Однажды вечером незнакомый еврей, промышлявший антиквариатом, предложил Андре купить редкую вещь – старинную боевую рукавицу. Документы, удостоверявшие право на владение этой редкостью, были у антиквара в полном порядке. Андре купил боевую рукавицу: искусный мастер, он решил отреставрировать этот шедевр и продать за большие деньги. Любовь сделала его честолюбивым, он мечтал о богатстве для своей Жюли (Джованна носила теперь это имя), созданной для блеска и наслаждений. Этой покупкой Андре накинул себе петлю на шею: боевая рукавица, сыгравшая столь коварную роль в деле Бан-селля, оказалась орудием мести.
Приятель-Тулонец убедил хозяина, что беглецы знают их тайну. Это была ложь: до Андре доходили кое-какие слухи, известные всем в Сартэне, а Джованна, укрытая монастырскими стенами, ни о чем даже не подозревала. Молодому чеканщику пришлось постигнуть зловещий секрет на собственном страшном опыте…
Господин Брюно внезапно прервался и замолчал в задумчивости.
– Что дальше? – в один голос воскликнули молодые слушатели.
– Остальное здесь, – ответил господин Брюно, положив крепкую руку на брошюрку, рассказывающую о канском процессе. – Если вы только просмотрели ее, прочитайте внимательно, и вы угадаете главного героя: изощренного злодея, обыгрывающего правосудие, палача, подкармливающего закон невинными жертвами…
Морис решительным тоном произнес:
– Господин Брюно, вы пришли к нам вовсе не ради мелодрамы!
И поглядел в лицо нормандца пронзительным взором. Тот опустил глаза.
– Я пришел сюда не только ради искусства, – ответил он наконец, – это верно. Наша драма разыгрывается сейчас в этом доме, в замке, на улице, она бежит куда быстрее, чем ваше перо, и развязка ее наступит гораздо раньше театрального представления.
– Мишель в опасности? – с тревогой спросил Морис.
– Мы все в опасности, – ответил господин Брюно, взглянув на него тускловатым взором. И добавил, понизив голос: – Вы когда-нибудь встречали на лестнице вашего соседа, господина Лекока?
– Еще бы! – пожал плечами Этьен.
Нормандец продолжил, адресуясь к нахмурившему брови Морису:
– Не хмурьтесь, мой юный друг, я как раз хотел вас предупредить, что в этой драме вы участвуете не в качестве автора.
– И господин Лекок… – начал Морис.
– Всем известно, – прервал его господин Брюно, – что никакой рай не может обойтись без змея.
– Коварный искуситель! – обрадовался Этьен. – Необходим дьявол, переодетый в кучера, чтобы старенькая карета мелодрамы бежала резво.
– Он ловкач, этот господин Лекок! – произнес нормандец, словно размышляя вслух и задумчиво сжимая в руке свои большие часы, затем разжал пальцы и глянул на циферблат.
– Есть человек, – медленно и со скрытым волнением заговорил он, – который не раздумывая бросится в воду с камнем на шее, чтобы преградить господину Мишелю путь ко дну. Вы молоды, ваше сердце не очерствело. К тому же я вам уже сказал, что в этом деле вы тоже завязли по уши… По уши! Завязли из-за фамильных и дружеских связей, из-за своих привязанностей и антипатий. Хотите вы того или нет, вам придется разыграть вашу партию. Водоворот закружит и вас…
– Черт подери! – заволновался Этьен. – О чем он говорит? О драме?
– Нет, – сухо ответил Морис.
– Почему же нет? – губы господина Брюно тронула ироническая усмешка. – Нам приходится жить в драме. – И вставая, добавил: – Мои часы работают в унисон с Биржей: мне пора идти, чтобы завершить одно дельце, которое касается вас, господин Морис.
– Какое дельце?
– Я собираюсь порушить свадьбу господина Лекока. Морис вскочил на ноги.
– Неужели вы это можете? – изумленно вскричал он.
– У меня длинные руки, – с улыбкой ответил нормандец. Воображение Этьена бурлило. «Какая выдержанная сцена!» – про себя восхищался он.
Господин Брюно сделал шаг по направлению к двери, но остановился при виде таблицы, где были начертаны имена действующих лиц драмы.
– Ага! Здесь уже кое-что стерто.
И, повернувшись к молодым людям, добавил:
– Я один против целой армии, и закон не на моей стороне. Не прерывайте меня! Но любовь, уцелевшая в разбитом сердце и пережившая все другие страсти, могучая сила, особенно если она подкрепляется ненавистью, закаленной в муках. Хотите вы помочь мне спасти Мишеля?
– Если бы знать… – нерешительно начал Этьен.
– Хотим! – решительно ответил Морис.
– Вы готовы на все для этого?
– На все! – на сей раз дружно высказались друзья.
Этьен почувствовал, что его колебания делают драматический диалог рыхловатым.
– Даже против его воли? – спросил господин Брюно.
– Да!
– Хорошо. И повторяю еще раз: обоим вам угрожает опасность. Один их вас мешает известным планам, и оба вы, вышедшие из банкирского дома Шварца, можете оказаться замешанными в преступлении.
– В преступлении! – воскликнул Этьен. – О доме Шварца мы еще не говорили!
– Объяснитесь! – потребовал Морис.
– Позднее. Пока вам достаточно знать, что, спасая Мишеля, вы спасаете и самих себя.
Господин Брюно взял мел и, пробежавшись им по доске, сказал:
– Прочитайте быстро и запомните хорошенько! Это послужит вам хоть каким-то объяснением.
Этьен и Морис, взиравшие на него, как на оракула, обратили глаза на доску, которая обрела новый вид:
Эдуард, сын Андре Мэйнотта и Жюли; Олимпия Вердье, Жюли Мэйнотт; Софи, дочь банкира Банселля; Медок, Приятель-Тулонец.
Молодые люди какое-то время удивлялись молча, затем Морис задал вопрос:
– А моя кузина Бланш тоже дочь этого самого Андре Мэйнотта?
– Нет, – ответил господин Брюно.
– Но… – нерешительно начал Этьен, – Андре Мэйнотт должен быть непременно жив, раз он главный герой нашей драмы?
Нормандец побелел как полотно, но ответил без колебаний и решительным голосом:
– Если Андре Мэйнотт жив, Олимпию Вердье могут обвинить в двоемужестве, что невозможно. Андре Мэйнотт мертв!
Стремительным жестом он стер написанное, забросил мел подальше и устремился к двери. На пороге он чуть задержался, пробормотав: «Вы дали обещание, будьте готовы!» И исчез.
– Готовые к чему? – недоумевал Этьен. – В жизни своей я не видывал подобной сцены! Такой непонятной, такой странной и… захватывающей!
– Один раз он нам солгал, это точно, – вслух размышлял Морис. – Андре Мэйнотт жив.
– Как ты и я, – согласился Этьен. – Голову даю на отсечение. В противном случае нам придется его оживить для драмы.
– Он так и не проговорился, под чьим именем скрылся Андре Мэйнотт.
– Потому что он сам и есть этот Андре Мэйнотт.
– Не думаю.
– А ты кого подозреваешь?
– Это Трехлапый…
– В точку! Андре Мэйнотт – это Трехлапый. Трехлапый – это Андре Мэйнотт… Какой сюжет! Время поднимать занавес!.. Папе я пошлю приглашение: «Дорогой отец, не желаете ли убедиться, что ваш сын одарен исключительными способностями…» В боковых ложах дамы из общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170