- Представь меня даме.
Я представил их друг другу, и Ленька, улучив момент, когда Светлана отвернулась, прошептал:
- Ну, старикан, девочка - блеск! Одна шубка чего стоит. И где только таких отхватывают?
Тимирязьев подвел нас к гардеробу и самолично принял на руки драгоценную шубу мадам Рыбкиной. Под шубой скрывалась невиданная роскошь. Светлана приняла мои слова всерьез и, похоже, нацепила все свои побрякушки. Среди них преобладали бриллианты. Впрочем, изредка, особенно в ушах и на пальцах, встречались сапфиры и изумруды. Она излучала такое сияние, что я не сразу разглядел наряд моей спутницы. Даже видавший виды Тимирязьев остолбенел.
- Прошу в зал, - холуйским тоном просвиристел он. - Позвольте вашу ручку.
- Нет уж, - вмешался я. - Вы, Леонид, идите, занимайтесь делами, репетируйте. Мы как-нибудь сами разберемся.
Ленька, надувшись, удалился, а мы со Светой стали подниматься по лестнице.
- Кто этот пакостный тип? - поинтересовалась она.
- Да так, один знакомый.
- Это, небось, он тебя пригласил?
- Скорее я его, - бесстыже возвестил я, надеясь, что Светлана еще убедится в «обслуживающих» функциях моего разлюбезного друга.
Народу в зале было немного. Однако сам хозяин вечера со своей дамой, по-видимому, еще не появлялись. Блеск, исходящий от Светланы, не привлек ничьего внимания. Такого здесь было достаточно. Зато сама она привлекла внимание какой-то толстенной тетки с внешностью артистки театра «Ромэн».
- Привет, Изольда, - почему-то поздоровалась с ней Светлана. - Здравствуйте, Георг Георгиевич, - бросила она импозантному седому спутнику цыганки.
Изольда и Георг Георгиевич улыбнулись и закивали в ответ.
Мы сели за свободный столик, и я спросил Светлану:
- Что, знакомые?
- Мир тесен! - ответила она. - Это Виталькины сослуживцы.
В этот момент из дальнего конца раздалось:
- Привет, Светочка! Как дела?
Мадам Рыбкина помахала рукой бритому мужику с золотыми зубами и толстенной золотой же цепью на бычьей шее.
- Опять знакомый? - уже недовольно спросил я.
- Представь себе, опять, - по густо напудренному лицу Светы блуждала растерянная полуулыбка.
- Оно не удивительно, - стал успокаивать я. - Мир, действительно, тесен. А потом, ресторан-то дорогой, так что немудрено, что ты встретила сослуживцев своего бывшего. Может, они здесь завсегдатаи…
К нашему столику подошел Ленька. Несмотря на напускную хмурость, при взгляде на Светлану он всякий раз расплывался в улыбке.
- Ты бы видел этот текст! - сказал он, вероятно имея в виду песню, заказанную хозяином вечера.
- Вы его все-таки нашли?
- Ага, бомж один напел. За бутылку. Мат, правда, пришлось заменить. Хотя, как знать, может, нашему бандиту песенка дорога именно из-за мата? Так что споем на свой страх и риск.
К Леньке подвалил красноносый дядька в бабочке, под мышкой он держал стопку нот.
- Ну и где этот кекс с гадиной? - непонятно спросил он.
- Похоже, они появятся после того, как мы отыграем эту дрянь, - ответил Тимирязьев и сказал Светлане: - Кушайте, не стесняйтесь. Сейчас начинаем.
Ну надо же, «кушайте»! И откуда только в лексиконе моего друга взялось это лакейское словцо?
Красноносый и Ленька поднялись на сцену. Саксофон предупреждающе фыркнул. Скрежет ножей и вилок прекратился, но через мгновение возобновился с удвоенной силой. Как будто кузнечики в августовский полдень.
Ленька перекинул саксофон за спину и взял в руки микрофон.
- Друзья, - затянул он гнусавым ресторанным голосом, - все мы собрались здесь, чтобы отметить одно достославное знакомство. Скажем так, одного известного вам замечательного джентльмена с пока неизвестной вам, но, безусловно, прекрасной леди. Вы получили от них интригующие пригласительные билеты и пришли сюда. За что вам огромное спасибо! Имен наша пара просила пока не называть, но… - Ленька перевел дух и заорал, стараясь перекричать чавканье: - Дорогие гости! Вы сами должны отгадать, кто сейчас предстанет перед вашими уважаемыми очами! Итак, песня!
Музыканты встрепенулись, Тимирязьев перекинул саксофон на грудь и выпучил глаза. К микрофону выдвинулся пухлый солист в розовой рубахе, ужасно напоминавший огромного младенца. Он старательно пригладил блестящие длинные кудри и хрипло завел:
Я жиган московский, парень я блатной,
Торможу я тачку и - скорей домой.
Если ты - козлище, роги обломлю.
Вынимайте тыщи, денежки люблю!
Публика заметно оживилась. Некоторые даже прекратили жевать. Я с улыбкой посмотрел на Светлану и хотел отпустить замечание по поводу изысканности этой песни, но увидел, что на моей спутнице нет лица.
Тем временем солист перешел к припеву. Зал, к моему удивлению, подхватил вместе с ним:
В законе вор, в законе вор. Закон - простой:
Коль в зоне ты, то ты - блатной,
Коль дома ты, то ты - бугор.
В законе вор, в законе вор!
Над столиками повисло матерное жужжание. Чувствовалось, что над текстом изрядно потрудилась редакторская рука. Я с удовольствием приготовился слушать дальше:
У меня в котлете - ровно миллион,
А котлы имеют заграничный звон,
И на барахолке знает фуцманьё,
Кто им всем расставит точечки над «ё».
«Точечки над «ё» меня почти умилили. Вот уж явная Ленькина придумка!
Зал уверенно подхватил припев, и я спросил Светлану:
- Ну как тебе? Прямо Чикаго двадцатых годов!
Она свирепо глянула на меня и прошипела:
- Куда ты меня привел?
- Тебе не нравится? Я думал…
Но солист вместе со златозубым залом не дали мне докончить. Тимирязьев извлекал из своей дуды какие-то пароходные звуки. Со всех сторон раздавалось:
Что ты давишь, тюбик? Что коптишь, охнарь?
Всех столичных улиц я - король и царь,
А чуть что, так стоит пальцем шевельнуть,
И, зажав волыны, вспенится вся муть!
- Это же Виталькина любимая песня! - выкрикнула мадам Рыбкина, как только рев немного утих.
- Ну и что? - не понял я. - Мало ли песен на свете?
Песня закончилась. И тут все стали скандировать, как на трибунах:
- РЫБ-КИН!!! РЫБ-КИН!!! ПРО-СИМ!!! ПРО-СИМ!!!
Я едва не потерял сознание. От соприкосновения моего лица с салатом спасло лишь то, что я вовремя ухватился за ледяную руку Светланы. На сцену, освещенную цветными огнями, вышел торговец кетчупом и мой однокашник Виталий Рыбкин собственной персоной. Он ослепительно улыбался. Под руку он держал Ларису Пастернак. Она была в золотом платье с огромным декольте, спину обвивали бесчисленные золоченые шнурочки.
Глава 24
Мир все-таки тесен
Я уткнул глаза в салат. Так бы и разглядывал всю оставшуюся жизнь зеленый горошек вперемежку с картошкой. Вот это совпадение! Мир, разумеется, тесен, кто спорит? Но не настолько же! Мир все-таки не сводится к моей кухне!
Я покосился на свою спутницу. Она тоже поникла, как ковыль после бури. Кажется, даже бриллианты слегка потускнели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Я представил их друг другу, и Ленька, улучив момент, когда Светлана отвернулась, прошептал:
- Ну, старикан, девочка - блеск! Одна шубка чего стоит. И где только таких отхватывают?
Тимирязьев подвел нас к гардеробу и самолично принял на руки драгоценную шубу мадам Рыбкиной. Под шубой скрывалась невиданная роскошь. Светлана приняла мои слова всерьез и, похоже, нацепила все свои побрякушки. Среди них преобладали бриллианты. Впрочем, изредка, особенно в ушах и на пальцах, встречались сапфиры и изумруды. Она излучала такое сияние, что я не сразу разглядел наряд моей спутницы. Даже видавший виды Тимирязьев остолбенел.
- Прошу в зал, - холуйским тоном просвиристел он. - Позвольте вашу ручку.
- Нет уж, - вмешался я. - Вы, Леонид, идите, занимайтесь делами, репетируйте. Мы как-нибудь сами разберемся.
Ленька, надувшись, удалился, а мы со Светой стали подниматься по лестнице.
- Кто этот пакостный тип? - поинтересовалась она.
- Да так, один знакомый.
- Это, небось, он тебя пригласил?
- Скорее я его, - бесстыже возвестил я, надеясь, что Светлана еще убедится в «обслуживающих» функциях моего разлюбезного друга.
Народу в зале было немного. Однако сам хозяин вечера со своей дамой, по-видимому, еще не появлялись. Блеск, исходящий от Светланы, не привлек ничьего внимания. Такого здесь было достаточно. Зато сама она привлекла внимание какой-то толстенной тетки с внешностью артистки театра «Ромэн».
- Привет, Изольда, - почему-то поздоровалась с ней Светлана. - Здравствуйте, Георг Георгиевич, - бросила она импозантному седому спутнику цыганки.
Изольда и Георг Георгиевич улыбнулись и закивали в ответ.
Мы сели за свободный столик, и я спросил Светлану:
- Что, знакомые?
- Мир тесен! - ответила она. - Это Виталькины сослуживцы.
В этот момент из дальнего конца раздалось:
- Привет, Светочка! Как дела?
Мадам Рыбкина помахала рукой бритому мужику с золотыми зубами и толстенной золотой же цепью на бычьей шее.
- Опять знакомый? - уже недовольно спросил я.
- Представь себе, опять, - по густо напудренному лицу Светы блуждала растерянная полуулыбка.
- Оно не удивительно, - стал успокаивать я. - Мир, действительно, тесен. А потом, ресторан-то дорогой, так что немудрено, что ты встретила сослуживцев своего бывшего. Может, они здесь завсегдатаи…
К нашему столику подошел Ленька. Несмотря на напускную хмурость, при взгляде на Светлану он всякий раз расплывался в улыбке.
- Ты бы видел этот текст! - сказал он, вероятно имея в виду песню, заказанную хозяином вечера.
- Вы его все-таки нашли?
- Ага, бомж один напел. За бутылку. Мат, правда, пришлось заменить. Хотя, как знать, может, нашему бандиту песенка дорога именно из-за мата? Так что споем на свой страх и риск.
К Леньке подвалил красноносый дядька в бабочке, под мышкой он держал стопку нот.
- Ну и где этот кекс с гадиной? - непонятно спросил он.
- Похоже, они появятся после того, как мы отыграем эту дрянь, - ответил Тимирязьев и сказал Светлане: - Кушайте, не стесняйтесь. Сейчас начинаем.
Ну надо же, «кушайте»! И откуда только в лексиконе моего друга взялось это лакейское словцо?
Красноносый и Ленька поднялись на сцену. Саксофон предупреждающе фыркнул. Скрежет ножей и вилок прекратился, но через мгновение возобновился с удвоенной силой. Как будто кузнечики в августовский полдень.
Ленька перекинул саксофон за спину и взял в руки микрофон.
- Друзья, - затянул он гнусавым ресторанным голосом, - все мы собрались здесь, чтобы отметить одно достославное знакомство. Скажем так, одного известного вам замечательного джентльмена с пока неизвестной вам, но, безусловно, прекрасной леди. Вы получили от них интригующие пригласительные билеты и пришли сюда. За что вам огромное спасибо! Имен наша пара просила пока не называть, но… - Ленька перевел дух и заорал, стараясь перекричать чавканье: - Дорогие гости! Вы сами должны отгадать, кто сейчас предстанет перед вашими уважаемыми очами! Итак, песня!
Музыканты встрепенулись, Тимирязьев перекинул саксофон на грудь и выпучил глаза. К микрофону выдвинулся пухлый солист в розовой рубахе, ужасно напоминавший огромного младенца. Он старательно пригладил блестящие длинные кудри и хрипло завел:
Я жиган московский, парень я блатной,
Торможу я тачку и - скорей домой.
Если ты - козлище, роги обломлю.
Вынимайте тыщи, денежки люблю!
Публика заметно оживилась. Некоторые даже прекратили жевать. Я с улыбкой посмотрел на Светлану и хотел отпустить замечание по поводу изысканности этой песни, но увидел, что на моей спутнице нет лица.
Тем временем солист перешел к припеву. Зал, к моему удивлению, подхватил вместе с ним:
В законе вор, в законе вор. Закон - простой:
Коль в зоне ты, то ты - блатной,
Коль дома ты, то ты - бугор.
В законе вор, в законе вор!
Над столиками повисло матерное жужжание. Чувствовалось, что над текстом изрядно потрудилась редакторская рука. Я с удовольствием приготовился слушать дальше:
У меня в котлете - ровно миллион,
А котлы имеют заграничный звон,
И на барахолке знает фуцманьё,
Кто им всем расставит точечки над «ё».
«Точечки над «ё» меня почти умилили. Вот уж явная Ленькина придумка!
Зал уверенно подхватил припев, и я спросил Светлану:
- Ну как тебе? Прямо Чикаго двадцатых годов!
Она свирепо глянула на меня и прошипела:
- Куда ты меня привел?
- Тебе не нравится? Я думал…
Но солист вместе со златозубым залом не дали мне докончить. Тимирязьев извлекал из своей дуды какие-то пароходные звуки. Со всех сторон раздавалось:
Что ты давишь, тюбик? Что коптишь, охнарь?
Всех столичных улиц я - король и царь,
А чуть что, так стоит пальцем шевельнуть,
И, зажав волыны, вспенится вся муть!
- Это же Виталькина любимая песня! - выкрикнула мадам Рыбкина, как только рев немного утих.
- Ну и что? - не понял я. - Мало ли песен на свете?
Песня закончилась. И тут все стали скандировать, как на трибунах:
- РЫБ-КИН!!! РЫБ-КИН!!! ПРО-СИМ!!! ПРО-СИМ!!!
Я едва не потерял сознание. От соприкосновения моего лица с салатом спасло лишь то, что я вовремя ухватился за ледяную руку Светланы. На сцену, освещенную цветными огнями, вышел торговец кетчупом и мой однокашник Виталий Рыбкин собственной персоной. Он ослепительно улыбался. Под руку он держал Ларису Пастернак. Она была в золотом платье с огромным декольте, спину обвивали бесчисленные золоченые шнурочки.
Глава 24
Мир все-таки тесен
Я уткнул глаза в салат. Так бы и разглядывал всю оставшуюся жизнь зеленый горошек вперемежку с картошкой. Вот это совпадение! Мир, разумеется, тесен, кто спорит? Но не настолько же! Мир все-таки не сводится к моей кухне!
Я покосился на свою спутницу. Она тоже поникла, как ковыль после бури. Кажется, даже бриллианты слегка потускнели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87