Честно говоря, от такой прелестницы можно было только вздрогнуть.
Я вроде бы невзначай осветил ее лицо свечой: круглолицая, если не сказать толстомордая, «красавица» была неопределяемого возраста, бледна как смерть, с широкими черными бровями и свекольно-красными кажущимися черными щеками.
«Девка» между тем взбила мои перины, подушку и кокетливо подперла бок рукой.
– Ты, государь-батюшка, почивать станешь, или мне остаться, – спросила она.
– Зачем тебе оставаться? – не понял я.
– Ну, вдруг ты девичьей сласти захочешь!
– Спать, конечно, – до неприличия поспешно произнес я, с опаской глядя на прикольную красотку, – иди себе, милая, с Богом.
«Девка», судя по всему, ничуть не расстроилась таким пренебрежительным отношением к своим женским прелестям, забросила в рот очередную семечку, разгрызла, вежливо сплюнула шелуху в кулак и, независимо поведя плечом, удалилась.
Оставшись один, я стремительно забрался между перинами, греться после холодного «моления».
Похоже, мое погружение в стародавнюю эпоху проходило по всем правилам, с баней, молитвами и «дворовыми» утехами. Осталось только наблюдать, чем все это кончится.
Пригревшись между знойными перинами, я неприметно для себя заснул и открыл глаза, только когда на улице было уже светло.
В комнате за ночь выдуло все тепло, и я с опаской высунул нос из теплых пуховых объятий. Одежду мою все еще не вернули. Я еще несколько минут полежал, потом выскочил из постели, сунул ноги в опорки, и, как был в исподнем, отправился искать людей и тепло.
Вчерашний бесконечный коридор оказался слабо освещен двумя маленьким окошками, прорубленными под самым потолком, и я без труда нашел вчерашнюю горницу.
В ней было по-прежнему холодно. Чтобы привлечь к себе внимание, я энергично подвигал по полу тяжеленным стулом. Тут же на грохот в комнату заглянула полная девушка с очень приятным, славянского типа лицом, добрыми синими глазами и спросила знакомым голосом:
– Пробудился, государь-батюшка? Как спалось?
Я замешкался с ответом, соображая, как один голос мог оказаться у вчерашнего страшилища и у этой очень даже милой и женственной особы.
– Спасибо, хорошо, – наконец сказал я. – Это ты меня вчера в часовню водила?
– Я, – ответила девушка, – нешто не узнал неприбранную? Дурной стала?
– Наоборот… – задумчиво сказал я, вспомнив, что как-то таким же образом «прибралась» моя жена. – Тебе, девушка-красавица, неприбранной больше идет.
– Все-то вы, мужи, над нами девками насмешничаете, – хихикнула она, весело блеснув глазами. – Скажешь, тоже, идет неприбранной!
В этом создании явственно присутствовала чувственная грация, ненавязчивая и привлекательная женственность.
– А звать-то тебя как, красавица? – совсем иным, чем раньше тоном, спросил я, инстинктивно вставая в охотничью стойку.
– Наташкой кличут.
– А скажи мне, свет-душа, Наташенька, – заговорил я в былинной манере, – где моя одежда, а то стыдно перед такой красавицей в исподнем гулять.
– А иди к себе, я принесу, – кокетливо ответила девушка, состроив глазки.
Похоже, между нами уже начали завязываться игривые отношения.
Я уже замерз стоять в одном белье и валенных опорках на босу ногу в холодной горнице и быстро вернулся в свою келью под перину. Скоро там появилась и Наташа с моими выстиранными и вычищенными вещами. Она разложила их на сундуке и присела рядышком.
– Мне нужно переодеться, – намекнул я, подозревая, что она и не собирается уходить.
– Так переодевайся, – без тени смущения проговорила девушка, с интересом меня рассматривая.
Смешно об этом говорить, но смутился я.
– А тебе стыдно не будет глядеть? – спросил я, все с большим интересом разглядывая волоокую красавицу.
– Не, – прямо глядя в глаза, спокойно ответила она, – чего же мне, государь-батюшка, стыдиться? Я мужиков всяких видала-перевидала, это наше дело такое женское.
От такой прямоты меня слегка покоробило, чай не в двадцать первом веке живем.
– Ну, смотри, коли интересно, – после небольшого внутреннего сопротивления сказал я и скинул свои посконные одежды. Не знаю, что чувствуют, раздеваясь на публике, стриптизеры, мне стоять под прицелом женских изучающих глаз было неуютно.
– Наташа, – сердито сказал я и добавил в ее же манере, – прекрати на меня таращиться, а то знаешь, чем это кончится?!
– Так при свете такое делать грех, – серьезно ответила она.
– Вечером в баню сходим и грехи смоем, – пошутил я, собираясь одеться.
– Ну, если так, то ладно, давай, – вздохнув, сказала Наташа. – Как будешь, просто или по-собачьи?
– Да ты что, я же пошутил, – начал было говорить я, но кончить фразу не успел. Девушка через голову стянула с себя рубаху и обнаружила такие аппетитные, гармоничные формы, что слова застряли у меня в горле.
– Ложиться или раком встать? – по-прежнему не смущаясь, спросила она.
– Становись! – потеряв разом и голос и моральные принципы, просипел я.
Наташа кивнула и, взобравшись на постель, встала на колени, положила щеку на сведенные руки и прогнула спину.
От такого обилия великолепной женственности у меня перехватило дух. Я не мог сразу вспомнить, у кого из художников видел такую великолепную, розово-белую женскую плоть, точно, что не у Рубенса и Кустодиева. Потом прояснилось, у Ренуара. Наташа, не дождавшись моей активности, посмотрела из под руки:
– Скоро, государь-батюшка?
– Погоди, милая, куда спешить, дай тобой полюбоваться!
Девушка фыркнула со смешком:
– Чем любоваться-то?
– Есть чем, – ответил я и провел рукой по ее великолепной, сметанной белизны, коже, – дай я тебя поцелую что ли…
– А не зазорно тебе, государь-батюшка, кабальную холопку целовать?
– В каком это смысле? – не понял я и поправился: – Что значит кабальная холопка?
– Так за тятины долги меня в кабалу на блядство определили.
Опять все помешалось во времени. Я понял, что имеет в виду девушка: старинный обычай отдавать в рабство на время или навсегда за невозвращенный кредит. Я легко толкнул Наташу в плечо, и она послушно легла на бок. По инерции я еще гладил ее нежную, теплую кожу, но любовный настрой прошел.
– Тебе-то самой это нравится?
– Скажешь, тоже! – сердито ответила девушка. – Кому ж такое понравится!
– Ну, не скажи, – вяло произнес я и начал одеваться, – мне так нравится…
– Ты, государь-батюшка, мужик, а я девка, – нравоучительно сказала Наташа. – Нам такое делать грех и пакость.
– Знаешь что, прекрати меня звать государем-батюшкой, у меня имя есть, – сердито сказал я. – Меня зовут Алексеем!
– Твоя воля, государь-батюшка, Алексий, – покорно сказала девушка и добавила, видя, что я совсем оделся:
– Мне так и лежать или можно встать?
– Вставай, конечно, и узнай, пожалуйста, когда будет завтрак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79