С минуту оба молчали. Затем Майлз нарушил тишину звучным смехом.
- Эх, Джонатан! Тебя в молчанку никто не переиграет. Не надо мне было и пробовать, если подумать. Насчет "Лафрейга" я правильно вспомнил?
- Да.
- Ого, целый слог! Как любезно.
Джонатан полагал, что Майлз, когда понадобится, перейдет к делу, и не имел намерения помогать ему в этом. Пока не подали напитки, Майлз разглядывал мужчин и женщин около бассейна. Он сидел развалясь, в костюме из черного бархата, с высоким стоячим льняным воротником и широким ниспадающим бархатным галстуком, обутый в изящные и дорогие итальянские полуботинки. Очевидно, дела его шли прекрасно. Ходили слухи, что, уйдя из ЦИРа, Майлз пристроился в Сан-Франциско, где занимался всевозможной торговлей, по преимуществу, наркотиками.
Сколько-нибудь существенно Майлз не изменился. Высокий, в прекрасной физической форме, он столь безупречно подавал свой бескомпромиссный гомосексуализм, что простые люди никаких отклонений не замечали, а люди светские ничего не имели против. Как всегда, женщин влекло к нему целыми стаями, и с ними он вел себя столь же добродушно-снисходительно, как блистательная тетушка из Парижа, приехавшая погостить к родственникам в Небраску. Джонатан видел Майлза в самых напряженных ситуациях, когда они оба работали на ЦИР, но ни разу не замечал, чтобы у того из прически выбился хоть один волосок или примялась манжета. Анри нередко говорил, что по части хладнокровия и физической смелости он не знает равного Майлзу.
Ни Джонатан, ни Анри ничего против сексуальных особенностей своего товарища не имели - более того, они при случае и сами "употребляли" кое-кого из того роя женщин, которых Майлз притягивал, но порадовать ничем не мог. Для ЦИРа отклонение Майлза было одним из самых больших его профессиональных плюсов: оно открывало ему доступ к таким людям и таким источникам, которые были просто недоступны агенту с гетеросексуальными наклонностями, и к тому же раскрывало перед ними широкие возможности для шантажа некоторых высокопоставленных американских политиков.
Когда официант поставил напитки на стол, Майлз обратился к нему:
- Вы очень привлекательный молодой человек. И это дар Божий, за который Вы должны быть ему благодарны. Я надеюсь, что вы благодарны. А теперь бегите и займитесь вашими прямыми обязанностями.
Официант улыбнулся и отошел. Как только он оказался вне пределов слышимости, Майлз со вздохом сказал:
- Ну этот, по-моему, готов. А по-твоему?
- Если успеешь.
Майлз засмеялся и поднял бокал.
- Будь здоров! - Он задумчиво пригубил пенную смесь. - Знаешь, Джонатан, у нас с тобой одинаковый подход к любви или, если тебе так больше нравится, к гребле. Мы оба определили, что небрежно-высокомерный и деловой подход действует куда лучше, чем всякие романтические грезы и бредни, на каковую наживку ловят свою мелкую рыбешку те, кто поплоше нас с тобой. В конце концов, все хотят, чтобы с ними трахнулись. Им лишь нужно, чтобы их оберегали от чувства вины, что и дается, когда им кажется, что их взяли врасплох. И им очень приятно, когда путь к греху устлан хорошими манерами. Ты не согласен?
- Тебя, надо полагать, оберегают?
- Естественно.
- Где он?
- Позади тебя. У стойки.
Джонатан повернулся и пробежал вдоль стойки глазами. И лишь на дальнем конце он увидел блондинистую гориллу весом, должно быть, фунтов в двести двадцать. Джонатан решил, что этому типу лет сорок пять, несмотря на красноватый загар, явно полученный под лампой, и длинные выгоревшие волосы, падающие на воротник. Это был типичный бывший борец или спасатель из тех, которых Майлз таскал с собой, отчасти как телохранителей, отчасти как любовников, если не подворачивалось ничего получше.
- И это вся твоя охрана? - спросил Джонатан, возвращаясь к виски.
- Девейн очень силен, Джонатан. Он был чемпионом мира.
- Все они были чемпионами мира.
- Если Девейн действует тебе на нервы, я его отошлю.
- Он на меня не производит особо угрожающего впечатления.
- На это не надейся. Ему очень хорошо платят, ион мне полностью предан. - Майлз показал свои великолепные зубы в кинематографической улыбке и при этом водил остатками льда по кругу, по стенкам бокала, соломинкой. Потом он неуверенно, словно приноравливаясь, начал: - Тебя, наверное, удивляет, что я искал тебя и нашел, а не стал дожидаться, пока в один прекрасный день ты ко мне не подойдешь поближе и не избавишь от бремени существования.
- Твой подбор слов дает ответ на все вопросы, которые могли бы у меня возникнуть.
- Да, я устал чувствовать холод под ложечкой всякий раз, как завижу кого-нибудь, похожего на тебя. - Он улыбнулся. - Ты не представляешь себе, как губительно это сказывается на моей хваленой выдержке.
- Скоро все кончится.
- Так или иначе. И я думаю, что у меня хорошие шансы на сделку.
- И не подумаю.
- Даже не любопытно?
- Только в одном смысле. Как ты узнал, что я здесь?
- Помнишь, мы еще говаривали: цировские тайны отличаются от общеизвестного лишь тем, что общеизвестное...
- ...узнать трудней. Да, помню.
Майлз остановил на Джонатане взгляд своих больших ласковых глаз.
- Знаешь, я ведь на самом деле не убивал Анри.
- Но ты подстроил ему ловушку. Ты был его другом, и ты его продал.
- Но я непосредственно его не убивал.
- Возможно, и я тебя не убью - непосредственно.
- Лучше быть мертвым, чем таким, как Грек, которого ты опоил дурманом.
Джонатан улыбнулся с тем вкрадчиво-беззлобным видом, который всегда принимал перед схваткой.
- Я ведь непосредственно и дурмана не готовил. Заплатил за эту работу другому.
Майлз вздохнул и опустил глаза, прикрыв их длинными ресницами.
Потом он поднял взгляд и попробовал новый подход:
- А ты знаешь, что Анри был двойным агентом?
На самом деле, Джонатан узнал об этом спустя несколько месяцев после гибели Анри. Но это не имело никакого значения.
- Он был твоим другом. И моим.
- Опомнись, Джонатан. Это же был только вопрос времени: обе стороны хотели, чтобы его не стало.
- Ты был его другом.
Майлз заговорил раздраженно:
- Надеюсь, ты поймешь, если я сочту эти твои вечные рассуждения на темы морали чересчур безапелляционными для наемного убийцы?
- Он умер у меня на руках.
Майлз мгновенно смягчился.
- Я знаю. И мне искренне жаль.
- Ты помнишь, как он всегда шутил, что умрет с хорошей хохмой под занавес? В последнюю минуту он так и не придумал ничего стоящего и умер, чувствуя себя идиотом. - Джонатан явно начинал терять самообладание.
- Извини, Джонатан.
- Чудесно! Тебе очень жаль? Ты просишь извинения? Ну в таком случае, разумеется, все в полном порядке!
- Я сделал все, что мог. Я устроил Мари и детям небольшую ренту. А ты - что сделал ты? В первую же ночь вставил ей свой болт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
- Эх, Джонатан! Тебя в молчанку никто не переиграет. Не надо мне было и пробовать, если подумать. Насчет "Лафрейга" я правильно вспомнил?
- Да.
- Ого, целый слог! Как любезно.
Джонатан полагал, что Майлз, когда понадобится, перейдет к делу, и не имел намерения помогать ему в этом. Пока не подали напитки, Майлз разглядывал мужчин и женщин около бассейна. Он сидел развалясь, в костюме из черного бархата, с высоким стоячим льняным воротником и широким ниспадающим бархатным галстуком, обутый в изящные и дорогие итальянские полуботинки. Очевидно, дела его шли прекрасно. Ходили слухи, что, уйдя из ЦИРа, Майлз пристроился в Сан-Франциско, где занимался всевозможной торговлей, по преимуществу, наркотиками.
Сколько-нибудь существенно Майлз не изменился. Высокий, в прекрасной физической форме, он столь безупречно подавал свой бескомпромиссный гомосексуализм, что простые люди никаких отклонений не замечали, а люди светские ничего не имели против. Как всегда, женщин влекло к нему целыми стаями, и с ними он вел себя столь же добродушно-снисходительно, как блистательная тетушка из Парижа, приехавшая погостить к родственникам в Небраску. Джонатан видел Майлза в самых напряженных ситуациях, когда они оба работали на ЦИР, но ни разу не замечал, чтобы у того из прически выбился хоть один волосок или примялась манжета. Анри нередко говорил, что по части хладнокровия и физической смелости он не знает равного Майлзу.
Ни Джонатан, ни Анри ничего против сексуальных особенностей своего товарища не имели - более того, они при случае и сами "употребляли" кое-кого из того роя женщин, которых Майлз притягивал, но порадовать ничем не мог. Для ЦИРа отклонение Майлза было одним из самых больших его профессиональных плюсов: оно открывало ему доступ к таким людям и таким источникам, которые были просто недоступны агенту с гетеросексуальными наклонностями, и к тому же раскрывало перед ними широкие возможности для шантажа некоторых высокопоставленных американских политиков.
Когда официант поставил напитки на стол, Майлз обратился к нему:
- Вы очень привлекательный молодой человек. И это дар Божий, за который Вы должны быть ему благодарны. Я надеюсь, что вы благодарны. А теперь бегите и займитесь вашими прямыми обязанностями.
Официант улыбнулся и отошел. Как только он оказался вне пределов слышимости, Майлз со вздохом сказал:
- Ну этот, по-моему, готов. А по-твоему?
- Если успеешь.
Майлз засмеялся и поднял бокал.
- Будь здоров! - Он задумчиво пригубил пенную смесь. - Знаешь, Джонатан, у нас с тобой одинаковый подход к любви или, если тебе так больше нравится, к гребле. Мы оба определили, что небрежно-высокомерный и деловой подход действует куда лучше, чем всякие романтические грезы и бредни, на каковую наживку ловят свою мелкую рыбешку те, кто поплоше нас с тобой. В конце концов, все хотят, чтобы с ними трахнулись. Им лишь нужно, чтобы их оберегали от чувства вины, что и дается, когда им кажется, что их взяли врасплох. И им очень приятно, когда путь к греху устлан хорошими манерами. Ты не согласен?
- Тебя, надо полагать, оберегают?
- Естественно.
- Где он?
- Позади тебя. У стойки.
Джонатан повернулся и пробежал вдоль стойки глазами. И лишь на дальнем конце он увидел блондинистую гориллу весом, должно быть, фунтов в двести двадцать. Джонатан решил, что этому типу лет сорок пять, несмотря на красноватый загар, явно полученный под лампой, и длинные выгоревшие волосы, падающие на воротник. Это был типичный бывший борец или спасатель из тех, которых Майлз таскал с собой, отчасти как телохранителей, отчасти как любовников, если не подворачивалось ничего получше.
- И это вся твоя охрана? - спросил Джонатан, возвращаясь к виски.
- Девейн очень силен, Джонатан. Он был чемпионом мира.
- Все они были чемпионами мира.
- Если Девейн действует тебе на нервы, я его отошлю.
- Он на меня не производит особо угрожающего впечатления.
- На это не надейся. Ему очень хорошо платят, ион мне полностью предан. - Майлз показал свои великолепные зубы в кинематографической улыбке и при этом водил остатками льда по кругу, по стенкам бокала, соломинкой. Потом он неуверенно, словно приноравливаясь, начал: - Тебя, наверное, удивляет, что я искал тебя и нашел, а не стал дожидаться, пока в один прекрасный день ты ко мне не подойдешь поближе и не избавишь от бремени существования.
- Твой подбор слов дает ответ на все вопросы, которые могли бы у меня возникнуть.
- Да, я устал чувствовать холод под ложечкой всякий раз, как завижу кого-нибудь, похожего на тебя. - Он улыбнулся. - Ты не представляешь себе, как губительно это сказывается на моей хваленой выдержке.
- Скоро все кончится.
- Так или иначе. И я думаю, что у меня хорошие шансы на сделку.
- И не подумаю.
- Даже не любопытно?
- Только в одном смысле. Как ты узнал, что я здесь?
- Помнишь, мы еще говаривали: цировские тайны отличаются от общеизвестного лишь тем, что общеизвестное...
- ...узнать трудней. Да, помню.
Майлз остановил на Джонатане взгляд своих больших ласковых глаз.
- Знаешь, я ведь на самом деле не убивал Анри.
- Но ты подстроил ему ловушку. Ты был его другом, и ты его продал.
- Но я непосредственно его не убивал.
- Возможно, и я тебя не убью - непосредственно.
- Лучше быть мертвым, чем таким, как Грек, которого ты опоил дурманом.
Джонатан улыбнулся с тем вкрадчиво-беззлобным видом, который всегда принимал перед схваткой.
- Я ведь непосредственно и дурмана не готовил. Заплатил за эту работу другому.
Майлз вздохнул и опустил глаза, прикрыв их длинными ресницами.
Потом он поднял взгляд и попробовал новый подход:
- А ты знаешь, что Анри был двойным агентом?
На самом деле, Джонатан узнал об этом спустя несколько месяцев после гибели Анри. Но это не имело никакого значения.
- Он был твоим другом. И моим.
- Опомнись, Джонатан. Это же был только вопрос времени: обе стороны хотели, чтобы его не стало.
- Ты был его другом.
Майлз заговорил раздраженно:
- Надеюсь, ты поймешь, если я сочту эти твои вечные рассуждения на темы морали чересчур безапелляционными для наемного убийцы?
- Он умер у меня на руках.
Майлз мгновенно смягчился.
- Я знаю. И мне искренне жаль.
- Ты помнишь, как он всегда шутил, что умрет с хорошей хохмой под занавес? В последнюю минуту он так и не придумал ничего стоящего и умер, чувствуя себя идиотом. - Джонатан явно начинал терять самообладание.
- Извини, Джонатан.
- Чудесно! Тебе очень жаль? Ты просишь извинения? Ну в таком случае, разумеется, все в полном порядке!
- Я сделал все, что мог. Я устроил Мари и детям небольшую ренту. А ты - что сделал ты? В первую же ночь вставил ей свой болт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83