И в тело ее я проникал все глубже и глубже, водя дрожащими пальцами по серебряной коже, истекающим томлением соскам, по животу, вжимаясь бедрами в теплое влажное лоно, скрывающее тайну. Я влил в ее чувства все: мое вожделение, мягкость и упругость ее тела, пронзительно-сладкое напряжение каждого нерва во мне. Но, приняв в себя этот поток, Аргентайн и сама чувствовала то, что чувствует женщина, и отсылала обратно в меня эхо своего наслаждения, эхо нашего наслаждения, удваивая, учетверяя, удесятеряя его. Ее возбуждение, медленно нарастая, закручивалось напряженной спиралью, вихревой воронкой — там, где наши тела сплавились вместе. И жар поднимался во мне. И каждое прикосновение и движение накручивало еще один виток. Я хотел, чтобы это длилось и длилось, и, почти уже достигнув конца, я не достигал его… но Аргентайн не могла ждать — внутри нее точно спустили курок — и возбуждение хлынуло в нервную сеть ее тела звездным дождем.
Я отступал по линии контакта в свое тело, пока молния не ударила и в меня, и тут уже я не мог дольше сдерживаться. Бешено вращаясь в каком-то головокружительном вихре, я закричал, падая, как метеор, в теплое море освобождения.
Но даже когда я начал успокаиваться, как бы расплываясь, угасая, погружаясь от изнеможения в забытье, я чувствовал, что где-то внутри меня еще пульсирует жар. Аргентайн сидела, запрокинув голову, глаза ее затуманились, но загорелись опять, когда она подалась всем телом вперед, начиная все сначала, как будто ожидая, что невозможное повторится, желая чтобы оно повторилось. Я словно проснулся, чувствуя, как ее напряжение вырастает внутри меня. Теперь, наконец, я узнал это чувство — чувство бесконечности желания и готовности в любой миг шагнуть в бесконечность, в наслаждение — такое же глубокое и бескрайнее, как море…
Я дал Аргентайн заполнить абсолютную пустоту внутри меня ощущениями, которые она творила нашими телами так же, как и симбом: требовала и подчинялась, сливая мои тело и мозг со своими, чтобы воплотить то, о чем раньше лишь мечтала. В ней снова завихрились наслаждение, и желание, и любопытство, устремляясь в одну точку: в бытие двоих в одном, одной души в двух телах — таких разных и все же неразъединимых… Если б только они могли остаться так навечно…
И каким-то чудом я снова ожил, во мне вырастало желание, раскаленное и неудержимое, почти боль. Аргентайн почувствовала мое изумление, а я почувствовал ее и засмеялся, когда мы начали снова. На этот раз мы кружили, обвивались вокруг наслаждения уже без всякой лихорадки, пуская каждое ощущение медленно плыть по протянувшимся между нами линиям контакта. И снова пришло изнеможение.
Теперь уже Аргентайн была удовлетворена, и даже больше. А меня наполняла радость, которая была больше, чем радость. Аргентайн, двигаясь медленно и осторожно, соскользнула с меня, и легла рядом, положив руку мне на грудь.
— Боже! Как хорошо… — пробормотала она. — Оставайся во мне. — Аргентайн просила лишь о том, чтобы мои мысли не уходили из ее мыслей, чтобы еще побыть вдвоем в одном, но наслаждение и расслабление тянули ее в сон, и она заснула, уже не в силах сказать хоть слово.
Я лежал на кровати, одурманенный ощущением, и когда оно отхлынуло, подумал о том, где мне найти силы, чтобы дышать. Я вспомнил о Ласуль и почувствовал, как меня снова заполняет боль. Ласуль слишком боялась меня, чтобы принять это в самую глубину свою, приблизиться к истинному единению настолько, насколько это доступно людям без Дара. Может, у нас еще оставалось время, может, я бы смог показать ей… Но в глубине мозга, куда Аргентайн никогда не проникнуть, я знал, что, даже если бы Ласуль и я стали двумя в одном теле, нам все равно никогда не стать одним мозгом.
Глава 33
Когда я проснулся, Аргентайн еще спала, а ее рука все так же обнимала меня, словно за целую ночь мы ни разу не пошевелились. Было уже далеко за полдень, но я чувствовал себя так, будто и не спал вовсе. Сон тянул меня обратно в подушки, и мне хотелось ему подчиниться. Но ведь наступил следующий день. Когда я вспомнил, что это за день, меня как будто шилом пырнули, и я понял, что спать уже не буду.
Я осторожно вывернулся из-под теплой руки Аргентайн и начал тихонько целовать ее, пока она не улыбнулась и не заморгала. Вздохнув и потянувшись, она промурлыкала: «Еще…», и глаза ее закрылись опять.
Я оделся, прилепил свежий наркотик и спустился вниз. Парочка музыкантов, пронаблюдав, как я сползаю с лестницы, закатили глаза к потолку и сделали понимающие лица. Миднайт поставил передо мной тарелку с едой и впихнул в руку чашку.
— Ешь, — сказал он. — Поддерживай силы.
Я скорчил болезненную гримасу, стараясь выглядеть счастливым. Съев пару кусков и чуть не подавившись, я отставил тарелку.
Дойдя до видеофона, я позвонил Дэрику, желая убедиться, что все устроено. Затем я позвонил Мике, чтобы быть уже вдвойне уверенным.
Закончив разговор, я вернулся в пустой клуб и сел в одиночестве. Ночь не оставила во мне никаких желаний… кроме, может быть, одного: перешагнуть сразу в завтрашний день. Немного спустя в комнату вошла завернутая в махровый халат Аргентайн и села рядом. Я почувствовал, как жаркая волна ощущения внезапно нахлынула на нее, когда наши взгляды встретились. Память Аргентайн вспыхнула воспоминанием прошедшей ночи, отчаянно сопротивляясь наступившему сейчас и все время возвращаясь назад. Но что-то в моем взгляде заставило ее вдруг отвести глаза. Лицом к лицу при свете дня прошлая ночь показалась ей слишком реальной, чтобы о ней можно было подумать.
Она попыталась сказать что-то, но не смогла. Потому что боялась — после всего… так боялась, что не призналась бы даже самой себе откуда пришел этот страх.
Я молча смотрел на нее, не отвечая на непроизнесенные ею слова, потому что где-то глубоко внутри боялся сам.
Посидев так довольно долго, Аргентайн потянулась к голове, вынула переходник и протянула его мне.
— Думаю, тебе понадобится. Постарайся не держать на виду. Мы сегодня не играем, так что… то есть я хочу сказать, что ты можешь пользоваться им всю ночь… — Аргентайн осеклась, ей стало больно.
Я взял его; почему-то вдруг онемели пальцы.
— Когда ты встречаешься с Дэриком? — Пытаясь говорить равнодушным тоном, Аргентайн рассматривала свои руки.
Я скорчил гримасу.
— Достаточно нескоро.
— Тебе нужна наша помощь хоть в чем-нибудь? — спросила Аргентайн, не отрывая глаз от своих рук.
— Примешь меня обратно?
Она чуть улыбнулась:
— В любое время.
Я промолчал, и она встала, поцеловала меня в лоб и ушла.
Я сел, обрадованный, что снова остался один, и ненавидя каждую секунду одиночества. Я не знал, почему так тяжело было ждать, тяжело было думать о вечере. Я все устроил, прикрыл свою задницу, убедился, что у меня есть дублер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Я отступал по линии контакта в свое тело, пока молния не ударила и в меня, и тут уже я не мог дольше сдерживаться. Бешено вращаясь в каком-то головокружительном вихре, я закричал, падая, как метеор, в теплое море освобождения.
Но даже когда я начал успокаиваться, как бы расплываясь, угасая, погружаясь от изнеможения в забытье, я чувствовал, что где-то внутри меня еще пульсирует жар. Аргентайн сидела, запрокинув голову, глаза ее затуманились, но загорелись опять, когда она подалась всем телом вперед, начиная все сначала, как будто ожидая, что невозможное повторится, желая чтобы оно повторилось. Я словно проснулся, чувствуя, как ее напряжение вырастает внутри меня. Теперь, наконец, я узнал это чувство — чувство бесконечности желания и готовности в любой миг шагнуть в бесконечность, в наслаждение — такое же глубокое и бескрайнее, как море…
Я дал Аргентайн заполнить абсолютную пустоту внутри меня ощущениями, которые она творила нашими телами так же, как и симбом: требовала и подчинялась, сливая мои тело и мозг со своими, чтобы воплотить то, о чем раньше лишь мечтала. В ней снова завихрились наслаждение, и желание, и любопытство, устремляясь в одну точку: в бытие двоих в одном, одной души в двух телах — таких разных и все же неразъединимых… Если б только они могли остаться так навечно…
И каким-то чудом я снова ожил, во мне вырастало желание, раскаленное и неудержимое, почти боль. Аргентайн почувствовала мое изумление, а я почувствовал ее и засмеялся, когда мы начали снова. На этот раз мы кружили, обвивались вокруг наслаждения уже без всякой лихорадки, пуская каждое ощущение медленно плыть по протянувшимся между нами линиям контакта. И снова пришло изнеможение.
Теперь уже Аргентайн была удовлетворена, и даже больше. А меня наполняла радость, которая была больше, чем радость. Аргентайн, двигаясь медленно и осторожно, соскользнула с меня, и легла рядом, положив руку мне на грудь.
— Боже! Как хорошо… — пробормотала она. — Оставайся во мне. — Аргентайн просила лишь о том, чтобы мои мысли не уходили из ее мыслей, чтобы еще побыть вдвоем в одном, но наслаждение и расслабление тянули ее в сон, и она заснула, уже не в силах сказать хоть слово.
Я лежал на кровати, одурманенный ощущением, и когда оно отхлынуло, подумал о том, где мне найти силы, чтобы дышать. Я вспомнил о Ласуль и почувствовал, как меня снова заполняет боль. Ласуль слишком боялась меня, чтобы принять это в самую глубину свою, приблизиться к истинному единению настолько, насколько это доступно людям без Дара. Может, у нас еще оставалось время, может, я бы смог показать ей… Но в глубине мозга, куда Аргентайн никогда не проникнуть, я знал, что, даже если бы Ласуль и я стали двумя в одном теле, нам все равно никогда не стать одним мозгом.
Глава 33
Когда я проснулся, Аргентайн еще спала, а ее рука все так же обнимала меня, словно за целую ночь мы ни разу не пошевелились. Было уже далеко за полдень, но я чувствовал себя так, будто и не спал вовсе. Сон тянул меня обратно в подушки, и мне хотелось ему подчиниться. Но ведь наступил следующий день. Когда я вспомнил, что это за день, меня как будто шилом пырнули, и я понял, что спать уже не буду.
Я осторожно вывернулся из-под теплой руки Аргентайн и начал тихонько целовать ее, пока она не улыбнулась и не заморгала. Вздохнув и потянувшись, она промурлыкала: «Еще…», и глаза ее закрылись опять.
Я оделся, прилепил свежий наркотик и спустился вниз. Парочка музыкантов, пронаблюдав, как я сползаю с лестницы, закатили глаза к потолку и сделали понимающие лица. Миднайт поставил передо мной тарелку с едой и впихнул в руку чашку.
— Ешь, — сказал он. — Поддерживай силы.
Я скорчил болезненную гримасу, стараясь выглядеть счастливым. Съев пару кусков и чуть не подавившись, я отставил тарелку.
Дойдя до видеофона, я позвонил Дэрику, желая убедиться, что все устроено. Затем я позвонил Мике, чтобы быть уже вдвойне уверенным.
Закончив разговор, я вернулся в пустой клуб и сел в одиночестве. Ночь не оставила во мне никаких желаний… кроме, может быть, одного: перешагнуть сразу в завтрашний день. Немного спустя в комнату вошла завернутая в махровый халат Аргентайн и села рядом. Я почувствовал, как жаркая волна ощущения внезапно нахлынула на нее, когда наши взгляды встретились. Память Аргентайн вспыхнула воспоминанием прошедшей ночи, отчаянно сопротивляясь наступившему сейчас и все время возвращаясь назад. Но что-то в моем взгляде заставило ее вдруг отвести глаза. Лицом к лицу при свете дня прошлая ночь показалась ей слишком реальной, чтобы о ней можно было подумать.
Она попыталась сказать что-то, но не смогла. Потому что боялась — после всего… так боялась, что не призналась бы даже самой себе откуда пришел этот страх.
Я молча смотрел на нее, не отвечая на непроизнесенные ею слова, потому что где-то глубоко внутри боялся сам.
Посидев так довольно долго, Аргентайн потянулась к голове, вынула переходник и протянула его мне.
— Думаю, тебе понадобится. Постарайся не держать на виду. Мы сегодня не играем, так что… то есть я хочу сказать, что ты можешь пользоваться им всю ночь… — Аргентайн осеклась, ей стало больно.
Я взял его; почему-то вдруг онемели пальцы.
— Когда ты встречаешься с Дэриком? — Пытаясь говорить равнодушным тоном, Аргентайн рассматривала свои руки.
Я скорчил гримасу.
— Достаточно нескоро.
— Тебе нужна наша помощь хоть в чем-нибудь? — спросила Аргентайн, не отрывая глаз от своих рук.
— Примешь меня обратно?
Она чуть улыбнулась:
— В любое время.
Я промолчал, и она встала, поцеловала меня в лоб и ушла.
Я сел, обрадованный, что снова остался один, и ненавидя каждую секунду одиночества. Я не знал, почему так тяжело было ждать, тяжело было думать о вечере. Я все устроил, прикрыл свою задницу, убедился, что у меня есть дублер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140