ей вещи. Теперь ею владел только страх. Андре снова оставил ее одну и пошел в кладовую. Конюх запрягал Блэка в двуколку.
– Здравствуйте, господин Мэйнотт, – сказал он, увидев Андре в окне. – В городе что-то случилось, знаете? Полицейские собрались вокруг дома и не говорят, в чем дело. Что-то вы сегодня неважно выглядите, спали плохо?
– Красивое животное, – сказал Андре, глядя на лошадь.
Если речь о красоте, – ответил конюх, – то я больше люблю наших нормандцев, да-да. Этот, конечно, более гладкий, круп и грудь у него вон какие, а вот повадкой, резвостью он уступит!.. Ох! Вот еще двое полицейских к комиссару! Что-то серьезное случилось!
Андре заглянул в спальню. Жюли стояла возле колыбели ребенка.
– Вы мне скажете, – продолжал словоохотливый конюх, – что это не наше дело; согласен! Но знать-то хочется, верно?
– Ты готова? – тихо спросил жену Андре.
Вместо ответа Жюли, такая же холодная и бледная, как и сам Андре, спросила:
– Это все из-за меня или из-за тебя?
– Из-за меня, – ответил Андре.
Она поднялась на ноги и решительно произнесла:
– Я готова.
Потом добавила, как бы снедаемая угрызениями совести:
– Это мне наказание за то, что я так рвалась в Париж!
Андре закрыл чемодан и поставил его в кладовой под самым окном. В карманы своего сюртука он вложил пистолеты, бумажник и дорожный картуз. Затем, снова подойдя к окну, все еще с непокрытой головой, окликнул конюха, который уже успел взнуздать Блэка.
– Да, господин Андре? – откликнулся тот.
– Запишите для меня в конторе кабриолет с одиннадцати часов и до вечера. Мы хотим навестить кормилицу нашего малыша.
Добряк конюх хотел было сразу же исполнить просьбу, но спохватился:
– Я совсем не против, господин Андре, – сказал он, – но я не могу оставить без присмотра Блэка, норов-то у него дьявольский.
– Дайте мне поводья и идите! Не хочу смотреть на этих типов под аркой.
Конюх рассмеялся.
– Народец так себе, это уж точно, – высказался он и подвел Блэка к окну, передав поводья Андре.
– Я сейчас, – произнес он и исчез под аркой. Как только конюх скрылся из глаз, Андре помог жене перебраться через подоконник и подняться в двуколку, затем бросил туда чемодан и сам занял место рядом с Жюли. В этот момент госпожа Шварц случайно выглянула в окно и закричала:
– На помощь! Грабители убегают!
Жюли, сидевшая на узенькой Скамейке, покачнулась. Чтобы не дать ей упасть, Андре одной рукой обнял ее за талию, а другой схватил поводья. Блэк чуть потоптался на месте, а затем, подчиняясь молодому гравировщику, который заставил его сначала сделать круг по двору, чтобы взять разбег, рванул вперед. И очень вовремя, поскольку госпожа Шварц оглашала улицу своими криками:
– Держите вора! Держите убийцу! Горим!
Набравший скорости Блэк в один миг проскочил под аркой, так что полицейские успели только прижаться к стене. Те же, кто был на площади Акаций, а также стражники и жандармы, услышавшие вопли госпожи Шварц и самого комиссара, который присоединился к жене и, как и она, теперь неистовствовал у окна, выходившего на площадь, обратились к исполнению своего долга. Но Блэк и впрямь был сущим дьяволом. Он вихрем промчался по площади, в то время как вокруг на сотню ладов раздавались призывы: – Держите их! Остановите!
Для исполнения этого приказа потребовалась бы целая сотня людей, которые должны были перегородить улицу, или какой-нибудь бравый горожанин из числа тех, что с закрытыми глазами готовы броситься навстречу опасности. Я говорю «с закрытыми глазами», ибо открытыми глазами теперь можно было увидеть, что Андре одной рукой держал поводья, а в другой его руке находился заряженный пистолет, и его бледное лицо представляло собой еще более страшную угрозу, чем само оружие.
Андре сидел прямо и уверенно. На плече у него лежала голова потерявшей сознание жены.
В этот ранний час на улице было мало прохожих, и среди них не нашлось героя, способного преградить дорогу Андре. В то время как госпожа Шварц, находившаяся в ярости от того, что ей не удалось отомстить канскому обществу, не ее назвавшему достойнейшей, бесновалась с криками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Он задвинул засов и вынул ключ из замка боковой двери. Сквозь замочную скважину он увидел чью-то широкую спину и решил подождать.
Под аркой стояли на страже четверо полицейских.
Судя по тому, что площадь была пуста, весть о случившемся еще не разнеслась по городу, само же присутствие стражи около комиссариата не было редкостью и поэтому не вызывало любопытства.
Андре достал с витрины два пистолета и зарядил их. За то время, что он был один, к нему вернулись спокойствие и мрачная решимость.
Он подошел к жене, которая застегивала платье, и поцеловал ее в лоб.
– Значит, ты на меня не сердишься? – воскликнула она, прижимаясь к его груди.
– Нужно сложить вещи в чемодан, – сказал он. Жюли смотрела на него, не понимая.
– Чемодан! – повторила она. – Разве мы уже уезжаем? Она было подумала, что Андре, прежде чем покинуть Кан окончательно, решил сам съездить в Париж до того, как туда приедет семья, чтобы Все там подготовить.
Но Андре ответил кратко и холодно, и это вновь поразило ее:
– Я не еду.
В то же время он достал чемодан и открыл его.
– О Господи! – взмолилась Жюли. – Андре, муж мой, объясните же мне, что случилось?
– Я вас провожу, – ответил Андре, – и по дороге все объясню.
Жюли села, так как ей показалось, что у нее остановилось сердце.
– Поторопитесь! – снова сказал Андре тоном приказа.
Он выдвинул до конца ящики комода.
Жюли спросила, плача:
– Что класть в чемодан?
– Все, что сможете, – отвечал Андре.
– И долго мне придется оставаться одной, без вас?
– Это одному Богу известно.
При этих последних словах голос Андре задрожал. Жюли бросилась к нему и прильнула к его груди.
– А мой сын? Мой сын? – вскрикнула она в отчаянии.
Андре не подумал о ребенке, поэтому какое-то мгновение оставался в нерешительности. Видя, что Жюли сделала движение к колыбели, он остановил ее во второй раз.
– Малышу не грозит никакая опасность, – прошептал он.
– А нам, значит, что-то угрожает? – воскликнула она снова.
Молодой гравировщик заколебался, потом совсем тихо сказал:
– Да, и это серьезно. Если вы меня любите, Жюли, поторопитесь.
С трудом сдерживая слезы, она уложила в чемодан нужные ей вещи. Теперь ею владел только страх. Андре снова оставил ее одну и пошел в кладовую. Конюх запрягал Блэка в двуколку.
– Здравствуйте, господин Мэйнотт, – сказал он, увидев Андре в окне. – В городе что-то случилось, знаете? Полицейские собрались вокруг дома и не говорят, в чем дело. Что-то вы сегодня неважно выглядите, спали плохо?
– Красивое животное, – сказал Андре, глядя на лошадь.
Если речь о красоте, – ответил конюх, – то я больше люблю наших нормандцев, да-да. Этот, конечно, более гладкий, круп и грудь у него вон какие, а вот повадкой, резвостью он уступит!.. Ох! Вот еще двое полицейских к комиссару! Что-то серьезное случилось!
Андре заглянул в спальню. Жюли стояла возле колыбели ребенка.
– Вы мне скажете, – продолжал словоохотливый конюх, – что это не наше дело; согласен! Но знать-то хочется, верно?
– Ты готова? – тихо спросил жену Андре.
Вместо ответа Жюли, такая же холодная и бледная, как и сам Андре, спросила:
– Это все из-за меня или из-за тебя?
– Из-за меня, – ответил Андре.
Она поднялась на ноги и решительно произнесла:
– Я готова.
Потом добавила, как бы снедаемая угрызениями совести:
– Это мне наказание за то, что я так рвалась в Париж!
Андре закрыл чемодан и поставил его в кладовой под самым окном. В карманы своего сюртука он вложил пистолеты, бумажник и дорожный картуз. Затем, снова подойдя к окну, все еще с непокрытой головой, окликнул конюха, который уже успел взнуздать Блэка.
– Да, господин Андре? – откликнулся тот.
– Запишите для меня в конторе кабриолет с одиннадцати часов и до вечера. Мы хотим навестить кормилицу нашего малыша.
Добряк конюх хотел было сразу же исполнить просьбу, но спохватился:
– Я совсем не против, господин Андре, – сказал он, – но я не могу оставить без присмотра Блэка, норов-то у него дьявольский.
– Дайте мне поводья и идите! Не хочу смотреть на этих типов под аркой.
Конюх рассмеялся.
– Народец так себе, это уж точно, – высказался он и подвел Блэка к окну, передав поводья Андре.
– Я сейчас, – произнес он и исчез под аркой. Как только конюх скрылся из глаз, Андре помог жене перебраться через подоконник и подняться в двуколку, затем бросил туда чемодан и сам занял место рядом с Жюли. В этот момент госпожа Шварц случайно выглянула в окно и закричала:
– На помощь! Грабители убегают!
Жюли, сидевшая на узенькой Скамейке, покачнулась. Чтобы не дать ей упасть, Андре одной рукой обнял ее за талию, а другой схватил поводья. Блэк чуть потоптался на месте, а затем, подчиняясь молодому гравировщику, который заставил его сначала сделать круг по двору, чтобы взять разбег, рванул вперед. И очень вовремя, поскольку госпожа Шварц оглашала улицу своими криками:
– Держите вора! Держите убийцу! Горим!
Набравший скорости Блэк в один миг проскочил под аркой, так что полицейские успели только прижаться к стене. Те же, кто был на площади Акаций, а также стражники и жандармы, услышавшие вопли госпожи Шварц и самого комиссара, который присоединился к жене и, как и она, теперь неистовствовал у окна, выходившего на площадь, обратились к исполнению своего долга. Но Блэк и впрямь был сущим дьяволом. Он вихрем промчался по площади, в то время как вокруг на сотню ладов раздавались призывы: – Держите их! Остановите!
Для исполнения этого приказа потребовалась бы целая сотня людей, которые должны были перегородить улицу, или какой-нибудь бравый горожанин из числа тех, что с закрытыми глазами готовы броситься навстречу опасности. Я говорю «с закрытыми глазами», ибо открытыми глазами теперь можно было увидеть, что Андре одной рукой держал поводья, а в другой его руке находился заряженный пистолет, и его бледное лицо представляло собой еще более страшную угрозу, чем само оружие.
Андре сидел прямо и уверенно. На плече у него лежала голова потерявшей сознание жены.
В этот ранний час на улице было мало прохожих, и среди них не нашлось героя, способного преградить дорогу Андре. В то время как госпожа Шварц, находившаяся в ярости от того, что ей не удалось отомстить канскому обществу, не ее назвавшему достойнейшей, бесновалась с криками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170