«Лига монархов» готова к осуществлению. Лондонский, берлинский, даже венский двор – все идут нам навстречу… Только выжидают момента, когда от слов можно будет перейти к делу и сломить шею этой революционной гидре, охватившей своими щупальцами нашу прекрасную Францию… Могу ли я быть уверенным, что самая могущественная государыня станет в первые ряды этого грозного ополчения, призванного самим Богом вернуть мир народам, восстановить спокойствие, справедливость и истинную свободу, а не якобинское безвластие и анархию на нашей бедной родине? Я вынужден поставить такой прямой вопрос, граф. Правда, всё время и вы, и ваши министры, и сама императрица поддерживали в наших сердцах святую надежду. Но я уезжаю. Время действия давно приспело. В самой Франции назревают новые события. Партии раскололись. Конечно, и наши друзья стараются поселить раздор между этими грязными санкюлотами… Для такой работы, кроме личного риска, необходимы денежные средства… Словом, тысяча вопросов… Жгучих, самых неотложных… И ни одного положительного ответа – увы – не удалось нам услышать до сей поры. А завтра – день прощанья… И знаете ли, ваше сиятельство… Я не знаю, как и сказать… Но в отношении лично меня до сих пор не решено, куда я направлюсь теперь? Для поддержания святого дела истощены все средства, какие были в моих руках, в руках близких мне людей. Составление армии и содержание её сделано почти целиком в долг!.. Теперь пора расплатиться. Кредиторы заговорили… А я…
Принц не докончил и только тяжело вздохнул.
– Боже мой! Отчего вы раньше, ваше высочество, так откровенно не сказали мне всего! Конечно, мы и теперь сделаем, что возможно. Но не думаю, чтобы такая поддержка отвечала и нашим желаниям и вашей необходимости… Но конечно, в самом скором времени… Я сегодня же буду говорить с государыней… И завтра до отъезда вы получите ответ. Ручаюсь вам в этом…
– Да благословит вас Бог, милый граф! Но куда вы дадите знать о дальнейшем после моего отъезда? В Кобленц я вернуться не могу…
– Да и не надо. Поезжайте в страну «свободы»… В Лондоне вы будете приняты самым лучшим образом. Уверен в том…
– Кредиторы и там найдут меня. А законы Англии очень суровы к неаккуратным должникам… Я так слыхал…
– Пустое! Вздор, ваше высочество. Вам и думать не надо о том!.. Позвольте себе отстранить все возражения вашего высочества. Англия за честь почтёт принять принца д'Артуа, друга русской императрицы. Король Георг никогда не пойдёт против нас. Я вас уверяю. И не без оснований… Там будет сделано для вас всё, что ни пожелает государыня.
– Но парламент… министры… Они в Англии несколько в иных отношениях к короне, чем здесь, в стране счастливого самодержавия… Конституция…
– Фу, какое избитое… простите, даже пошлое слово, ваше высочество! Вам ли, правнуку Людовика XI, Людовика Святого и других, думать о подобных пустяках? Парламент – это для толпы… Для успокоения черни. А высшая политика делается не грубыми руками этих торгашей из нижней палаты… Наконец, у нас там есть свой министр, князь Семён Романович Воронцов… Он немножко опустился и распустился среди «свободных британцев». Но вы передадите ему от моего имени… Прямо от меня всё, о чём мы сейчас решим. И посмотрел бы я, как это не будет сделано в полное ваше удовлетворение. Полагаю, это должно вас устроить, ваше высочество.
– О, если так… Если вы говорите, ваше сиятельство…
И оба глубокие политика стали заниматься обсуждением подробностей дальнейшего образа действий. Как раз в это время доложили о приходе принца де Линя и маркиза Эстергази, которые тоже вступили как бы в свиту фаворита, ожидая от него великих и богатых милостей. Особенным усердием отличался князь Эстергази.
– Вот кстати. Проси, проси, конечно! Вы не против, ваше высочество? Мы с ними и приступим к работе, так сказать, viribus unitis!.. Ха-ха-ха… О, пусть берегутся эти все «голоштанники», люди «долин и гор», все эти масоны и цареубийцы! Мы им дадим себя знать!..
* * *
Екатерина на своей половине сейчас тоже сидела не одна.
Сказавшись больной, она забавлялась с маленьким Эстергази, мальчиком лет девяти.
Миловидный, с живыми, мышиными глазками, ребёнок был очень развит для своих лет. Но больше в дурную, чем в хорошую сторону. Бледное личико и синие подглазины были бы подозрительны для родителей, более внимательных к детям, чем чета Эстергази. Мальчик любил впиваться поцелуями в губы и грудь красивым молодым фрейлинам, окружающим Екатерину. Его собственная гувернантка сама отдавала ему крепкие поцелуи и по ночам часто наведывалась к постельке мальчика, хорошо ли ему спать…
Преждевременная испорченность сквозила в чертах ребёнка, несмотря на наивный и ребячливый тон, какой усвоил себе этот маленький актёр. Екатерина видела всё. Но её забавляло в ребёнке и проявление ранних страстей, и рафинированная чувственность, свойственная старинным расам, и способность мальчика твёрдо вести внушённую ему роль.
Сама актриса по натуре, она ценила дарование, где бы и в чём оно ни проявлялось.
Сначала князёк пел ей слабым, но верным и приятным голоском народные двусмысленные песенки своей родины и соблазнительные куплеты салонных романсов. При этом мимика и движения худенького тельца, полные наивного, бессознательного цинизма, поясняли недосказанный порою смысл стихов…
– Да ты прелесть что за обезьянка! – хохотала от души Екатерина. – Я тебя каждый день буду ждать… Приходи, будем друзьями… Ну, теперь пой песню ваших «голоштанников»…
– Слушаю, ваше величество.
Мальчик взъерошил себе длинные, завитые волосы, нахмурил брови и, подражая грубым народным голосам, старался побасистее запеть заказанную песню.
…«Са ira! ca ira!..»
Резкий, зловещий припев прозвучал в покоях самодержавных государей Севера каким-то тайным предзнаменованием…
Даже слабый голосок ребёнка получил особую звучность и выразительность, как будто князёк перенёсся к той минуте, когда впервые прозвучала эта боевая песня в его розовых, аристократических ушах и запомнилась навсегда.
Величавый, лет сорока человек в роскошном французском кафтане и кружевном жабо, очень моложавый на вид, показался на пороге комнаты, дверь которой раскрылась без предварительного доклада, согласно данному заранее приказанию императрицы.
Вошедший сделал большие глаза, услышав мятежный напев в таком неподходящем месте, но сейчас же овладел собой и низким поклоном приветствовал хозяйку, которая протянула ему радостно обе руки.
– Входите, входите, милый Шуазель. Я вас жду. А пока от скуки забавлялась этим очаровательным парижанином… Садитесь. Сюда, ближе. Поболтаем… Его я сейчас отпущу. Ступай, мой князёк. Кланяйся своей маме и своему папе и скажи, что я приказала приводить тебя каждый день, с утра, когда сам пожелаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
Принц не докончил и только тяжело вздохнул.
– Боже мой! Отчего вы раньше, ваше высочество, так откровенно не сказали мне всего! Конечно, мы и теперь сделаем, что возможно. Но не думаю, чтобы такая поддержка отвечала и нашим желаниям и вашей необходимости… Но конечно, в самом скором времени… Я сегодня же буду говорить с государыней… И завтра до отъезда вы получите ответ. Ручаюсь вам в этом…
– Да благословит вас Бог, милый граф! Но куда вы дадите знать о дальнейшем после моего отъезда? В Кобленц я вернуться не могу…
– Да и не надо. Поезжайте в страну «свободы»… В Лондоне вы будете приняты самым лучшим образом. Уверен в том…
– Кредиторы и там найдут меня. А законы Англии очень суровы к неаккуратным должникам… Я так слыхал…
– Пустое! Вздор, ваше высочество. Вам и думать не надо о том!.. Позвольте себе отстранить все возражения вашего высочества. Англия за честь почтёт принять принца д'Артуа, друга русской императрицы. Король Георг никогда не пойдёт против нас. Я вас уверяю. И не без оснований… Там будет сделано для вас всё, что ни пожелает государыня.
– Но парламент… министры… Они в Англии несколько в иных отношениях к короне, чем здесь, в стране счастливого самодержавия… Конституция…
– Фу, какое избитое… простите, даже пошлое слово, ваше высочество! Вам ли, правнуку Людовика XI, Людовика Святого и других, думать о подобных пустяках? Парламент – это для толпы… Для успокоения черни. А высшая политика делается не грубыми руками этих торгашей из нижней палаты… Наконец, у нас там есть свой министр, князь Семён Романович Воронцов… Он немножко опустился и распустился среди «свободных британцев». Но вы передадите ему от моего имени… Прямо от меня всё, о чём мы сейчас решим. И посмотрел бы я, как это не будет сделано в полное ваше удовлетворение. Полагаю, это должно вас устроить, ваше высочество.
– О, если так… Если вы говорите, ваше сиятельство…
И оба глубокие политика стали заниматься обсуждением подробностей дальнейшего образа действий. Как раз в это время доложили о приходе принца де Линя и маркиза Эстергази, которые тоже вступили как бы в свиту фаворита, ожидая от него великих и богатых милостей. Особенным усердием отличался князь Эстергази.
– Вот кстати. Проси, проси, конечно! Вы не против, ваше высочество? Мы с ними и приступим к работе, так сказать, viribus unitis!.. Ха-ха-ха… О, пусть берегутся эти все «голоштанники», люди «долин и гор», все эти масоны и цареубийцы! Мы им дадим себя знать!..
* * *
Екатерина на своей половине сейчас тоже сидела не одна.
Сказавшись больной, она забавлялась с маленьким Эстергази, мальчиком лет девяти.
Миловидный, с живыми, мышиными глазками, ребёнок был очень развит для своих лет. Но больше в дурную, чем в хорошую сторону. Бледное личико и синие подглазины были бы подозрительны для родителей, более внимательных к детям, чем чета Эстергази. Мальчик любил впиваться поцелуями в губы и грудь красивым молодым фрейлинам, окружающим Екатерину. Его собственная гувернантка сама отдавала ему крепкие поцелуи и по ночам часто наведывалась к постельке мальчика, хорошо ли ему спать…
Преждевременная испорченность сквозила в чертах ребёнка, несмотря на наивный и ребячливый тон, какой усвоил себе этот маленький актёр. Екатерина видела всё. Но её забавляло в ребёнке и проявление ранних страстей, и рафинированная чувственность, свойственная старинным расам, и способность мальчика твёрдо вести внушённую ему роль.
Сама актриса по натуре, она ценила дарование, где бы и в чём оно ни проявлялось.
Сначала князёк пел ей слабым, но верным и приятным голоском народные двусмысленные песенки своей родины и соблазнительные куплеты салонных романсов. При этом мимика и движения худенького тельца, полные наивного, бессознательного цинизма, поясняли недосказанный порою смысл стихов…
– Да ты прелесть что за обезьянка! – хохотала от души Екатерина. – Я тебя каждый день буду ждать… Приходи, будем друзьями… Ну, теперь пой песню ваших «голоштанников»…
– Слушаю, ваше величество.
Мальчик взъерошил себе длинные, завитые волосы, нахмурил брови и, подражая грубым народным голосам, старался побасистее запеть заказанную песню.
…«Са ira! ca ira!..»
Резкий, зловещий припев прозвучал в покоях самодержавных государей Севера каким-то тайным предзнаменованием…
Даже слабый голосок ребёнка получил особую звучность и выразительность, как будто князёк перенёсся к той минуте, когда впервые прозвучала эта боевая песня в его розовых, аристократических ушах и запомнилась навсегда.
Величавый, лет сорока человек в роскошном французском кафтане и кружевном жабо, очень моложавый на вид, показался на пороге комнаты, дверь которой раскрылась без предварительного доклада, согласно данному заранее приказанию императрицы.
Вошедший сделал большие глаза, услышав мятежный напев в таком неподходящем месте, но сейчас же овладел собой и низким поклоном приветствовал хозяйку, которая протянула ему радостно обе руки.
– Входите, входите, милый Шуазель. Я вас жду. А пока от скуки забавлялась этим очаровательным парижанином… Садитесь. Сюда, ближе. Поболтаем… Его я сейчас отпущу. Ступай, мой князёк. Кланяйся своей маме и своему папе и скажи, что я приказала приводить тебя каждый день, с утра, когда сам пожелаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190