А?
Радищев молчал. Шешковский пожевал губами:
– Далее сие распадение очень хорошо описано вами, господин коллежский советник:
В тебе, когда союз прервётся,
Стончает мненья крепка власть,
Когда закона твердь шатнётся,
Блюсти всяк будет свою часть…
…………..………………………
Из недр развалины огромной,
Среди огней, кровавых рек,
Средь глада, зверства, язвы тёмной,
Что лютый дух властей возжег, –
Возникнут малые светила,
Незыблемы свои кормила
Украсят дружества венцом,
На пользу всех ладью направят
И волка хищного задавят,
Что чтил слепец своим отцом.
Это кто же, собственно, волк? Может быть, здесь опечатка, а следует читать, «волчицу»? Тут же у вас описано нынешнее состояние Российской империи:
Покоя рабского под сенью
Плодов златых не возрастёт;
Где всё ума претит стремленью,
Великость там не прозябёт.
Там нивы запустеют тучны,
Коса и серп там несподручны,
В сохе уснёт ленивый вол,
Блестящий меч померкнет славы,
Минервин храм стал обветшалый,
Коварства сеть простёрлась в дол.
Радищев пошевелился, посмотрел на колеблющееся пламя свечи, на лысый череп Шешковского, тихо спросил:
– Почему же вы считаете, что всё сие относится к Российской империи?
Шешковский усмехнулся:
– Потому считаю, что далее ваша собственная программа государственного устройства здесь излагается, после того как народ, сиречь чернь, уничтожит самодержавие:
Так дух свободы, разоряя
Вознёсшийсяневоли гнёт,
В градах и сёлах пролетая,
К величию он всех зовёт,
Живит, родит и созидает,
Препоны на пути не знает,
Вожаем мужеством в стезях;
Нетрепетно с ним разум мыслит,
И слово собственностью числит
Невежества, что развеет прах.
Велик, велик ты, дух свободы,
Зиждителей, как сам есть Бог!
И ниже сказано:
Покрыл я море кораблями,
Устроил пристань в берегах.
Дабы сокровища торгами
Текли с избытком в городах;
Златая жатва чтоб бесслёзна
Была оранию полезна…
Своих кровей я без пощады
Гремящую воздвигнул рать,
Я медны изваял громады,
Злодеев внешних чтоб карать…
…………………………………
Земные недра раздираю,
Металл блестящий извлекаю
На украшение твоё…
Шешковский отложил книгу, вынул табакерку, понюхал табаку, чихнул, опять взял «Путешествие».
– Не забыта вами и святая наша православная церковь
И сё чудовище ужасно,
Как гидра, сто имея глав,
Умильно и в слезах всечасно,
о полны челюсти отрав…
…………………………………
Призраки, тьму повсюду сеет,
Обманывать и льстить умеет
И слепо верить всем велит.
«Закон сё Божий!» – царь вещает
«Обман святый! – мудрец взывает –
Народ давить, что ты обрёл»
Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает,
Союзно общество гнетут:
Одно сковать рассудок тщится,
Другое волю стерть стремится;
«На пользу общую», – рекут.
Что же касаемо особы ея императорского величества, то тут про царей ясно сказано: «Царь является первейшим в обществе убийцей, первейшим разбойником, первейшим предателем и нарушителем общественной тишины».
Шешковский встал, зашагал по камере, опираясь на трость, потом повернулся к Радищеву:
– Да, господин коллежский советник, я таких смелых людей до сих пор не встречал. Пугачёв и тот принципа царской власти не отрицал – он себя выдавал за Петра Третьего. Вы же, собственно говоря, чистейший якобинец. Вы не токмо призываете к цареубийству, а с великой сладостью мечтаете об оном. Ведь вот как оно у вас описывается:
Возникнет рать повсюду бранна,
Надежда всех вооружит;
В крови мучителя венчана
Омыть свой стыд уж всяк спешит.
Меч остр, я зрю, везде сверкает,
В различных видах смерть летает
Над гордою главой паря.
Ликуйте, склёпанны народы!
Сё право мщенное природы
На плаху возвело царя.
Злодей, злодеев всех лютейший!
Превзыде зло твою главу
Преступник изо всех первейший!
Предстань, на суд тебя зову!
Злодейства все скопил в едино,
Да ни едина прейдёт мимо
Тебя из казней, супостат!
В меня дерзнул острить ты жало!
Единой смерти за то мало –
Умри! умри же ты стократ!
После сего мне остаётся спросить: к убийству какой царской особы вы призываете?
Радищев долго молчал, потом сказал тихо:
– Ода «Вольность» почерпнута из разных книг и изъявленные в ней картины взяты с худых царей, каковых история описывает: Нерона, Калигулы и им подобных…
Шешковский наклонил голову вбок, внимательно посмотрел на Радищева, тихонько обошёл его и неожиданно ударил тяжёлым набалдашником в подбородок снизу вверх. Когда арестованный упал, он продолжал наносить ему удары по лицу, приговаривая:
– Вот тебе за Нерона, а вот тебе и за Калигулу…
Радищев потерял сознание, его отнесли в камеру.
На другой день ему предъявили «29 пунктов» – они составлены были в точном соответствии с замечаниями императрицы на «Путешествие из Петербурга в Москву».
На этот раз Степан Иванович Шешковский был гораздо мягче, несмотря на то что Екатерина в своём заключении по поводу «Путешествия» прямо угрожала Радищеву пыткой.
«Вероподобие сказывается, что он себя определил начальником, книгою ли или инако, исторгнуть скиптры из рук царей, но как сие исполнить один не мог и оказываются уже следы, что несколько сообщников имел, то надлежит его допросить, как о сём и о подлинном намерении, и сказать ему, чтоб он написал сам, как он говорит, что правду любит, как дело было; е ж е л и ж е н е н а п и ш е т п р а в д у, т о г д а п р и н у д и т м е н я с ы с к а т ь д о к а з а т е л ь с т в о, и д е л о е г о с д е л а е т с я д у р н е е п р е ж н е г о».
Степан Иванович был сыном приказного, дослужившегося до чина полицеймейстера Коломны, сам с юных лет состоял при розыскных делах, привык и умел «брать в лапу» и при Екатерине прикупал одну деревеньку за другой. Свояченица Радищева – Е. В. Рубановская – продала все драгоценности и снесла деньги к Шешковскому.
Особенно Шешковский интересовался, не было ли у Радищева кого сообщником «к произведению намерений, в сей книге изображённых».
Александр Николаевич не назвал никого.
Было объявлено, что Радищев якобы «покаялся» и признал свою вину. Дело перешло в Уголовную палату и оттуда в Сенат. По точному смыслу резолюции Екатерины, что Радищев «бунтовщик хуже Пугачёва», ясно было: она требовала для него смертной казни. Но ни в одном законе не было пункта, по которому за напечатание неугодной правительству книги можно было бы лишить живота. Наконец сенаторы вместе с Шешковским подыскали основание для приговора Уголовной палаты. Они нашли в старом Уложении 13-й пункт 42-й главы, где сказано:
«А некоторые воры чинят и в людях смуту и затевают на многих людей воровским своим умышлением затейные дела, и таких воров за такое их воровство казнити смертью».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
Радищев молчал. Шешковский пожевал губами:
– Далее сие распадение очень хорошо описано вами, господин коллежский советник:
В тебе, когда союз прервётся,
Стончает мненья крепка власть,
Когда закона твердь шатнётся,
Блюсти всяк будет свою часть…
…………..………………………
Из недр развалины огромной,
Среди огней, кровавых рек,
Средь глада, зверства, язвы тёмной,
Что лютый дух властей возжег, –
Возникнут малые светила,
Незыблемы свои кормила
Украсят дружества венцом,
На пользу всех ладью направят
И волка хищного задавят,
Что чтил слепец своим отцом.
Это кто же, собственно, волк? Может быть, здесь опечатка, а следует читать, «волчицу»? Тут же у вас описано нынешнее состояние Российской империи:
Покоя рабского под сенью
Плодов златых не возрастёт;
Где всё ума претит стремленью,
Великость там не прозябёт.
Там нивы запустеют тучны,
Коса и серп там несподручны,
В сохе уснёт ленивый вол,
Блестящий меч померкнет славы,
Минервин храм стал обветшалый,
Коварства сеть простёрлась в дол.
Радищев пошевелился, посмотрел на колеблющееся пламя свечи, на лысый череп Шешковского, тихо спросил:
– Почему же вы считаете, что всё сие относится к Российской империи?
Шешковский усмехнулся:
– Потому считаю, что далее ваша собственная программа государственного устройства здесь излагается, после того как народ, сиречь чернь, уничтожит самодержавие:
Так дух свободы, разоряя
Вознёсшийсяневоли гнёт,
В градах и сёлах пролетая,
К величию он всех зовёт,
Живит, родит и созидает,
Препоны на пути не знает,
Вожаем мужеством в стезях;
Нетрепетно с ним разум мыслит,
И слово собственностью числит
Невежества, что развеет прах.
Велик, велик ты, дух свободы,
Зиждителей, как сам есть Бог!
И ниже сказано:
Покрыл я море кораблями,
Устроил пристань в берегах.
Дабы сокровища торгами
Текли с избытком в городах;
Златая жатва чтоб бесслёзна
Была оранию полезна…
Своих кровей я без пощады
Гремящую воздвигнул рать,
Я медны изваял громады,
Злодеев внешних чтоб карать…
…………………………………
Земные недра раздираю,
Металл блестящий извлекаю
На украшение твоё…
Шешковский отложил книгу, вынул табакерку, понюхал табаку, чихнул, опять взял «Путешествие».
– Не забыта вами и святая наша православная церковь
И сё чудовище ужасно,
Как гидра, сто имея глав,
Умильно и в слезах всечасно,
о полны челюсти отрав…
…………………………………
Призраки, тьму повсюду сеет,
Обманывать и льстить умеет
И слепо верить всем велит.
«Закон сё Божий!» – царь вещает
«Обман святый! – мудрец взывает –
Народ давить, что ты обрёл»
Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает,
Союзно общество гнетут:
Одно сковать рассудок тщится,
Другое волю стерть стремится;
«На пользу общую», – рекут.
Что же касаемо особы ея императорского величества, то тут про царей ясно сказано: «Царь является первейшим в обществе убийцей, первейшим разбойником, первейшим предателем и нарушителем общественной тишины».
Шешковский встал, зашагал по камере, опираясь на трость, потом повернулся к Радищеву:
– Да, господин коллежский советник, я таких смелых людей до сих пор не встречал. Пугачёв и тот принципа царской власти не отрицал – он себя выдавал за Петра Третьего. Вы же, собственно говоря, чистейший якобинец. Вы не токмо призываете к цареубийству, а с великой сладостью мечтаете об оном. Ведь вот как оно у вас описывается:
Возникнет рать повсюду бранна,
Надежда всех вооружит;
В крови мучителя венчана
Омыть свой стыд уж всяк спешит.
Меч остр, я зрю, везде сверкает,
В различных видах смерть летает
Над гордою главой паря.
Ликуйте, склёпанны народы!
Сё право мщенное природы
На плаху возвело царя.
Злодей, злодеев всех лютейший!
Превзыде зло твою главу
Преступник изо всех первейший!
Предстань, на суд тебя зову!
Злодейства все скопил в едино,
Да ни едина прейдёт мимо
Тебя из казней, супостат!
В меня дерзнул острить ты жало!
Единой смерти за то мало –
Умри! умри же ты стократ!
После сего мне остаётся спросить: к убийству какой царской особы вы призываете?
Радищев долго молчал, потом сказал тихо:
– Ода «Вольность» почерпнута из разных книг и изъявленные в ней картины взяты с худых царей, каковых история описывает: Нерона, Калигулы и им подобных…
Шешковский наклонил голову вбок, внимательно посмотрел на Радищева, тихонько обошёл его и неожиданно ударил тяжёлым набалдашником в подбородок снизу вверх. Когда арестованный упал, он продолжал наносить ему удары по лицу, приговаривая:
– Вот тебе за Нерона, а вот тебе и за Калигулу…
Радищев потерял сознание, его отнесли в камеру.
На другой день ему предъявили «29 пунктов» – они составлены были в точном соответствии с замечаниями императрицы на «Путешествие из Петербурга в Москву».
На этот раз Степан Иванович Шешковский был гораздо мягче, несмотря на то что Екатерина в своём заключении по поводу «Путешествия» прямо угрожала Радищеву пыткой.
«Вероподобие сказывается, что он себя определил начальником, книгою ли или инако, исторгнуть скиптры из рук царей, но как сие исполнить один не мог и оказываются уже следы, что несколько сообщников имел, то надлежит его допросить, как о сём и о подлинном намерении, и сказать ему, чтоб он написал сам, как он говорит, что правду любит, как дело было; е ж е л и ж е н е н а п и ш е т п р а в д у, т о г д а п р и н у д и т м е н я с ы с к а т ь д о к а з а т е л ь с т в о, и д е л о е г о с д е л а е т с я д у р н е е п р е ж н е г о».
Степан Иванович был сыном приказного, дослужившегося до чина полицеймейстера Коломны, сам с юных лет состоял при розыскных делах, привык и умел «брать в лапу» и при Екатерине прикупал одну деревеньку за другой. Свояченица Радищева – Е. В. Рубановская – продала все драгоценности и снесла деньги к Шешковскому.
Особенно Шешковский интересовался, не было ли у Радищева кого сообщником «к произведению намерений, в сей книге изображённых».
Александр Николаевич не назвал никого.
Было объявлено, что Радищев якобы «покаялся» и признал свою вину. Дело перешло в Уголовную палату и оттуда в Сенат. По точному смыслу резолюции Екатерины, что Радищев «бунтовщик хуже Пугачёва», ясно было: она требовала для него смертной казни. Но ни в одном законе не было пункта, по которому за напечатание неугодной правительству книги можно было бы лишить живота. Наконец сенаторы вместе с Шешковским подыскали основание для приговора Уголовной палаты. Они нашли в старом Уложении 13-й пункт 42-й главы, где сказано:
«А некоторые воры чинят и в людях смуту и затевают на многих людей воровским своим умышлением затейные дела, и таких воров за такое их воровство казнити смертью».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190