Они заснеженными слепоглухонемыми приведениями стояли в заснеженном парке, скупо освещенном залепленными снегом фонарями.
– После «Дома с Приведениями» вряд ли можно чему-либо испугаться. Мурашки по коже бегают, когда представляешь, что в одну ночь Потрошитель убил Катэра и татуировал его жену.
Они помолчали, вспоминая растерзанную куклу, падение «Железопрокатного завода и остальное.
– Потрошитель – сумасшедший, – сказал, наконец, Гастингс. Он воочию увидел, как преступник, сорвав платье с удивительного тела мадам Пелльтан, потирая руки, стоит над раскрытым чемоданчиком с татуировочными принадлежностями.
– Несомненно. Если, конечно, мадам Пелльтан не вводит нас в заблуждение, – согласился Пуаро, видя перед глазами ту же картину.
– Мне казалось, на счет «ноль» обратного отсчета должно было произойти нечто ужасное, – помолчав, сказал Гастингс.
– А то, что сделала молоденькая девушка со своей куклой – это не ужасно?
– Это событие, на мой взгляд, не ужасно, оно неприятно. Знаете, мне посчастливилось знать одну очаровательную молоденькую особу, которая иезуитски уничтожала кукол – варила в выварке, четвертовала, поджаривала на раскаленной плите, – едва сказав дарителям спасибо. Я склонен думать, что этот игрушечное зверство было обусловлено хребетной нелюбовью к будущим соперницам.
– Девочка была южных кровей? – Пуаро остановился передохнуть.
– Да, – повернулся к нему Гастингс.
– Они такие, – сказал Пуаро. – Кстати, цифра «ноль» на лбу куклы, на мой взгляд, говорит о том, что Люсьен напрямую связана с Потрошителем. Или находится в курсе его деяний.
– Если, конечно, эту цифру нарисовала она, не Потрошитель – усмехнулся Гастингс. – Вы уж меня извините, Эркюль, но несколько кадров преступления я попытаюсь восстановить, хотя до вершины горы под названием «Great Enlightenment», мне еще шагать и шагать. Попытаюсь восстановить с вашей подачи…
– Какой подачи?
– Две минуты назад вы сказали «Мне кажется, их татуировали одновременно». И тут же я увидел то, что до сих пор стоит перед моими глазами.
– Рассказывайте, – Пуаро прикрыл перчаткой демонстративно зевнувший рот.
– Я увидел, как их татуировали… Николь и Катэра. Они лежат рядом, рука в руке, Потрошитель татуирует. Он совершает мистический ритуал воссоединения пары, что-то вроде повторного венчания. Потом гости отступают в темноту, а «новобрачные» совокупляются…
– В присутствии гостей? – продолжил путь Пуаро.
– Да, – пошел за ним Гастингс. – И еще кого-то. Маленькая Люсьен не приглашена, она подсматривает. В окно или замочную скважину… Что-то в ритуале выводит ее из себя, она бежит домой, готовит кровь, убивает куклу, рисует «ноль» на ее лбу. Да, рисует ноль, подводя под чем-то черту.
– Ну и фантазия у вас, Гастингс! Вам стоит взяться за перо. Уверен, как только ваш труд опубликуют, Герберт Уэльс перевернется в гробу от зависти.
– Я подумаю когда-нибудь над вашим предложением, Эркюль. Когда-нибудь подумаю, потому что сейчас я в который раз думаю, что мы с вами участвуем в фарсе, задуманном и поставленном только лишь для того, чтобы посмеяться над нами…
– Вы хотели сказать – надо мной. Вы давно хотели это сказать… – пристально посмотрел Пуаро на друга.
– Я – всего лишь капитан Гастингс, я – тень вашей великой фигуры.
– Вы недооцениваете себя, мой друг. С некоторых пор моя сыщицкая муза с интересом на вас поглядывает. Что ж, видимо, старине Пуаро пора на покой, да, пора.
Пуаро увидел себя на покое. Точнее, в покоях Генриетты. И улыбнулся.
Минут пять они, отходя от пережитого, постояли у статуи Афродиты, бывшей в роскошном снежном боа и такой же шляпке. Последняя была с рогами, что дало повод Гастингсу проявить знание мифологии.
– А вы знаете, прародительницей Афродиты была финикийская Астарта? – сказал он Пуаро. – И у нее были коровьи рога и четыре груди?
– Богиня любви с коровьими рогами? Бог мой, что только не приходит в вашу голову!
– Ну, ее изображали с коровьими рогами и четырьмя грудями. А еще у нее были жрицы, точнее, в ее храмах были жрицы, которые обязаны было заниматься любовью с чужестранцами, за пожертвования, разумеется.
– С чужестранцами?
– Да, с ними. Видимо, этот обычай возник, как способ обогащения генофонда небольших племен.
– Интересные сведения… – задумчиво посмотрел Пуаро на снежные рога. – Что-то в этом мне кажется чрезвычайно интересным…
– Может быть, вам вспомнился Пигмалион? – Гастингсу не хотелось возвращаться в свою комнату, после «Дома с Приведениями» ему казалось, что и она переваривает его еженощно.
– Пигмалион? Причем тут Пигмалион? – Пуаро спросил механически, он о чем-то думал.
– Помните, он без памяти влюбился в Галатею, высеченную им из камня. Если бы вы знали, как влюбился…
– Как?
– Он плакал и мучился подле нее. Он сочинял стихи и рассказывал чудесные сказки, покупал роскошные одежды и увешивал драгоценностями – она оставалась каменной. Он играл ей на лире и на свирели, он говорил ей комплименты, ласкал и целовал в уста – они оставались холодными. И вот однажды, не зная уже, что делать с этой женщиной, как оживить ее, он… он лег с ней в постель…
– Как с резиновой подружкой? Вы шутите, Гастингс?!
– Отнюдь, мой друг. Эта история, несколько в другом изложении, фигурирует во многих литературных источниках.
– Ну и как она отреагировала на это? На положение в постель?
– Отреагировала на положение в постель не Галатея, отреагировала чувствительная Афродита. Сжалившись, или предвидя будущее, она оживила мертвое, оживила каменную женщину. Как они жили дальше, я не помню, но интересно, что сексуальная помешанность Пигмалиона, или, если хотите, невоздержанность, перешла по наследству к шести его внучкам. Пять из них были изгнаны с Крита за проституцию, а одна, Мирра, обманом легла к отцу в постель. От этой связи родился Адонис, ставший со временем возлюбленным Афродиты.
– Что-то вы все о любви, да о любви, мой друг, – продолжая думать о своем, сказал Пуаро. – Не иначе, это кровяная колбаса заговорила в ваших жилах.
– Вы тоже ее пробовали, Пуаро, – отшутился Гастингс. – Держу пари, что именно из-за этого вы сейчас думаете о мадмуазель Генриетте.
– Людям моего возраста мысли о женщинах приходят преимущественно по утрам, а сейчас уже утро, причем воскресное. Но думал я о другом – за эту неделю я, к сожалению, набрал вес, и боюсь, на днях Рабле посадит меня на диету. Это повергает меня в ужас.
– Так сходите в баню попарьтесь, вес как рукой снимет.
– Сомневаюсь. Знаете, я лет так сорок назад сел на диету, строго, до грамма контролировал вес, но ничего не получилось, не смог потерять и фунта. Я даже подумал, что, вероятно, подпитываюсь солнечной или космической там энергией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– После «Дома с Приведениями» вряд ли можно чему-либо испугаться. Мурашки по коже бегают, когда представляешь, что в одну ночь Потрошитель убил Катэра и татуировал его жену.
Они помолчали, вспоминая растерзанную куклу, падение «Железопрокатного завода и остальное.
– Потрошитель – сумасшедший, – сказал, наконец, Гастингс. Он воочию увидел, как преступник, сорвав платье с удивительного тела мадам Пелльтан, потирая руки, стоит над раскрытым чемоданчиком с татуировочными принадлежностями.
– Несомненно. Если, конечно, мадам Пелльтан не вводит нас в заблуждение, – согласился Пуаро, видя перед глазами ту же картину.
– Мне казалось, на счет «ноль» обратного отсчета должно было произойти нечто ужасное, – помолчав, сказал Гастингс.
– А то, что сделала молоденькая девушка со своей куклой – это не ужасно?
– Это событие, на мой взгляд, не ужасно, оно неприятно. Знаете, мне посчастливилось знать одну очаровательную молоденькую особу, которая иезуитски уничтожала кукол – варила в выварке, четвертовала, поджаривала на раскаленной плите, – едва сказав дарителям спасибо. Я склонен думать, что этот игрушечное зверство было обусловлено хребетной нелюбовью к будущим соперницам.
– Девочка была южных кровей? – Пуаро остановился передохнуть.
– Да, – повернулся к нему Гастингс.
– Они такие, – сказал Пуаро. – Кстати, цифра «ноль» на лбу куклы, на мой взгляд, говорит о том, что Люсьен напрямую связана с Потрошителем. Или находится в курсе его деяний.
– Если, конечно, эту цифру нарисовала она, не Потрошитель – усмехнулся Гастингс. – Вы уж меня извините, Эркюль, но несколько кадров преступления я попытаюсь восстановить, хотя до вершины горы под названием «Great Enlightenment», мне еще шагать и шагать. Попытаюсь восстановить с вашей подачи…
– Какой подачи?
– Две минуты назад вы сказали «Мне кажется, их татуировали одновременно». И тут же я увидел то, что до сих пор стоит перед моими глазами.
– Рассказывайте, – Пуаро прикрыл перчаткой демонстративно зевнувший рот.
– Я увидел, как их татуировали… Николь и Катэра. Они лежат рядом, рука в руке, Потрошитель татуирует. Он совершает мистический ритуал воссоединения пары, что-то вроде повторного венчания. Потом гости отступают в темноту, а «новобрачные» совокупляются…
– В присутствии гостей? – продолжил путь Пуаро.
– Да, – пошел за ним Гастингс. – И еще кого-то. Маленькая Люсьен не приглашена, она подсматривает. В окно или замочную скважину… Что-то в ритуале выводит ее из себя, она бежит домой, готовит кровь, убивает куклу, рисует «ноль» на ее лбу. Да, рисует ноль, подводя под чем-то черту.
– Ну и фантазия у вас, Гастингс! Вам стоит взяться за перо. Уверен, как только ваш труд опубликуют, Герберт Уэльс перевернется в гробу от зависти.
– Я подумаю когда-нибудь над вашим предложением, Эркюль. Когда-нибудь подумаю, потому что сейчас я в который раз думаю, что мы с вами участвуем в фарсе, задуманном и поставленном только лишь для того, чтобы посмеяться над нами…
– Вы хотели сказать – надо мной. Вы давно хотели это сказать… – пристально посмотрел Пуаро на друга.
– Я – всего лишь капитан Гастингс, я – тень вашей великой фигуры.
– Вы недооцениваете себя, мой друг. С некоторых пор моя сыщицкая муза с интересом на вас поглядывает. Что ж, видимо, старине Пуаро пора на покой, да, пора.
Пуаро увидел себя на покое. Точнее, в покоях Генриетты. И улыбнулся.
Минут пять они, отходя от пережитого, постояли у статуи Афродиты, бывшей в роскошном снежном боа и такой же шляпке. Последняя была с рогами, что дало повод Гастингсу проявить знание мифологии.
– А вы знаете, прародительницей Афродиты была финикийская Астарта? – сказал он Пуаро. – И у нее были коровьи рога и четыре груди?
– Богиня любви с коровьими рогами? Бог мой, что только не приходит в вашу голову!
– Ну, ее изображали с коровьими рогами и четырьмя грудями. А еще у нее были жрицы, точнее, в ее храмах были жрицы, которые обязаны было заниматься любовью с чужестранцами, за пожертвования, разумеется.
– С чужестранцами?
– Да, с ними. Видимо, этот обычай возник, как способ обогащения генофонда небольших племен.
– Интересные сведения… – задумчиво посмотрел Пуаро на снежные рога. – Что-то в этом мне кажется чрезвычайно интересным…
– Может быть, вам вспомнился Пигмалион? – Гастингсу не хотелось возвращаться в свою комнату, после «Дома с Приведениями» ему казалось, что и она переваривает его еженощно.
– Пигмалион? Причем тут Пигмалион? – Пуаро спросил механически, он о чем-то думал.
– Помните, он без памяти влюбился в Галатею, высеченную им из камня. Если бы вы знали, как влюбился…
– Как?
– Он плакал и мучился подле нее. Он сочинял стихи и рассказывал чудесные сказки, покупал роскошные одежды и увешивал драгоценностями – она оставалась каменной. Он играл ей на лире и на свирели, он говорил ей комплименты, ласкал и целовал в уста – они оставались холодными. И вот однажды, не зная уже, что делать с этой женщиной, как оживить ее, он… он лег с ней в постель…
– Как с резиновой подружкой? Вы шутите, Гастингс?!
– Отнюдь, мой друг. Эта история, несколько в другом изложении, фигурирует во многих литературных источниках.
– Ну и как она отреагировала на это? На положение в постель?
– Отреагировала на положение в постель не Галатея, отреагировала чувствительная Афродита. Сжалившись, или предвидя будущее, она оживила мертвое, оживила каменную женщину. Как они жили дальше, я не помню, но интересно, что сексуальная помешанность Пигмалиона, или, если хотите, невоздержанность, перешла по наследству к шести его внучкам. Пять из них были изгнаны с Крита за проституцию, а одна, Мирра, обманом легла к отцу в постель. От этой связи родился Адонис, ставший со временем возлюбленным Афродиты.
– Что-то вы все о любви, да о любви, мой друг, – продолжая думать о своем, сказал Пуаро. – Не иначе, это кровяная колбаса заговорила в ваших жилах.
– Вы тоже ее пробовали, Пуаро, – отшутился Гастингс. – Держу пари, что именно из-за этого вы сейчас думаете о мадмуазель Генриетте.
– Людям моего возраста мысли о женщинах приходят преимущественно по утрам, а сейчас уже утро, причем воскресное. Но думал я о другом – за эту неделю я, к сожалению, набрал вес, и боюсь, на днях Рабле посадит меня на диету. Это повергает меня в ужас.
– Так сходите в баню попарьтесь, вес как рукой снимет.
– Сомневаюсь. Знаете, я лет так сорок назад сел на диету, строго, до грамма контролировал вес, но ничего не получилось, не смог потерять и фунта. Я даже подумал, что, вероятно, подпитываюсь солнечной или космической там энергией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110