Казалось, он самим провидением был создан для торжественных церемоний, открытия памятников и вручения орденов. Глядя на него, никому бы и в голову не пришло сомневаться в величии и силе империи, даже если бы она была на краю гибели. Огромный, круглый, похожий на шар, усеянный звёздами, он медленно катился по паркету, раздавая улыбки направо и налево. Поверх огромного шара природа приделала меньший – круглую голову в парике, в которую вделаны были хитрые заплывшие глазки.
За ним важно шествовали, поражая всех количеством драгоценностей и роскошью костюмов, богатейшие и могущественнейшие помещики империи: генерал-фельдмаршал Кирилл Разумовский, Алексей и Фёдор Орловы и Михаил Никитич Волконский.
Когда канцлер дошёл до середины зала и обнял главнокомандующего, от толпы отделилась девушка в белом платье и направилась к нему, держа в руках лист пергамента, перевязанный лентой. Великий канцлер взглянул на неё, охнул и подобрал брюхо. Она обладала удивительной, нечеловеческой красотой, сила которой непреодолима. У статуи, одетой в белое платье, ресницы дрогнули, невинная грудь нервно затрепетала под тончайшим шёлком, но в огромных славянских глазах, мерцавших как изумруды, таились лукавство и грех. Она начала читать приветственные стихи, канцлер не слушал их. До него доносился только голос, серебристый, звенящий, как колокольчик. Она кончила читать и присела в реверансе. Канцлер поцеловал её в лоб и спросил, никого не стесняясь, у Чернышёва:
– Кто такая?
Главнокомандующий улыбнулся, сказал тихо:
– Шереметевская актриса Елизавета Туранова, училась в Италии, изумительная певица…
Безбородко как во сне двинулся вперёд. Двери второго зала открылись. Стол, накрытый на несколько тысяч персон, уходил в глубину, как бесконечная белая дорога. Хрусталь, серебро и цветы терялись среди множества блюд.
Канцлер занял своё место, потом встал:
– За здоровье ея величества!
Музыка заиграла туш, бокалы поднялись в воздух, ужин начался…
Граф Пётр Борисович Шереметев приехал в Собрание, когда ужин кончился и бал уже был в полном разгаре.
Пётр Борисович принадлежал к числу тех немногих вельмож в империи, род которых все цари и царицы, начиная с Петра Первого, считали необходимым награждать и ласкать и богатство которых, наследственное и вследствие удачных браков, превосходило всякое воображение. Шереметеву шёл восьмой десяток, он устал от почестей, славы, денег и, имея около двухсот тысяч крепостных в разных концах России, давно уже ничем не интересовался, почти безвыездно живя в Кускове на положении феодального князя. Шереметев завёл собственный гусарский эскадрон с командиром, своих гофмаршалов, камергеров, фрейлин. Его театр был одним из лучших в Европе.
В 1767 году, будучи выбран в комиссию Уложения, он поразил всех, изъявив готовность освободить своих крестьян.
Женившись на княжне Варваре Алексеевне Черкасской, он получил в приданое знаменитую подмосковную этого рода – Останкино.
В 1787 году один из современников писал: «Останкино принадлежит Петру Борисовичу графу Шереметеву: в оном великолепный увеселительный дом и регулярный сад с прудами. Оно отстоит от города в трёх верстах».
После смерти Петра Борисовича Шереметева в 1788 году сын и единственный наследник всех его богатств Николай Петрович Шереметев, получивший образование в Лейденском университете и много лет живший в Европе, задумал превратить Останкино в «чудо русского искусства и архитектуры».
Крепостные архитекторы Иван и Павел Аргуновы, Миронов и Дикушин в постройке нового Останкинского дворца превзошли Кваренги и Кампорези. Наборные паркеты, равных которым не было даже в Версале, сделаны были руками крепостных Фёдора Прядченко, Пряхина и Четверикова. Роспись плафонов и лепные работы принадлежали крепостным художникам – Петру Сержанцеву, Емельянову, Жилкину и Мешкову.
Верхний зал был украшен резьбой знаменитого крепостного резчика – Ивана Семёновича Мочалина.
Главный зал Останкинского дворца сказочным образом превращался в театр; паркет раздвигался, из трюма поднимались ложи бельэтажа и ряды амфитеатра и партера, отделявшегося балюстрадой от оркестра. Голубой шёлковый занавес скрывал сцену от зрительного зала. Потолок над сценой разбирался для работы машинного отделения. Под оркестром и под всей авансценой были устроены резонирующие деки, а над залом – особые короба, создававшие неизвестные в других театрах условия для звучания.
Крепостной механик Фёдор Иванович Пряхин изобрёл самую усовершенствованную для своего века театральную технику. Декорации поднимались вверх и заменялись другими. Вертящиеся фурки давали возможность быстрой смены мизансцен.
Крепостные – композиторы Дегтярёв-Ломакин, актриса Жемчугова-Ковалёва и балерина Гранатова-Шлыкова, художник Николай Аргунов – создавали в Останкине спектакли, привлекавшие самых изысканных зрителей.
Когда польский король Станислав Август Понятовский посетил Останкино, ему показали спектакль «Самнитские браки»; в нём участвовало 300 крепостных актёров и актрис. Костюмы и декорации в этом спектакле поражали роскошью и художественной выдумкой. Актрисы и даже кордебалет блистали бриллиантовыми украшениями, которые стоили более 100 тысяч рублей. Англичанин Паже, присутствовавший на одном из приёмов в Останкине, писал: «По фантастичности своей он напоминал одну из арабских ночей. В отношении блеска и великолепия он превзошёл всё, что только может дать самое богатое воображение человека или что только могла нарисовать самая смелая фантазия художника. Невозможно поверить, что всё это создано руками русских крепостных мастеров и художников».
…Никто не мог сказать, почему Шереметев приехал на этот бал. Теперь он шёл, рассеянно посматривая по сторонам, через зал, как по базару, хотя музыка играла польский и в первой паре шёл сам главнокомандующий с высокой, жёлтой, в шифрах и ленте со звездой, дамой, которая, глядя поверх толпы, со скукой на лице выполняла свою обязанность.
Это была статс-дама императрицы, Академии наук и художеств директор, императорской Российской академии президент и кавалер – Екатерина Романовна Дашкова.
Когда-то ближайшая подруга Екатерины, теперь она находилась с ней в довольно натянутых отношениях и частенько наезжала в Москву, где жила в своём загородном поместье, ведя переписку со многими великими особами и занимаясь разведением и изучением крыс.
На этот раз её заставил уехать из Петербурга в Москву скандал, забавлявший всё придворное общество. Она терпеть не могла своего соседа по имению обер-шенка, сенатора, действительного камергера и кавалера Александра Александровича Нарышкина, любимым занятием которого было разведение голландских свиней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
За ним важно шествовали, поражая всех количеством драгоценностей и роскошью костюмов, богатейшие и могущественнейшие помещики империи: генерал-фельдмаршал Кирилл Разумовский, Алексей и Фёдор Орловы и Михаил Никитич Волконский.
Когда канцлер дошёл до середины зала и обнял главнокомандующего, от толпы отделилась девушка в белом платье и направилась к нему, держа в руках лист пергамента, перевязанный лентой. Великий канцлер взглянул на неё, охнул и подобрал брюхо. Она обладала удивительной, нечеловеческой красотой, сила которой непреодолима. У статуи, одетой в белое платье, ресницы дрогнули, невинная грудь нервно затрепетала под тончайшим шёлком, но в огромных славянских глазах, мерцавших как изумруды, таились лукавство и грех. Она начала читать приветственные стихи, канцлер не слушал их. До него доносился только голос, серебристый, звенящий, как колокольчик. Она кончила читать и присела в реверансе. Канцлер поцеловал её в лоб и спросил, никого не стесняясь, у Чернышёва:
– Кто такая?
Главнокомандующий улыбнулся, сказал тихо:
– Шереметевская актриса Елизавета Туранова, училась в Италии, изумительная певица…
Безбородко как во сне двинулся вперёд. Двери второго зала открылись. Стол, накрытый на несколько тысяч персон, уходил в глубину, как бесконечная белая дорога. Хрусталь, серебро и цветы терялись среди множества блюд.
Канцлер занял своё место, потом встал:
– За здоровье ея величества!
Музыка заиграла туш, бокалы поднялись в воздух, ужин начался…
Граф Пётр Борисович Шереметев приехал в Собрание, когда ужин кончился и бал уже был в полном разгаре.
Пётр Борисович принадлежал к числу тех немногих вельмож в империи, род которых все цари и царицы, начиная с Петра Первого, считали необходимым награждать и ласкать и богатство которых, наследственное и вследствие удачных браков, превосходило всякое воображение. Шереметеву шёл восьмой десяток, он устал от почестей, славы, денег и, имея около двухсот тысяч крепостных в разных концах России, давно уже ничем не интересовался, почти безвыездно живя в Кускове на положении феодального князя. Шереметев завёл собственный гусарский эскадрон с командиром, своих гофмаршалов, камергеров, фрейлин. Его театр был одним из лучших в Европе.
В 1767 году, будучи выбран в комиссию Уложения, он поразил всех, изъявив готовность освободить своих крестьян.
Женившись на княжне Варваре Алексеевне Черкасской, он получил в приданое знаменитую подмосковную этого рода – Останкино.
В 1787 году один из современников писал: «Останкино принадлежит Петру Борисовичу графу Шереметеву: в оном великолепный увеселительный дом и регулярный сад с прудами. Оно отстоит от города в трёх верстах».
После смерти Петра Борисовича Шереметева в 1788 году сын и единственный наследник всех его богатств Николай Петрович Шереметев, получивший образование в Лейденском университете и много лет живший в Европе, задумал превратить Останкино в «чудо русского искусства и архитектуры».
Крепостные архитекторы Иван и Павел Аргуновы, Миронов и Дикушин в постройке нового Останкинского дворца превзошли Кваренги и Кампорези. Наборные паркеты, равных которым не было даже в Версале, сделаны были руками крепостных Фёдора Прядченко, Пряхина и Четверикова. Роспись плафонов и лепные работы принадлежали крепостным художникам – Петру Сержанцеву, Емельянову, Жилкину и Мешкову.
Верхний зал был украшен резьбой знаменитого крепостного резчика – Ивана Семёновича Мочалина.
Главный зал Останкинского дворца сказочным образом превращался в театр; паркет раздвигался, из трюма поднимались ложи бельэтажа и ряды амфитеатра и партера, отделявшегося балюстрадой от оркестра. Голубой шёлковый занавес скрывал сцену от зрительного зала. Потолок над сценой разбирался для работы машинного отделения. Под оркестром и под всей авансценой были устроены резонирующие деки, а над залом – особые короба, создававшие неизвестные в других театрах условия для звучания.
Крепостной механик Фёдор Иванович Пряхин изобрёл самую усовершенствованную для своего века театральную технику. Декорации поднимались вверх и заменялись другими. Вертящиеся фурки давали возможность быстрой смены мизансцен.
Крепостные – композиторы Дегтярёв-Ломакин, актриса Жемчугова-Ковалёва и балерина Гранатова-Шлыкова, художник Николай Аргунов – создавали в Останкине спектакли, привлекавшие самых изысканных зрителей.
Когда польский король Станислав Август Понятовский посетил Останкино, ему показали спектакль «Самнитские браки»; в нём участвовало 300 крепостных актёров и актрис. Костюмы и декорации в этом спектакле поражали роскошью и художественной выдумкой. Актрисы и даже кордебалет блистали бриллиантовыми украшениями, которые стоили более 100 тысяч рублей. Англичанин Паже, присутствовавший на одном из приёмов в Останкине, писал: «По фантастичности своей он напоминал одну из арабских ночей. В отношении блеска и великолепия он превзошёл всё, что только может дать самое богатое воображение человека или что только могла нарисовать самая смелая фантазия художника. Невозможно поверить, что всё это создано руками русских крепостных мастеров и художников».
…Никто не мог сказать, почему Шереметев приехал на этот бал. Теперь он шёл, рассеянно посматривая по сторонам, через зал, как по базару, хотя музыка играла польский и в первой паре шёл сам главнокомандующий с высокой, жёлтой, в шифрах и ленте со звездой, дамой, которая, глядя поверх толпы, со скукой на лице выполняла свою обязанность.
Это была статс-дама императрицы, Академии наук и художеств директор, императорской Российской академии президент и кавалер – Екатерина Романовна Дашкова.
Когда-то ближайшая подруга Екатерины, теперь она находилась с ней в довольно натянутых отношениях и частенько наезжала в Москву, где жила в своём загородном поместье, ведя переписку со многими великими особами и занимаясь разведением и изучением крыс.
На этот раз её заставил уехать из Петербурга в Москву скандал, забавлявший всё придворное общество. Она терпеть не могла своего соседа по имению обер-шенка, сенатора, действительного камергера и кавалера Александра Александровича Нарышкина, любимым занятием которого было разведение голландских свиней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190