– Вы принимали участие в похоронах Пуаро? – спросил Жеглов, решив жить, сколько получится.
– Да. Конечно. Предваряя следующий вопрос, скажу, что гроб вынесли из морга заколоченным.
– Надо делать эксгумацию… Ночью, втихаря.
– Не надо. Сегодня профессор собирается вскрывать Наполеона Бонапарта…
– Ну и что? – Жеглов смотрел на Маара одобрительно.
– После вскрытия и до похорон тело императора будет находиться в морге.
– Вы знаете, как туда проникнуть?
– Да. От Пуаро у меня остались отмычки.
– Не надо мне чужих. Свои в мастерской изображу. Когда пойдем?
– Я думаю, надо сделать это сегодня ночью, завтра его похоронят.
Жеглов покивал. Потом посмотрел на Маара:
– А с кошмарами как? Я имею в виду, как насчет ежедневного электрофореза?
– Не знаю. Если я откажусь делать его сегодня, профессор нас заподозрит.
– Тогда придется немного потерпеть.
– Я не хочу терпеть.
– Не понял?
– Я не хочу терять то, что мне дорого – память о Мегре, память об Эркюле Пуаро. Не хочу.
– Мне тоже не хочется лезть под танк с гранатой, – свинцово посмотрел Жеглов. – Но надо.
– Надо, так надо. Если что, вы ведь повторите процедуру, профессор?
– Это с иголками-то под ногти?
– Да.
– Повторю. А чтоб она прошла успешно, прошу не описывать ее в ваших памятных ежевечерних записках.
– Хорошо, я ничего о ней не напишу. Пойдемте обедать? Рабле, наверное, уже нервничает, нас ожидая?
– Да, вот еще, что, гражданин Маар, – сказал Жеглов, поднявшись на ноги. – Нам предстоит с вами работать, и… Как бы вам это сказать…
– Вы хотите сказать, что вам будет легче работать с товарищем Шараповым, нежели чем с представителем загнивающей аристократии?
– Да, примерно это я хотел сказать, господин Маар.
– Хорошо. Вот тебе моя рука, Глеб.
Они пожали друг другу руки, затем обнялись, как перед последним боем и пошли поиграть перед ужином в настольный теннис.
6. Чудеса
Утром следующего дня Жеглов сделал 10 гимнастических упражнений по 20 раз каждое, хотя профессор Перен запретил ему такие физические нагрузки, затем позавтракал пельменями в обществе Шарапова, выглядевшего как овсяная кашка, составлявшая его утреннюю трапезу.
– Ты что такой? – спросил Жеглов друга, напиваясь чаем.
– Да как-то странно все помнить, что вчера было. Раньше просыпался, читал, что было давеча. Завтрак, обед, ужин, с профессором пара слов, с Лизой то-то и то-то. Все как-то просто было, как в стенограмме. А сегодня ночью почти не спал, потому что память стала как калейдоскоп, чуть тряхнешь – совсем другая картина.
– Ты что, на электрофорез вечером не ходил?!
– Не ходил…
– И за тобой не посылали?
– Нет.
– Значит, профессор узнал, что я тебя вылечил. От кого узнал? – Глеб готов был разозлиться.
– Да ничего он не узнал. Я перед завтраком ходил к нему, жаловался, что всю ночь кошмары мучили. «Пусть это станет вам уроком», сказал он желчно и вон отправил небрежным взмахом руки.
– Значит, с Лизой перетрудился. Что собираешься делать?
– Пойду, посплю… – подавил зевоту Шарапов.
– Я тоже, пожалуй, посплю… Ночью кошмары снились, наверное, от тебя подцепил.
– А что снилось? Людоед Бокасса?
– Да нет. Людоеды мне спать не мешают.
– А что тогда?
– Понимаешь, в два ночи я что-то проснулся, – или приснилось, что проснулся, – подошел к окну, чтобы на луну полупоглазить, такой от нее свет шел, мягкий, густой. И только я на ночное светило вылупился, как сверху, с третьего этажа, а может, крыши, что-то упало – шмяк об отмостку. Вниз посмотрел – женщина в ночной рубашке ничком лежит, чем-то на Аленку похожая. И кровь лениво так из-под нее по бетону растекается, а из расколовшейся черепушки мозги с извилинами кажутся, как живые. Естественно, я портки как дембель быстренько натянул и вниз, к ней, как был без фрака, то есть верхней одежды. И что ты думаешь? Минуты две, даже меньше, я к ней бегом бежал, но ее уже унесли, не сама же ушла…
– И что потом?
– Потом я к Жерфаньону пошел. Разбудил, привел минут через пять, а крови нет, как не было.
– Может, отмыли?
– Ну да. Отмыли и высушили за пять минут.
– А Жерфаньон что?
– Да ничего. «Вам, сударь, наверное, показалось», – зевнул во все хавало, и домой, как лунатика очнувшегося, повел.
– Спросить его об этом?
– Зачем?
– Может, тебе показалось или приснилось…
– Спроси, – посмотрел Глеб неопределенно.
– Ты что так смотришь?
– Она не из твоего окна, случаем, упала?
– Ты с ума сошел? Я же с Лизой был! Она в два как раз уходила.
– И вы, конечно, ничего не видели?
– Нет. Я бы тебе рассказал…
– Ну ладно, – допил Жеглов кофе. – Пойду-ка я баиньки.
Они расстались. Де Маар направился к Жерфаньону спросить о ночном инциденте. Тот недоуменно пожал плечами:
– Ничего такого не помню. Да и с утра все на месте – и пациенты и персонал.
Глеб пошел к себе, улегся в кровать. Заснуть не удалось. Решил почитать – надо же чего-то читать культурному человеку. Подойдя к книжному шкафу, раскрыл створки. Присел, стал рассматривать корешки книг на нижней полке. Ни одно название любопытства его не возбудило. А вот узкая планка, прикрывавшая цоколь шкафа, заинтересовала. У самого пола ее нижняя кромка несла едва заметные повреждения.
– Тайник, – решил Глеб, и стал искать гвоздь с согнутым острием, при помощи которого планку вынимали. Он нашелся за шкафом. В тайнике прятался довольно объемистый целлофановый пакет. В нем было аккуратно уложенное дамское белье. Тонкие, блестящие чулочки. Кружевные пояса, корсажи и всякое такое. Все белое или красное. Красивое, эластичное, блестящее. Преодолевая смущение, Жеглов осмотрел каждую вещь. Размеры были под крупную женщину. Кому все это доставляло тонкое удовольствие? Комиссару Мегре? Эркюлю Пуаро? Жеглов попытался представить Мегре в чулочках и корсаже. Не получилось. Пуаро тоже не вышел. Поначалу. Пока не вспомнился Геркулес, три года проходивший в женских одеждах Омфалы. Значит, все это принадлежало Пуаро с его прославленной аккуратностью, с его любовью к красивой одежде, украшениям и безделушкам, щепетильностью, требовательностью к своему внешнему виду. Вот дела! К чему только холостой человек от одиночества не приходит! А я смог бы такое надеть? Нет. Точно нет.
Глеб запихал белье в пакет. Как пропитанное диким зельем. Вернул в тайник. Скрыл его цокольной планкой. Постояв у окна, улегся на диван. Полежал, подумывая о женщинах бывших и санаторских, пока не пришла пора топать на обед.
Де Маару о штучках Пуаро он ничего не сказал. Хотя хотелось.
7. Из поповских
После обеда пошел снег, Жеглов решил прогуляться по парку, побродить в одиночестве, и у статуи Кассандры наткнулся на Пелкастера, явно чувствовавшего себя снежинкой в снежном океане.
– Прекрасная погода, не правда ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110