Вот настоящая причина, почему я здесь: Джули попросила. Вы, должно быть, ненавидите ее не меньше, чем все остальные.
Элнер беззвучно зашевелила губами. Она хотела обвинить меня во внезапно пронзившей ее боли, но не могла этого сделать. Она отвернулась, глядя на что-то в противоположном конце комнаты. Портрет ее мужа.
Чуть слышно Элнер произнесла:
— Джули была такая беспомощная… потерянная… Она так нуждалась в том, кто любил бы ее такой, какая она есть, без всяких условий… — Элнер посмотрела на меня, и вдруг в уме ее непроизвольно возник мой образ: какой у меня был вид в первый день, когда Элнер оставила меня стоять здесь, в залитой солнцем комнате. — Джули была другая.
Я резко развернулся, потому что хотел скорее уйти отсюда. Рукав рубашки зацепился за вытянутую руку висящей возле дверей скульптуры. Я дернулся и услышал звук разрывающейся ткани. Слабо завязанные рукава соскользнули с шеи, и рубаха упала на ковер. Я нагнулся, подхватил ее и выругался про себя: весь перед был распорот.
— Кот. — Голос Элнер как будто схватил меня за плечо, как гипсовая рука этой дурацкой скульптуры.
Я распрямился, комкая рубаху и отворачивая от Элнер лицо.
— А… кто сделал это с вашей спиной?
— Никто. — Я шагнул к выходу.
— Кот.
— Спросите у Испланески. Я прошел через Агентство Труда, не потеряв своего скальпа, верно? Итак, с моей спиной все в порядке. — Чтобы прикрыть шрамы, я набросил рваную рубаху на плечи, опять завязав рукава узлом.
— Это случилось, когда вы работали на Агентство?.. Я слышала, что некоторые командиры скверно обращаются со своими рабочими, — смущенно сказала Элнер. — ФТУ пытается установить…
— Как раз ФТУ здесь и постаралось. — Я вспомнил, каково это — чувствовать, как раскаленный прут чертит огненной струей линию на спине… еще одну, и еще… — На Федеральных рудниках, в Колониях Рака… Если бы деньги от моего контракта не предназначались Джули, я не стал бы, расплачиваясь своей шкурой, работать на вас и не стоял бы сейчас перед вами. Сорок пять процентов каторжников, или, как вы их называете, рабочих, не доживают до окончания срока контракта. Но, вероятно, вы никогда не получали информацию такого рода.
Элнер долго, очень долго смотрела на меня, держась за спинку стула… смотрела и думала о моих словах, смотрела и думала… В такой столбняк мог бы впасть человек, обнаруживший у квадрата пятую, невидимую до сих пор сторону. Наконец она сказала:
— Теперь я понимаю вчерашнее. Но я не понимаю, как такое могло случиться. Натан никогда бы не разрешил…
— Вы сами говорили. ФТУ управляют не люди. Оно управляется само собой. Испланески не контролирует добычу телхассиума, и даже агентством он управляет не больше, чем я.
— Но ведь ФТУ и существует только для того, чтобы отстаивать благополучие… обездоленных, выселенных и лишенных прав собственности… — сказала Элнер, сама не вполне понимая, что говорит. — А не для того, чтобы творить беззакония и множить человеческие страдания. Почему оно одной рукой угнетает людей, а другой останавливает эксплуатацию? — В мозгу Элнер я не нашел даже эха понимания; она настолько зациклилась на своем видении своей работы, что не была способна осознать что-либо еще.
— Вы едите мясо? — спросил я.
— Да, ем. — Элнер смотрела на меня, не понимая.
— Но вы считаете себя нравственной личностью? Вы любите животных, держите их за домашних любимчиков, вы никогда не пнете бродячую собаку. Как же вы рассуждаете, когда едите мясо?
— Я… — Элнер покраснела. — Я должна есть, чтобы жить.
— Джули никогда не ест мясо.
Элнер пришла в полное замешательство. Интересно, кто из нас больше удивлен разговором?
— Ну хорошо, — сказал я, — может быть, ФТУ даже считает себя нравственным. Вы называете это гуманным обществом для людей. Но оно должно есть. И есть мясо — самый легкий путь.
Элнер взъерошила волосы.
— Очко в вашу пользу, Кот, — наконец пробормотала она. — Блестяще выигранное очко. Я поговорю с Натаном, когда представится возможность.
— И вы на самом деле думаете, что это что-нибудь изменит?
Элнер на секунду нахмурилась, но потом успокоилась.
— Человеческие индивидуумы имеют такую способность — менять точку зрения. Даже в таком масштабе. Но они нуждаются в информации. Как вы только что заметили.
— Поэтому вы и устраиваете эти дебаты? — Мне стало интересно, почему Элнер так беспокоилась о голосовании, если она не верила в то, что отдельные человеческие личности, их желания и убеждения играют хоть какую-нибудь роль в современном мире. Может быть, это объясняло, почему Элнер хотела занять вакансию в Совете. Может быть, причины этого лежали гораздо глубже, чем простая жажда власти или желание освободиться от пресса Та Мингов. — Вы вправду думаете, что есть выход?
— Полагаю да, — Элнер кивнула, но сейчас она не была уверена ни в чем, даже в том, почему она хочет занять кресло в Совете. Элнер повернулась к окнам, жар гнева рассеялся в ее мозгу, движения стали медленными и бесцельными. Она хотела, чтобы я ушел. Я хотел того же, но почему-то не мог уйти. Не мог переступить через разделяющую нас невидимую черту, которую никто из нас не знал, как разорвать.
Элнер смотрела вниз, на темное пятно очерченного светом парка. Ласуль ушла — из парка, но не из мыслей Элнер.
— Как Джули сейчас? — помолчав, спросила она. — С доктором Зибелингом? Она счастлива наконец?
— Так счастлива, как никто никогда не был, я думаю. — Пройдя через комнату, я остановился на балконе рядом с Элнер, но не слишком близко. — Джули и Зибелинг владеют небольшим участком в верхней части Куарро. Джули заполнила его бездомными животными… Она не может оставить в беде никого. Док, натыкаясь повсюду на животин, только переступает через них и улыбается.
Я был ее первым бездомным животным. Научившись сосуществовать со мной, док уже не страшился ничего другого.
— Зибелинг подходит Джули, она — ему. В Старом городе у них есть центр, где они помогают другим псионам собрать жизнь по кусочкам — так, как они когда-то помогли себе… и мне.
— Я так рада. — Элнер на самом деле была рада. Мысли Элнер нащупывали в образе улыбающейся, помогающей обездоленным Джули какое-то здоровое зерно, якорь спасения. Может, оставалась еще надежда — даже для Элнер. Она вопросительно взглянула на меня.
— Вы были когда-нибудь в Куарро, мадам? — спросил я Элнер, прежде чем она успела задать вопрос, на который никто из нас не хотел услышать ответа.
— Да, много раз. У меня там дом.
— А вы когда-нибудь были там в Висячих Садах? — вопрос давал мне возможность перевести взгляд на парк.
Впервые увидев Висячие Сады шестнадцатилетним подростком, я не поверил, что они настоящие, и едва поверил в то, что они — не плод моего воображения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Элнер беззвучно зашевелила губами. Она хотела обвинить меня во внезапно пронзившей ее боли, но не могла этого сделать. Она отвернулась, глядя на что-то в противоположном конце комнаты. Портрет ее мужа.
Чуть слышно Элнер произнесла:
— Джули была такая беспомощная… потерянная… Она так нуждалась в том, кто любил бы ее такой, какая она есть, без всяких условий… — Элнер посмотрела на меня, и вдруг в уме ее непроизвольно возник мой образ: какой у меня был вид в первый день, когда Элнер оставила меня стоять здесь, в залитой солнцем комнате. — Джули была другая.
Я резко развернулся, потому что хотел скорее уйти отсюда. Рукав рубашки зацепился за вытянутую руку висящей возле дверей скульптуры. Я дернулся и услышал звук разрывающейся ткани. Слабо завязанные рукава соскользнули с шеи, и рубаха упала на ковер. Я нагнулся, подхватил ее и выругался про себя: весь перед был распорот.
— Кот. — Голос Элнер как будто схватил меня за плечо, как гипсовая рука этой дурацкой скульптуры.
Я распрямился, комкая рубаху и отворачивая от Элнер лицо.
— А… кто сделал это с вашей спиной?
— Никто. — Я шагнул к выходу.
— Кот.
— Спросите у Испланески. Я прошел через Агентство Труда, не потеряв своего скальпа, верно? Итак, с моей спиной все в порядке. — Чтобы прикрыть шрамы, я набросил рваную рубаху на плечи, опять завязав рукава узлом.
— Это случилось, когда вы работали на Агентство?.. Я слышала, что некоторые командиры скверно обращаются со своими рабочими, — смущенно сказала Элнер. — ФТУ пытается установить…
— Как раз ФТУ здесь и постаралось. — Я вспомнил, каково это — чувствовать, как раскаленный прут чертит огненной струей линию на спине… еще одну, и еще… — На Федеральных рудниках, в Колониях Рака… Если бы деньги от моего контракта не предназначались Джули, я не стал бы, расплачиваясь своей шкурой, работать на вас и не стоял бы сейчас перед вами. Сорок пять процентов каторжников, или, как вы их называете, рабочих, не доживают до окончания срока контракта. Но, вероятно, вы никогда не получали информацию такого рода.
Элнер долго, очень долго смотрела на меня, держась за спинку стула… смотрела и думала о моих словах, смотрела и думала… В такой столбняк мог бы впасть человек, обнаруживший у квадрата пятую, невидимую до сих пор сторону. Наконец она сказала:
— Теперь я понимаю вчерашнее. Но я не понимаю, как такое могло случиться. Натан никогда бы не разрешил…
— Вы сами говорили. ФТУ управляют не люди. Оно управляется само собой. Испланески не контролирует добычу телхассиума, и даже агентством он управляет не больше, чем я.
— Но ведь ФТУ и существует только для того, чтобы отстаивать благополучие… обездоленных, выселенных и лишенных прав собственности… — сказала Элнер, сама не вполне понимая, что говорит. — А не для того, чтобы творить беззакония и множить человеческие страдания. Почему оно одной рукой угнетает людей, а другой останавливает эксплуатацию? — В мозгу Элнер я не нашел даже эха понимания; она настолько зациклилась на своем видении своей работы, что не была способна осознать что-либо еще.
— Вы едите мясо? — спросил я.
— Да, ем. — Элнер смотрела на меня, не понимая.
— Но вы считаете себя нравственной личностью? Вы любите животных, держите их за домашних любимчиков, вы никогда не пнете бродячую собаку. Как же вы рассуждаете, когда едите мясо?
— Я… — Элнер покраснела. — Я должна есть, чтобы жить.
— Джули никогда не ест мясо.
Элнер пришла в полное замешательство. Интересно, кто из нас больше удивлен разговором?
— Ну хорошо, — сказал я, — может быть, ФТУ даже считает себя нравственным. Вы называете это гуманным обществом для людей. Но оно должно есть. И есть мясо — самый легкий путь.
Элнер взъерошила волосы.
— Очко в вашу пользу, Кот, — наконец пробормотала она. — Блестяще выигранное очко. Я поговорю с Натаном, когда представится возможность.
— И вы на самом деле думаете, что это что-нибудь изменит?
Элнер на секунду нахмурилась, но потом успокоилась.
— Человеческие индивидуумы имеют такую способность — менять точку зрения. Даже в таком масштабе. Но они нуждаются в информации. Как вы только что заметили.
— Поэтому вы и устраиваете эти дебаты? — Мне стало интересно, почему Элнер так беспокоилась о голосовании, если она не верила в то, что отдельные человеческие личности, их желания и убеждения играют хоть какую-нибудь роль в современном мире. Может быть, это объясняло, почему Элнер хотела занять вакансию в Совете. Может быть, причины этого лежали гораздо глубже, чем простая жажда власти или желание освободиться от пресса Та Мингов. — Вы вправду думаете, что есть выход?
— Полагаю да, — Элнер кивнула, но сейчас она не была уверена ни в чем, даже в том, почему она хочет занять кресло в Совете. Элнер повернулась к окнам, жар гнева рассеялся в ее мозгу, движения стали медленными и бесцельными. Она хотела, чтобы я ушел. Я хотел того же, но почему-то не мог уйти. Не мог переступить через разделяющую нас невидимую черту, которую никто из нас не знал, как разорвать.
Элнер смотрела вниз, на темное пятно очерченного светом парка. Ласуль ушла — из парка, но не из мыслей Элнер.
— Как Джули сейчас? — помолчав, спросила она. — С доктором Зибелингом? Она счастлива наконец?
— Так счастлива, как никто никогда не был, я думаю. — Пройдя через комнату, я остановился на балконе рядом с Элнер, но не слишком близко. — Джули и Зибелинг владеют небольшим участком в верхней части Куарро. Джули заполнила его бездомными животными… Она не может оставить в беде никого. Док, натыкаясь повсюду на животин, только переступает через них и улыбается.
Я был ее первым бездомным животным. Научившись сосуществовать со мной, док уже не страшился ничего другого.
— Зибелинг подходит Джули, она — ему. В Старом городе у них есть центр, где они помогают другим псионам собрать жизнь по кусочкам — так, как они когда-то помогли себе… и мне.
— Я так рада. — Элнер на самом деле была рада. Мысли Элнер нащупывали в образе улыбающейся, помогающей обездоленным Джули какое-то здоровое зерно, якорь спасения. Может, оставалась еще надежда — даже для Элнер. Она вопросительно взглянула на меня.
— Вы были когда-нибудь в Куарро, мадам? — спросил я Элнер, прежде чем она успела задать вопрос, на который никто из нас не хотел услышать ответа.
— Да, много раз. У меня там дом.
— А вы когда-нибудь были там в Висячих Садах? — вопрос давал мне возможность перевести взгляд на парк.
Впервые увидев Висячие Сады шестнадцатилетним подростком, я не поверил, что они настоящие, и едва поверил в то, что они — не плод моего воображения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140