Безбородко медленно пошёл за ним.
– Ваше величество, – заговорил Будберг, взяв в руки «проект» обещания, оставленный на столе, – неужели и эта бумага так пугает вас? Тут же нет никаких обязательств… Только точно выражена ваша собственная мысль… Ещё короче и прямее. Ни о чём не говорится, как о свободе совести… религии… Говорится…
– Так, как желает императрица, её митрополит и все попы, а не так, как желаю и могу выразить это я, король Швеции и моего народа, который тоже глубоко и горячо верит в свой закон.
– Но тут нет обязательств, неприемлемых для вас, государь! Стоит подписать эти строки, и всё будет устроено… Мы молим вас, государь… Не ставьте в тяжёлое, в опасное положение и себя, и вашу родину вместе с нами… Подумайте, ваше величество! – наперебой стали убеждать юношу русские, окружив его почти со всех сторон.
Непривычный к подобной настойчивости, упрямый и вспыльчивый по натуре, Густав вдруг выпрямился, окинул всех властным, холодным взглядом и отчеканил:
– Нет! Не подпишу я ничего противного законам моей страны!
Повернулся и скрылся за дверью своей комнаты, щёлкнув замком.
Русские стояли ошеломлённые, растерянные.
– Какая дерзость! – только и вырвалось у Шувалова.
Молча откланявшись регенту, Штедингу, шведам, все вышли и поспешили во дворец.
«Что-то там творится? Что там делается?» – думал каждый про себя.
Им навстречу мчался снова Морков, посланный для последней попытки.
Было уже около десяти часов вечера.
Два с лишним часа ждал весь двор, чем разрешится загадочное смятение.
Архиереи, священники, весь клир изнемогали в своих блестящих одеяниях.
Что делалось с государыней – видели все.
Лицо у неё сразу осунулось, постарело так сильно, что страх охватил окружающих. День обещал кончиться очень печально.
Не успели вельможи, приехавшие от короля, войти осторожно в покой, где сидела государыня, как к ним двинулся Зубов:
– Ну, что?
– Нам не удалось. Он прямо безумный… Совсем с ума сошёл… Или настроил его кто-нибудь очень сильно. Узнать нельзя мальчишку, такого тихого, спокойного, рассудительного до сих пор… Что скажет Морков?
– Да, да… Я ещё послал… Да, вот и он… Ну, что, говорите!
Морков, бледный от страха, еле проговорил:
– Даже не раскрыл дверей…
– Надо доложить государыне… Идёмте со мной…
И Зубов, бледный, взволнованный, тихо подошёл к креслу Екатерины.
Морков следовал за ним, как приговорённый на плаху.
– Ваше величество… Вот он… граф говорит… Король подписывать ничего не желает… Он заперся у себя… Он не приедет нынче!..
Екатерина стремительно поднялась, опираясь на свою трость, хотела что-то сказать и не могла.
Зотов, очевидно стоящий наготове, подбежал со стаканом воды.
Отпив судорожно два-три глотка, Екатерина сделала движение к Моркову и хрипло, еле внятно проговорила:
– Нет?.. Он… Это ты… ты всё… Уверил меня и всех… Ты…
Тростью она ткнула в ноги съёжившегося придворного раз, другой, словно хотела подчеркнуть своё гневное, презрительное «ты»… Безбородко, желая скрыть тяжёлую, дикую сцену от остальных, кинулся между нею и Морковым. Едва сдержавшись, переведя дыхание, Екатерина только произнесла глухо:
– Ну, проучу же я этого мальчишку…
Не договорила, пошатнулась. Лицо у неё покраснело, рот слегка перекосился.
Напуганные Зубов и Нарышкин подхватили её под руки и увели в спальню, куда побежал и Роджерсон, бывший в числе свиты…
Лёгкий удар поразил разгневанную государыню.
Вернувшийся Зубов приказал всем объявить, что по нездоровью жениха обручение откладывается.
Все разошлись, смущённые, негодующие.
Настоящая причина быстро стала известна во дворце и в целом городе.
Имя Зубова и Моркова не сходило с языка последнего обывателя столицы. Их проклинали, осмеивали, осуждали.
Винили и государыню, которая так неосторожно доверилась двум верхоглядам в этом важном щекотливом вопросе.
В общей суматохе мало кто подумал о юной невесте. С мёртвенно-бледным, кротким, недоумевающим личиком дошла она до своей комнаты, отведённой тут же, во дворце.
И сразу потоком хлынули слёзы из этих испуганных больших глаз; от рыданий, которые давно уже клокотали внутри, трепетала и разрывалась грудь.
Ни мать, ни окружающие фрейлины, ни воспитательницы, ни сестра – никто не мог успокоить рыдающей малютки, остановить этих слёз.
А Павел, весь сжавшийся, с нахмуренными бровями, с головой, ушедшей в узкие плечи, словно приготовившись к смертельному прыжку, мчался в свой мрачный, пустынный дворец!..

VII
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
Долго спустя после полуночи, Перекусихина, Роджерсон, Протасова со своими племянницами, все близкие к Екатерине лица хлопотали, стараясь помочь больной государыне облегчить мучительные колики, которые всегда являлись после сильных потрясений.
Наконец боль успокоилась, императрица задремала. Перекусихина тоже прикорнула тут же на диване, не раздеваясь почти. Все разошлись на покой.
Под утро верная, старая камеристка, спавшая, как говорится, вполглаза, вскочила и стала прислушиваться.
Она не ошиблась, глухие стоны неслись от постели больной.
Неугасимая лампада у иконы Казанской Божией Матери слабо озаряла обширную спальню. На столике у кровати мерцал ночник.
При этом свете Перекусихина увидела больную, которая лежала на спине, сбросив с себя покрывало. Её левая рука темнела на груди, неподвижная после вчерашнего лёгкого удара. Место, из которого Роджерсон пускал кровь, было перевязано.
Больная стонала во сне, даже как будто делала попытки заговорить, пошевельнуться, но не могла, очевидно, мучимая кошмаром.
Шепча молитвы, осторожно, нежно стала снимать Перекусихина руку с тяжело дышащей груди.
Екатерина проснулась, быстро поднялась, села на кровати, озираясь с испугом:
– Ты? Что тебе нужно? Никто не входил сюда? Никого не было?
Дрожа от холода с голыми плечами, а также и от пережитого во сне страха, Екатерина пошарила правой рукой, ища чем бы укрыться.
– Господь с тобой, матушка моя! Кому войти! Перекрестись, дай я окрещу тебя, родимая… Ложись, почивай… Ишь, приснилось видно, что. От смуты от боли, от всякого неудовольствия. Спи, почивай…
– Приснилось? Да, правда. Мне снилось, кто-то чёрный, без лица, без виду, подошёл и склонился надо мной. Хочу спросить, хочу прогнать – голосу нет. Кошмар, правда. Ты руку мне сняла с груди? Вот, от руки и приснилось. Но я так хотела узнать, кто это такой. Второй раз вижу этот тяжёлый сон. В день смерти его покойного государя… И вот нынче опять… Не к добру это, Саввишна.
– Ну, добро. Утром разберём, к добру оно либо к худу. А теперь усни. На бочок изволь лечь… Так, я прикрою хорошенько. И тут буду. Никуда до утра не уйду. Спи с Господом… Мало ли что ночью привидится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190