Или отложим на потом? – спросил Дэвид, вернувшись к столу.
– Я не возражаю. – Она пожала плечами: – Собственно, тут и говорить-то почти не о чем. Мы с Максимом невзначай встретились в Нью-Йорке в сентябре прошлого года, ну все и началось. Три месяца! И потом ни с того ни с сего он меня бросил. – Она вымученно засмеялась, покачала головой: – Ты-то ведь знаешь, что он за человек – как-никак дружишь с Корешком и с Максимом крутишься немало лет. Он вечно срывается и летит черт знает куда проворачивать свои гигантские дела. Это одна из сложностей.
– С этим все ясно: он отъявленный трудоголик, – заметил Дэвид.
– Очень похоже на то, – согласилась Камилла. – Анастасия тогда поступила с ним правильно.
Дэвид бросил на нее холодный взгляд:
– Причина их развода в этом?
– Не знаю. Максим не словоохотлив на эту тему. Он сильный, сдержанный, скрытный. Я даже считаю его весьма загадочным человеком. Познать его трудно, то есть узнать по-настоящему. Он меня интригует, честное слово. Несмотря на нашу милую многолетнюю дружбу, а затем и нашу близость, интимную близость в продолжение трех месяцев, могу тебе честно признаться: я понятия не имею о том, что представляет собой этот человек.
Похоже, ее слова озадачили Дэвида, но в дальнейшие расспросы он пускаться не стал и лишь сказал:
– Мне жаль, что вы с ним разошлись. Максим выглядел очень одиноким после развода… мне он показался одиноким, как никто на свете.
Камилла не стала комментировать эту сентенцию, хоть и была склонна согласиться.
– А-а, вот и Мохаммед с напитками.
Улыбчивый официант поставил перед ними ледяное белое вино и, пятясь и кланяясь, удалился.
Дэвид чокнулся с Камиллой.
– Поехали! – сказал он, засмеялся и подмигнул ей.
– Поехали! – Она отпила глоток, затем все же решилась продолжить тему: – Да, Максим одинок, Дэвид. Меня он тревожит, и мне до сих пор совсем не безразлично, что с ним происходит… есть у него такое свойство…
– Я понимаю. – Дэвид откинулся на спинку стула и устремил свой зоркий умный взгляд на собеседницу. Стараясь сменить тему, спросил: – Скажи, что ты поделываешь в Танжере?
– Я всерьез подумываю о покупке здесь дома, – отвечала Камилла. – Я люблю здешний климат. К тому же отсюда рукой подать до Парижа и Лондона, если меня вдруг вызовут на съемки. И потом, здесь уединенно. – Она засмеялась над опешившим Дэвидом и пояснила: – Я такая же, как и ты, дорогой мой, временами мне тоже необходимо немного одиночества.
– Это замечательная новость, Камилла, будет просто прелестно, если ты поселишься здесь. Небольшая англо-американская община примет тебя с распростертыми объятиями. Но эти люди не посягнут на твой покой, если ты предпочтешь быть одна. В этом прелесть Танжера. Люблю это место.
– Хочу надеяться, что ты сможешь направить меня по верному следу. Помоги мне, Дэвид, найди человека, который занимается недвижимостью.
Он усмехнулся:
– Найти правильного человека в этом деле… Это в здешних условиях очень важно. Что ж, я, кстати, знаю одну француженку, она нашла виллу для меня. Завтра я позвоню ей, приглашу на ленч. Предполагаю, что ты свободна завтра.
– Как птица. Однако теперь твоя очередь. Рассказывай мне о своих новостях. Та миленькая подружка все еще при тебе? Марокканочка…
– Чедлия эль-Бахи. Нет. Несколько лет назад она вышла замуж. За молодого марокканского художника. Они живут то здесь, то в Касабланке. Сердце мое, как говорится, свободно. – Он отпил вина и продолжал: – По правде сказать, я рад хоть раз в жизни побыть свободным от любви.
Они немного посидели молча.
– Кстати, поздравляю тебя с «Оскаром» за лучшую женскую роль, – вспомнил он. – В апреле я посылал тебе записочку, надеюсь, ты получила.
– Да, спасибо, – улыбнувшись, отозвалась Камилла и стала рассказывать ему о работе над картиной, за которую получила «Оскара».
Дэвид снова заказал вина, они сидели и болтали еще час или больше, пока Дэвид не предложил наконец:
– Хватит сидеть здесь, пошли куда-нибудь поужинаем.
Через тускло освещенный, выложенный мозаичной плиткой вестибюль отеля они вышли на главную улицу Танжера. Было темно. В высоком черном небе светились тысячи звезд и бледная луна.
Дэвид поднял голову, коснулся руки Камиллы и показал на небо:
– Правда, у нас тут грандиозный художник-постановщик?
Она посмеялась, как всегда радуясь его шутке, и они направились к приморскому шоссе, чтобы добраться до его любимого ресторана под крышей одного из самых высоких зданий города.
– Дело даже не в высоте, – пояснял он. – До манхэттенского небоскреба, конечно, не дотягивает. Но в ресторане окна – от пола до потолка, и тебе виден весь город и даже дальше, если ясная ночь. Ты чувствуешь себя висящим в небе над Танжером.
Они миновали два рынка – Сокко-Чико и Гранд-Сокко. В одном из уличных кафе сидели, за разговором забыв про свой мятный чай в стаканах, несколько марокканцев.
Темные проулки выглядели таинственно и неприветливо. Камилла вздрогнула и ближе придвинулась к Дэвиду.
– Жутью тянет из этих улиц, – сказала она, беря его под руку.
Он засмеялся и легонько похлопал ее по руке, лежавшей на его локте:
– Ты со мной, Камилла, и нам ничто не грозит, уверяю тебя.
Когда они вышли на приморскую дорогу, она успокоилась. Жизнь на набережной бурлила, в кафе было полно марокканцев и европейцев. Разноцветные рекламные огни бросали яркие отблески на дорогу, освещая им путь. Мимо прошмыгнула, шлепая босыми пятками по мощеной песчаной дороге, стайка возвращавшихся к себе на взгорье женщин, плотно завернутых в хаики, походившие на коконы из коричневой ткани. Следом за ними нехотя семенил навьюченный горой свертков ослик.
– Сегодня базарный день, – пояснил Дэвид, поймав взгляд Камиллы. – Скорее всего, эти женщины приносили в город овощи и цветы. А теперь возвращаются домой с чаем и тканями, а если торговля сегодня прошла удачно, то они наверняка прикупили сахару и муки.
– Удивительно, что все эти женщины без чадры, – заметила Камилла.
– Деревенские не носят чадру. Но иногда свои то ли халаты, то ли покрывала или шали они натягивают на голову, чтобы прикрыть лицо. Однако теперь и среди городских марокканок немало эмансипированных настолько, что они тоже ходят без чадры. Ну вот мы и пришли. – Он повел ее в здание, где помещался ресторан.
Камилла оглянулась. Спешившие женщины словно принадлежали к другому столетию. Их глаза, напоминавшие черные бусины, беспокойно зыркали туда-сюда, сморщенные коричневые лица походили, как показалось Камилле, на грецкие орехи. Женщины были как-то взъерошены и нахохлены одновременно и этим напоминали стайку воробьев.
Дэвид провел Камиллу через вестибюль жилого корпуса отеля, невероятно современного – с мраморными полами, зеркальными стенами, хрусталем люстр и канделябров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
– Я не возражаю. – Она пожала плечами: – Собственно, тут и говорить-то почти не о чем. Мы с Максимом невзначай встретились в Нью-Йорке в сентябре прошлого года, ну все и началось. Три месяца! И потом ни с того ни с сего он меня бросил. – Она вымученно засмеялась, покачала головой: – Ты-то ведь знаешь, что он за человек – как-никак дружишь с Корешком и с Максимом крутишься немало лет. Он вечно срывается и летит черт знает куда проворачивать свои гигантские дела. Это одна из сложностей.
– С этим все ясно: он отъявленный трудоголик, – заметил Дэвид.
– Очень похоже на то, – согласилась Камилла. – Анастасия тогда поступила с ним правильно.
Дэвид бросил на нее холодный взгляд:
– Причина их развода в этом?
– Не знаю. Максим не словоохотлив на эту тему. Он сильный, сдержанный, скрытный. Я даже считаю его весьма загадочным человеком. Познать его трудно, то есть узнать по-настоящему. Он меня интригует, честное слово. Несмотря на нашу милую многолетнюю дружбу, а затем и нашу близость, интимную близость в продолжение трех месяцев, могу тебе честно признаться: я понятия не имею о том, что представляет собой этот человек.
Похоже, ее слова озадачили Дэвида, но в дальнейшие расспросы он пускаться не стал и лишь сказал:
– Мне жаль, что вы с ним разошлись. Максим выглядел очень одиноким после развода… мне он показался одиноким, как никто на свете.
Камилла не стала комментировать эту сентенцию, хоть и была склонна согласиться.
– А-а, вот и Мохаммед с напитками.
Улыбчивый официант поставил перед ними ледяное белое вино и, пятясь и кланяясь, удалился.
Дэвид чокнулся с Камиллой.
– Поехали! – сказал он, засмеялся и подмигнул ей.
– Поехали! – Она отпила глоток, затем все же решилась продолжить тему: – Да, Максим одинок, Дэвид. Меня он тревожит, и мне до сих пор совсем не безразлично, что с ним происходит… есть у него такое свойство…
– Я понимаю. – Дэвид откинулся на спинку стула и устремил свой зоркий умный взгляд на собеседницу. Стараясь сменить тему, спросил: – Скажи, что ты поделываешь в Танжере?
– Я всерьез подумываю о покупке здесь дома, – отвечала Камилла. – Я люблю здешний климат. К тому же отсюда рукой подать до Парижа и Лондона, если меня вдруг вызовут на съемки. И потом, здесь уединенно. – Она засмеялась над опешившим Дэвидом и пояснила: – Я такая же, как и ты, дорогой мой, временами мне тоже необходимо немного одиночества.
– Это замечательная новость, Камилла, будет просто прелестно, если ты поселишься здесь. Небольшая англо-американская община примет тебя с распростертыми объятиями. Но эти люди не посягнут на твой покой, если ты предпочтешь быть одна. В этом прелесть Танжера. Люблю это место.
– Хочу надеяться, что ты сможешь направить меня по верному следу. Помоги мне, Дэвид, найди человека, который занимается недвижимостью.
Он усмехнулся:
– Найти правильного человека в этом деле… Это в здешних условиях очень важно. Что ж, я, кстати, знаю одну француженку, она нашла виллу для меня. Завтра я позвоню ей, приглашу на ленч. Предполагаю, что ты свободна завтра.
– Как птица. Однако теперь твоя очередь. Рассказывай мне о своих новостях. Та миленькая подружка все еще при тебе? Марокканочка…
– Чедлия эль-Бахи. Нет. Несколько лет назад она вышла замуж. За молодого марокканского художника. Они живут то здесь, то в Касабланке. Сердце мое, как говорится, свободно. – Он отпил вина и продолжал: – По правде сказать, я рад хоть раз в жизни побыть свободным от любви.
Они немного посидели молча.
– Кстати, поздравляю тебя с «Оскаром» за лучшую женскую роль, – вспомнил он. – В апреле я посылал тебе записочку, надеюсь, ты получила.
– Да, спасибо, – улыбнувшись, отозвалась Камилла и стала рассказывать ему о работе над картиной, за которую получила «Оскара».
Дэвид снова заказал вина, они сидели и болтали еще час или больше, пока Дэвид не предложил наконец:
– Хватит сидеть здесь, пошли куда-нибудь поужинаем.
Через тускло освещенный, выложенный мозаичной плиткой вестибюль отеля они вышли на главную улицу Танжера. Было темно. В высоком черном небе светились тысячи звезд и бледная луна.
Дэвид поднял голову, коснулся руки Камиллы и показал на небо:
– Правда, у нас тут грандиозный художник-постановщик?
Она посмеялась, как всегда радуясь его шутке, и они направились к приморскому шоссе, чтобы добраться до его любимого ресторана под крышей одного из самых высоких зданий города.
– Дело даже не в высоте, – пояснял он. – До манхэттенского небоскреба, конечно, не дотягивает. Но в ресторане окна – от пола до потолка, и тебе виден весь город и даже дальше, если ясная ночь. Ты чувствуешь себя висящим в небе над Танжером.
Они миновали два рынка – Сокко-Чико и Гранд-Сокко. В одном из уличных кафе сидели, за разговором забыв про свой мятный чай в стаканах, несколько марокканцев.
Темные проулки выглядели таинственно и неприветливо. Камилла вздрогнула и ближе придвинулась к Дэвиду.
– Жутью тянет из этих улиц, – сказала она, беря его под руку.
Он засмеялся и легонько похлопал ее по руке, лежавшей на его локте:
– Ты со мной, Камилла, и нам ничто не грозит, уверяю тебя.
Когда они вышли на приморскую дорогу, она успокоилась. Жизнь на набережной бурлила, в кафе было полно марокканцев и европейцев. Разноцветные рекламные огни бросали яркие отблески на дорогу, освещая им путь. Мимо прошмыгнула, шлепая босыми пятками по мощеной песчаной дороге, стайка возвращавшихся к себе на взгорье женщин, плотно завернутых в хаики, походившие на коконы из коричневой ткани. Следом за ними нехотя семенил навьюченный горой свертков ослик.
– Сегодня базарный день, – пояснил Дэвид, поймав взгляд Камиллы. – Скорее всего, эти женщины приносили в город овощи и цветы. А теперь возвращаются домой с чаем и тканями, а если торговля сегодня прошла удачно, то они наверняка прикупили сахару и муки.
– Удивительно, что все эти женщины без чадры, – заметила Камилла.
– Деревенские не носят чадру. Но иногда свои то ли халаты, то ли покрывала или шали они натягивают на голову, чтобы прикрыть лицо. Однако теперь и среди городских марокканок немало эмансипированных настолько, что они тоже ходят без чадры. Ну вот мы и пришли. – Он повел ее в здание, где помещался ресторан.
Камилла оглянулась. Спешившие женщины словно принадлежали к другому столетию. Их глаза, напоминавшие черные бусины, беспокойно зыркали туда-сюда, сморщенные коричневые лица походили, как показалось Камилле, на грецкие орехи. Женщины были как-то взъерошены и нахохлены одновременно и этим напоминали стайку воробьев.
Дэвид провел Камиллу через вестибюль жилого корпуса отеля, невероятно современного – с мраморными полами, зеркальными стенами, хрусталем люстр и канделябров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148