- Ну что, шмон закончен? Хватает мне света?
- Вполне…
- Ну ладно, мне уроки надо делать, - бесстыдно заявил он и ехидно добавил: - Литературу.
- Может, тебе помочь? - нерешительно предложил я.
- Да уж я сам как-нибудь.
- Не будет он ничего делать, - неожиданно встряла мать хулигана. - Врет все! Сейчас опять музыку включит на полную катушку, и хоть трава не расти.
Я переступил с ноги на ногу. Еписеев стал потихоньку оттирать нас со своей территории. Я попятился. Моя спина уперлась в руль мотоцикла. Упало пальто.
- Может, посидите еще, Арсений Кириллович, - предложила Маша.
Что я мог ответить? Да, охотно, мол, посижу? Поем салата? Смешно. Тем более что сын летчика-испытателя сверлил меня наглым взглядом и ждал, когда я уберусь восвояси.
- Нет-нет, уже поздно, - я трусливо отпрянул от мотоцикла. - Я пойду… Как-нибудь… потом… В следующий раз.
- Вы что же, каждую неделю собираетесь мать объедать? - В Еписееве неожиданно взыграли сыновние чувства.
- Ну почему каждую неделю, Володя? Если хочешь, я больше не приду…
- Очень хочу! - сказал хулиган и гадко улыбнулся. - Мне вас и в школе во как хватает!
- Ну что ты такое говоришь, Вова, - обреченно выдохнула Мария.
Я понял, что больше в этом доме не появлюсь. Натягивая пальто, я горестно смотрел на прекрасное в электрическом свете Машино лицо. Ее губы изогнулись в легкой улыбке.
- А ну марш за уроки, нахал несчастный! - вдруг крикнула мадам Еписеева сыну.
Как ни странно, Еписеев молча скрылся в своей «детской» и захлопнул за собой дверь. Череп таинственно щерился всезнающим оскалом. Через минуту за дверью что-то взорвалось. Я вздрогнул. Судя по всему, хулиган Еписеев приступил к прослушиванию музыкальных произведений.
- Я тебя провожу, - нерешительно сказала Маша.
- Там темно.
- Тем более.
Мы осторожно спустились по лестнице. Света в подъезде по-прежнему не наблюдалось. Фонарик моя спутница забыла, а потому крепко держала меня за руку. Словно маленького. Наконец мы вышли под звезды и двинулись к метро.
- Боже, как мне все это надоело, - пробормотала мадам Еписеева, когда мы преодолели половину пути.
Я промолчал. Мне вдруг стало жалко эту маленькую женщину. Нелегко жить с хулиганом под одной крышей. Хотя кто знает?
У метро было пустынно. На фоне многочисленных домов, обступавших станцию как лес, оранжево горела буква «М».
«Мария, - подумал я. - Красивое имя. - Только вот фамилия у нее какая-то хулиганская. Но это дело поправимое. Фамилию можно поменять. К примеру, после свадьбы. Многие так поступают».
- У тебя фамилия по мужу? - внезапно спросил я.
Маша поежилась.
- Нет, по отцу. Когда мой муж еще гулял со мной, то я ему сразу сказала: если хочешь жениться - бери мою фамилию…
- И что? Он согласился? - опешил я.
- Видишь ли, когда отец умирал, то он завещал мне хранить фамилию. Больше хранить-то было нечего…
- Понятно, - сказал я.
У турникета, перед тем как опустить жетон в щель, я глупо спросил:
- Одна-то дойдешь? - словно собирался проводить ее назад.
Серые глаза уставились на меня. Красные губы дрогнули. Неожиданно мадам Еписеева пробормотала:
- Ты знаешь, Сеня, я ведь давно люблю тебя. С самого первого родительского собрания.
Она развернулась и быстро-быстро засеменила прочь.
«В огороде - бузина, а в Киеве - дядька», - как сказал бы наш директор Константин Кузьмич Рогожин.
Глава 11
Нет выхода
Интересно, что значит «давно»? - размышлял я, пересекая Москву в голубом вагоне с севера на юг. Сколько это «давно»? Когда у нас было первое родительское собрание? Год назад? Два? А может, месяц?
Я стал вспоминать, при каких обстоятельствах мадам Еписеева могла влюбиться в меня. Роль классного надзирателя ее сына я исполняю полтора года. Значит, полтора года - максимальный срок. Что ж, за такой промежуток времени, да с учетом того, что Мария не знает меня, а следовательно, идеализирует, ее чувство могло вполне окрепнуть и даже выродиться в своего рода манию.
И тут я вспомнил, как на прошлых родительских собраниях безбожно поносил хулигана Еписеева и как некая белесая дамочка во втором ряду с каждым моим словом все ниже и ниже опускала голову. Когда же я наконец отвлекался от грехов ее сына, меня неизменно преследовал чей-то серовато-голубоватый взгляд. Я помню, что, помимо родителей, мне постоянно что-то мешало на собраниях. Так вот оно что! Теперь мне стало все ясно. Влюбленные глаза мадам Еписеевой - вот что мешало мне сосредоточиться на встречах с родителями моих учеников.
Но с чего это она взяла, что я не пью? Кто ей мог сказать такую глупость? Вот уж будет разочарование так разочарование. Крушение всех надежд, не меньше…
Итак, я побывал в гостях у Маши Еписеевой. Ну и что? Я должен жениться на ней, как честный человек? Нет, зря затеял я эту катавасию с женитьбой. Все Катька! А я, человек подверженный чужому влиянию, поддался ее словам. И вот ведь взбрело в голову! До того времени, когда я буду натягивать одеяло зубами, еще очень и очень далеко. Сто раз можно успеть жениться. И девяносто девять раз развестись.
«Красногвардейская». Задумавшись, я толкнул дверь, собираясь выйти из метро. Дверь не открывалась. Я внимательно вгляделся в черную надпись, выведенную на стекле: «НЕТ ВЫХОДА».
Ну разве можно писать такое в общественных местах?! А если у человека горе? Как прикажете ему понимать эту зловещую надпись? В философском смысле? Так ведь и до самоубийства довести горемыку можно. Бьешься, ищешь выход из тупика, мучаешься, старательно взращиваешь в себе надежду, и вот на тебе: «Нет выхода».
Тот, с позволения сказать, пейзаж, что открылся моему взору в родном районе, мало отличался от картинки, которая окружала Машин «медвежий угол». Странно, а я и не замечал. Почти те же дома, совсем нет деревьев, пустота, и огоньки, огоньки, огоньки.
Войдя во двор, я отыскал среди многочисленных разноцветных пятен окно Витальки Рыбкина. Там еще мерцал красноватый свет. Если человек один, он вряд ли станет наслаждаться зрелищем красного фонаря. Наверняка у Рыбкина эта библиофилка Пастернак торчит. Деловое совещание, однако, затянулось. Хорошо, наверное, когда жена отдыхает где-то за границей. На Канарах или где там они проводят свой отдых? Я, правда, не могу судить, хорошо это или плохо. И кому хорошо. Вот если бы у меня была жена… Ну-ну, не будем об этом.
Итак, Виталька и его Пастернак отменяются. Если честно, мне вовсе и не хотелось идти к Рыбкину. Меня уже несколько часов слегка знобило - начиная с той минуты, как я выгрузился из метро в медвежьем углу мадам Еписеевой. К тому же верхняя челюсть начала неприятно пульсировать, что, по опыту, не предвещало ничего хорошего.
Я открыл дверь своего жилища. Под воздействием сквозняка из-под моих ног, словно вспугнутый кролик, а может, барсук, в кухню прошмыгнул гигантский комок свалявшейся пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87