– Это показывает, каким тебе надо быть осторожным. Слава Богу, я холостяк. И навсегда им останусь. Мне по душе роль вечного жениха.
Максим рассмеялся:
– Если уж кто и плейбой, так это ты! Мне никогда не понять, почему им охота вешать этот ярлык на меня.
– У тебя вид более подходящий, чем у меня, – заметил Корешок с усмешкой. – Лихой, очаровательный, блистательный и т. д. и т. п… Большинство воспринимает меня пустозвоном, зная, что я у тебя на побегушках.
– Боже мой, да если б они знали! Скорость – главное качество! Для женщин, автомобилей, лодок, колеса рулетки. И для тебя! Но следи за собой, старина, в том, что касается скоростных автомобилей и лодок. Не хочу тебя потерять.
– Кто бы это говорил! Ты же сам всегда жмешь на газ до предела. Но за меня ты не бойся, я запланировал болтаться тут еще долго. – Корешок умолк и сел вразвалку с выражением задумчивости в голубых глазах.
Некоторое время Максим вел машину молча.
– У нее всегда было к тебе собственническое отношение.
– По-видимому, да.
– И несколько ревнивое. Я питаю к Анастасии самые нежные чувства, она самая изумительная девочка, но она сразу скисает, стоит тебе только взглянуть на другую женщину.
Максим посмотрел на Корешка, и брови его сошлись – на лице возникло хмурое недоумение.
– Ты в самом деле так считаешь?
– Да, считаю.
– Но ведь знает же она, как сильно я ее люблю. Я всегда ее обожал.
– Женщины бывают такие странные, – поколебавшись, начал объяснять друг. – Есть еще одна штука: она терпеть не может, когда ты где-то, далеко от нее… Тебе это может показаться странным, но она твой бизнес ненавидит за то, что почти все время ты посвящаешь ему.
Услышанное поразило Максима.
– Но не могу же я взять и все остановить! – возмущенно воскликнул он. – За последние годы я построил целую империю. На мне ответственность за тысячи людей, служащих, главных акционеров, публику, не говоря о себе. Я нахожу удовлетворение в своей работе.
– Уверен, что она знает об этом, – перебил его Корешок. – Я же не сказал, что она хочет, чтобы ты бросил всю свою бизнес-империю. Она достаточно умна, чтобы не ждать от тебя подобного шага. Я только пытаюсь тебе объяснить… ты проводишь много времени вдали от нее. Какая женщина не стала бы взбрыкивать?
Максим кивнул:
– Намек понял, Корешок. Вынужден с тобой согласиться. Я намерен пересмотреть свой распорядок.
Он так тяжело вздохнул и выглядел таким озабоченным, что Корешок воскликнул:
– Э-э, брось, Граф, все будет отлично! Вот увидишь, когда в Лондоне приедешь домой, Анастасия к тому времени отойдет. Я уверен, что завтра или самое позднее послезавтра я снова погоню машину в Ниццу встречать вас обоих.
– Надеюсь. Я просто не выношу, когда между нами раздоры.
Примирение состоялось, и они ушли на яхте в Эгейское море. Их супружество еще длилось некоторое время. Но года не прошло, как их утлая семейная ладья вновь затрещала по швам. Поводы были все те же. Нервы у Анастасии расшатались совсем, ее хрупкая психика не выдерживала груза бесчисленных проблем, как реальных, так и вымышленных. Без злого умысла она довела их отношения до глубокой трещины, но неосознанно препятствовала Максиму в наведении мостика. В 1976 году, будучи не в силах и далее выдерживать несносный темп его жизни, она настояла и подала в суд на развод. Поначалу он пытался ее переубедить, но в конце концов был вынужден согласиться. Любя ее безмерно, Максим не решился подвергать угрозе ее здоровье.
В 1977 году они развелись. Максим тяжело переживал их разрыв, детей это событие глубоко потрясло и огорчило, а друзья и родные были потрясены и опечалены.

ЧАСТЬ 5
КАМИЛЛА
ТАНЖЕР, 1981
Но царь сказал мне: отчего лицо у тебя печально?
ты не болен, этого нет, а верно, печаль на сердце?
Книга Неемии, 2; 2
50
Камилла Голленд ожидала Дэвида Мейнса в прохладном, отделанном мрамором баре отеля «Эль Минзах», где она остановилась. Был тот час дня, когда шумная суета на улицах стихала, а солнце еще стояло в небе, но уже клонилось к морю, пестря его темную синь золотыми и малиновыми мазками. Камилла знала, что еще немного, и черная ночь окутает все вокруг, так в здешних местах было всегда.
Камилла любила эту характерную для Северной Африки, едва уловимую грань дня и ночи. На ее родине, в Шотландии, эта пора суток даже имела особое название: «глоуминг» – «смерканье». Сумерки – приятная пора, подумала она.
Тишину в баре нарушал лишь мягкий шорох лопастей вентилятора под потолком. До слуха Камиллы, правда, долетало с улицы отраженное стенами слабое эхо монотонного голоса муэдзина, с минарета мечети призывавшего правоверных к вечерней молитве.
В приглушенном освещении бара она увидела вдруг, что к ней направляется Дэвид – рослый, худощавый, покрытый стойким загаром за многие годы жизни здесь. Он остановился у ее столика, взял обе ее руки в свои и поднял ее со стула:
– Камилла! Просто чудо, что ты здесь, можно сказать, у меня во дворе! Милости прошу в дом!
– Рада тебя видеть, Дэвид, – отвечала она, и это была правда.
Они сели за стол, оценивающе оглядели друг друга и расхохотались. Они всегда любили работать вместе на фильме. Несколько сценариев Дэвид написал специально для нее. И успех и шишки они иногда делили поровну, являясь давними товарищами по оружию.
– Я уж и не надеялся увидеть тебя в Танжере в одиночестве, – сказал Дэвид, садясь поудобнее.
– Ты знаешь, ведь я развелась с Питером Джарвисом. Почти два года назад.
– Знаю об этом из рубрик светской хроники. Однако я-то имел в виду последние вести о тебе, полученные от Алана Трентона. Он говорил, что у тебя якобы серьезный роман с Максимом Уэстом. Так вот, где он, этот прославленный Максим? Небось где-то проворачивает очередную сверхвыгодную суперсделку.
– Должно быть, ты отнюдь не вчера услыхал об этом от Корешка, – застигнутая врасплох, попробовала парировать Камилла. – Последние полгода мы с Максимом ни разу не виделись. – Чтобы скрыть смущение, она взяла бокал с вином и залпом выпила.
Его цепкий писательский глаз все успел заметить.
– Извини, дорогая, не наступил ли я тебе на мозоль? Я жутко неуклюжий кретин. Бога ради, прости. – Он тепло улыбнулся: – Позволь, я схожу принесу нам выпить, и тогда мы сумеем разобраться со всеми сплетнями. Еще белого?
– Да, пожалуйста.
Она услышала, как он, подойдя к стойке, что-то лопочет по-арабски. Пока его не было, она постаралась взять себя в руки. И пожалела, что не черкнула ему заранее из Парижа. По крайней мере, он тогда не вогнал бы ее в краску упоминанием о Максиме и, что куда важнее, не разбередил бы душевную рану. Надо сказать, последнее время в ее сознании Максим и ощущение боли были неразделимы. Он нанес ей жестокую обиду.
– Хочешь поговорить об этом сразу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148