И после того как с делами было покончено, она в течение двух дней предавалась приятному занятию – делала необходимые покупки, водила Максима и Тедди по множеству магазинов и универмагов, где приобрела для них теплые и нарядные зимние вещи и хорошие крепкие ботинки, которые гарантировали им сухие ноги в слякотную английскую зиму.
Сегодня у нее было намерение пойти во второй половине дня и приобрести кое-что для себя. Она не собиралась наведываться к Жану Пату или к какой-либо другой знаменитости из мира моды. Модная одежда стала теперь для Урсулы непозволительной роскошью, но это ни капельки не огорчало ее. Ее ум в эти дни был занят гораздо более важными и насущными проблемами: взять хотя бы такую, как спасение ее семьи.
Затрезвонил стоявший рядом телефон, и она тут же сняла трубку. Телефонистка отеля сообщила, что ее вызывает Берлин, «не будет ли она так любезна ответить». Спустя несколько секунд голос Зиги на проводе поинтересовался, как у нее идут дела.
– Какой чудесный сюрприз! – воскликнула она, и сердце радостно запрыгало у нее в груди при звуках любимого голоса. – Я ожидала, что ты позвонишь не раньше, чем завтра или в воскресенье. У меня все хорошо, мы все здоровы. Как ты?
– Я – прекрасно. И в банке все идет прекрасно, как всегда.
Интуиция мгновенно подсказала ей, что все далеко не так прекрасно и что произошло нечто страшное. Голос у Зиги был убитый, и скрыть это он не смог.
– Зиги, что случилось? – закричала она, чуть не упав со стула.
– Мама. Боюсь, дела ее совсем плохи. У нее…
Голос его затих, на линии стоял шум, треск и какое-то эхо. Связь опять была прескверная.
– Зиги! Зиги! Я ничего не слышу! Что ты сказал?
– Я… У мамы… удар… рано… в четверг… – Голос исчез, затем вернулся снова. – Вчера я почти весь день провел с ней… Зигрид… Хеди…
– О майн Готт! Бедная твоя мама! Нет, нет! Только не Маргарете! О, Зиги, какое несчастье. – Она стиснула в руке трубку, к горлу подступил ком. Она была настолько убита горем, что едва могла произнести свой вопрос: – Что говорят врачи? Какой прогноз? – Сдерживая рыдания, она молилась про себя в ожидании его ответа.
– …Не уверены… нельзя тревожить… не может быть с мальчиком.
– Зиги, ты все время куда-то исчезаешь. Ты меня слышишь?
– Да… слышу.
– Она поправится?! – кричала Урсула.
– Мы надеемся. Мы думаем, да. – Теперь его голос был отчетлив и слышался совсем близко, как будто он говорил из соседней комнаты: линия наконец очистилась от помех. – Но мама сейчас не может поехать отдыхать. Ты меня понимаешь?
– Да, да. А остальные?
– …не хотят…
– А ты? А ты, Зиги, можешь?
– Я… надеюсь… как планировали. Сейчас, родная, мне надо идти. Я… – Помехи вновь и окончательно съели голос мужа.
– Мой сердечный привет маме! – кричала Урсула. – И всем. Буду ждать твоего звонка. И еще, Зиги…
Неожиданно отключилось на берлинском конце. Урсула в недоумении держала в руке омертвевшую телефонную трубку. Она положила ее и села, вперив взгляд в стену, с трудом приходя в себя от внезапной и трагической вести.
Бедная Маргарете! Какое чудовищное невезение – получить инсульт именно на этом этапе жизни! Мать Зигмунда по-настоящему так и не оправилась после смерти мужа. В последнее время здоровье ее сильно пошатнулось. И конечно же, этот удар чересчур жестокое испытание для старой слабой женщины. Урсула обожала Маргарете, и теперь ее чуткая отзывчивая душа разрывалась от горя и за нее, и за Зиги. Муж всегда был очень близок со своей матерью…
Урсула сидела в оцепенении.
До нее дошла убийственная истина: покуда его мать больна и совершенно беспомощна, ее нельзя транспортировать. Значит, Зиги не покинет Берлин. Тот Зигмунд Вестхейм, которого она знала, был слишком порядочным и ответственным человеком, преданным сыном, чтобы уехать от любимой матери, вырваться на свободу, оставив ее в опасности.
19
Урсула пересекла круглую площадь в нижнем конце Елисейских полей и пошла по улице Монтень. Она немного зябла, хоть и была в толстом шерстяном костюме, плотной шерстяной пелерине и фетровой шляпе, полностью скрывавшей ее золотистые волосы.
Был исключительно холодный день начала февраля. Пронизывающий северный ветер дул с просторов восточной Европы, и она ускорила шаг, стремясь поскорей очутиться в тепле отеля после долгого пешего пути из банка «Малле».
Когда она уходила из гостиницы, Максиму очень хотелось пойти вместе с ней, но она была категорически против и убедила его остаться дома. Сейчас она была рада, что проявила твердость и не поддалась на льстивые уговоры сына взять его с собой. Он был слегка простужен, и к тому же, несмотря на солнышко и ясное синие небо, погода была коварная. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы ребенок заболел.
Ее чрезвычайно тревожило, даже приводило в отчаяние то, что в последнее время болезни преследуют семейство Вестхеймов. Маргарете лежала, разбитая параличом, с середины января, а неделю тому назад Хеди, младшая сестра Зигмунда, упала у порога их дома в Грюневальде и сломала плечо. В результате этих несчастий никто из членов семьи, оставшихся в Германии, не прибыл в Париж, и чем дольше Урсула сидела в ожидании их приезда, тем больше волновалась и нервничала. Она непрерывно уговаривала себя быть терпеливой, но при сложившихся обстоятельствах это было для нее почти непосильно. Урсула всегда была человеком действия, и недавно сделанное для себя открытие, что ожидание вконец изматывало ее, было невыносимо ее натуре.
Приближаясь к гостинице, она то и дело вздыхала, стараясь отогнать печальные мысли, целый день вертевшиеся в голове. Урсула чувствовала себя обязанной проявлять оптимизм и жизнерадостность перед ребенком и Тедди. И не потому, что Тедди нуждалась в каком-то подбадривании. Ее тревога за Вилли Герцога полностью улетучилась, после того как от него пришло обстоятельное письмо из Палестины, которое переправила ей в Париж из Лондона тетушка Кетти Бернерс.
«Он выскочил! Он спасен! Он в Тель-Авиве!» – шалея от радости, визжала Тедди; размахивая письмом, она понеслась к себе в комнату, чтобы немедленно настрочить ответ. Урсула столь же бурно разделяла радость девушки по поводу доброй вести. Она всегда бывала рада узнать, что еще кому-то удалось вырваться из-под ига нацистов, удрать из Германии в свободную страну.
Урсула подошла к отелю. Ливрейный швейцар коснулся козырька фуражки и приветствовал ее дружелюбным кивком. Он распахнул перед ней дверь, и она впорхнула в вестибюль.
У конторки старший консьерж Шарль расплылся в широкой улыбке.
– Мадам Вестхейм, здесь недавно вас искал один джентльмен, – сообщил Шарль. – Он отправился выпить чаю в «Релэ Плаза». Просил передать вам, что будет ожидать вас там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148