Как и в первый раз, Андре подпрыгнул и ухватился за подоконник. Кабатчик продолжал:
– Мне велели быть наготове, с лошадью, и ждать беглеца с правой стороны дороги на Пон-л'Евэк. Человек должен был сказать мне: «Будет ли завтра день?» И что же! Все это было ни к чему – он, как всегда, вышел сухим из воды… Но мне довелось познакомиться с Чернецом номер два. Вашим, господин Мэйнотт… Как у нас дела?
Андре только что спустился вниз.
– И вас ждут сегодня у дороги на Пон-л'Евэк?
– Тысяча чертей! – воскликнул кабатчик. – Сегодня или никогда. Согласитесь, гордец, что завтра будет уже поздно. Взялись!
Когда Андре ухватился за простыню, часы пробили час ночи.
– Гром и молния! – прорычал Ламбэр изменившимся голосом. – Как летит время!.. Ну, начали!
Но вместо того чтобы выполнить собственную команду, сам он вдруг замер и, наклонив голову, стал напряженно прислушиваться.
Снаружи доносился шум, отчетливо слышный в ночной тишине.
Это были удары молотка по дереву. Дрожь прошла по телу кабатчика.
– Что это? – спросил Андре. – С тех пор как я в тюрьме, ни разу не слышал ничего похожего.
– Гильотинируют не каждый день, – ответил Ламбэр, попытавшись выдавить из себя смешок.
И не без фанфаронства он продолжал:
– Это строят эшафот, как говорится, для короля Пруссии… Зря стараются, значит.
Кровь застыла в жилах Андре.
– За дело, соратник! – воскликнул он.
Простыня, в которую вцепились четыре руки, натянулась, и Ламбэр, руководя операцией, запел:
– Тяни, моряк… Раз, два, взяли! Раз, два, взяли! Раз, два, взяли!
После третьего рывка один из двух целых прутьев сломался в том месте, где входил в стену; а за ним сразу вылетел и второй. Свет луны, плывущей по небу, косо падал в окно и озарял ничем теперь не защищенное отверстие. Ламбэр подпрыгнул от радости.
– Да, да! – закричал он, торжествуя. – Завтра будет день – провалиться мне в ад! Лошадь у дороги на Пон-л'Евэк, рыбацкий баркас в устье Дивы! Вперед, ребята! Курс на Англию, и плыви на просторе!
Андре уже пододвинул свою кровать к окну. Намерение совершить побег было твердым; при этом его врожденная доброта уступала право первым спастись человеку, которому угрожала смерть. Он помог Ламбэру взобраться на подоконник. Ламбэр достал из-под рубашки крепкую шелковую веревку, один конец которой обмотал себе вокруг пояса.
– Какая тонкая… – пробормотал молодой чеканщик.
– Она способна выдержать трех человек, – усмехнулся кабатчик. – Мы могли бы при желании спуститься вместе, мой котеночек, но моя матушка этого бы не одобрила. Нужно действовать осторожно… Поглядите, как вяжется морской узел!
Он сделал на конце шнура двойную петлю, которой ловцы лосося трижды обхватывают рыболовный крючок, и надел ее на очень короткий стержень, оставшийся от сломанного прута. Этот стержень был таким же прочным, как и сам камень.
– Ну, вот и готово! – продолжал Ламбэр. – Ветер попутный, бриз подходящий. Спать мы сегодня будем у наших соседей – англичан… Скажите, господин Мэйнотт, а ваша женушка не там ли находится, не на английской ли стороне?
Андре не ответил. Он был занят подготовкой побега. Ламбэр, который удобно уселся на подоконнике, свесив ноги наружу, повернул голову и сказал:
– Однако будет забавно, господин Мэйнотт, если я отдам вам на растерзание Приятеля-Тулонца.
Андре очень рассчитывал на мстительность кабатчика и не спешил задавать вопросы. Он все узнает в свое время. Между тем Ламбэр бросил веревку вниз, чтобы измерить длину предстоящего спуска, потому что выступ, проходивший по стене в шести футах ниже окна, мешал видеть землю, тонувшую во мраке; ближайшие постройки и деревья, росшие во внутреннем дворе тюрьмы, закрывали луну. Веревка коснулась земли; у кабатчика в руках оставалось еще несколько футов… Можно было спускаться. Он в последний раз проверил узлы и решительно ринулся вниз. Не успел Андре заметить его исчезновение, как Ламбэр уже стоял на выступе под окном.
– До скорого, господин Мэйнотт! – произнес он полушепотом.
Но поскольку молодой чеканщик его не слышал, он тихонько свистнул и добавил:
– Эй, малыш! Следи за стержнем, чтобы с него не соскользнула петля.
Андре тут же вскочил на подоконник. Он только что собрал свои вещи. Все, чем он теперь владел в этом мире, включая длинное письмо к Жюли, уместилось в карманах его куртки.
Кабатчик все еще стоял на выступе.
– Красота! – сказал он весело. – А они там, у гильотины, не могут настучаться своими молотками. Напрасно беспокоят жителей Кана… Ну – вперед! Сейчас вы увидите цирковой номер на канате под аккомпанемент ударов молотка и сопение людей, сооружающих для акробата эшафот!
Оттолкнувшись обеими ногами от выступа, он стал спускаться – умело и решительно, но очень медленно, ибо от малейшей поспешности руки могли заскользить по шелковой веревке. Андре следил за стержнем, на котором держался тонкий канат. Один раз молодой человек коснулся веревки рукой, отчего та зазвенела, как туго натянутая струна лютни. Секунды казались ему настолько долгими, что он не мог удержаться, чтобы не посмотреть вниз, опираясь одной рукой о стену, подавшись всем корпусом вперед и наклонившись над темной бездной. Он не увидел ничего, кроме этого тонкого каната, который терялся в мрачной глубине.
Ламбэр больше не разговаривал. Веревка была неподвижна, так как все ее колебания замирали у выступа стены. И тут Андре вдруг услышал сухое потрескивание, едва различимое и похожее на то, которое издает влажный фитиль горящей свечи. Молодой человек кинулся к стержню. Обломок прута не двигался, но острый заусенец постепенно перетирал одну за другой нити веревки, и они лопались с тем своеобразным звуком, который уловил чеканщик.
Андре бросило в холодный пот. Луна ярко освещала решетку, прутья в местах разломов сверкали в ее бледном сиянии, словно алмазы. Андре мог бы вести счет шелковых нитей, которые рвались одна за другой, уже образовав вокруг потертости густую бахрому… Молодой человек зажмурился, потом снова открыл глаза и внимательно осмотрел стержень. Да, ошибки быть не могло: отчетливо выделявшийся заусенец перерезал веревку.
– Быстрее! – произнес Андре сдавленным голосом. – Во имя Бога, спускайтесь скорей!
Из темноты донесся насмешливый голос Ламбэра:
– Торопишься, малыш? Ведь эшафот-то строят не для тебя!
Андре снова крикнул, чтобы кабатчик не медлил. Тот отозвался снизу:
– Осталось всего два этажа, потом твоя очередь.
Бахрома из растрепанных шелковых нитей на потертом месте становилась все гуще. Последние слова застряли у Андре в горле. Глядя на заусенец, блестевший в лунном свете словно лезвие ножа, чеканщик застыл как зачарованный. Веревка вытягивалась, удлинялась, катастрофически утончаясь, и приобретала все большее сходство с волосом, который вот-вот лопнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170