Слава соображал — кому, но Данилочкин не задумался.
— Терешкину. Такой же актер, как Андриевский. Сумеет ставить спектакли…
Данилочкин все уже решил.
— А как же со списками?
— Списки тоже надо кончать.
— Может, Семин вернется.
— Семин не вернется, забрали на работу в уезд.
— Куда?
— В ЧК.
— В ЧК? — Слава удивился, в его представлении Семин никак не подходил для работы в ЧК, это была область революционной романтики, а Семин…
— Но ведь он же канцелярист, у него душа бумажная, все разложено по полочкам…
— А туда канцеляристы и требуются, — сказал Данилочкин. — Там порядок прежде всего.
Все-таки это удивительная новость!
— Так что списки все равно за тобой, — предупредил Данилочкин.
— Когда же я успею?
— Посидишь ночь, к утру кончишь, — утешил Данилочкин. — А сейчас в Семичастную, вызови Терешкина и все имущество по акту прима от Андриевского.
Навстречу Саплин.
— Пошли принимать Народный дом, уезжает Андриевский.
— А на его место кто?
— Терешкин.
— Везет мужику! — Саплин захохотал. — Теперь все девки его, каждый день будет устраивать танцы.
Солнце в зените, земля накалена, тверда и бела от зноя, липы собираются цвести, и жужжат над ними бесчисленные пчелы.
Ознобишин и Саплин идут хоженой-перехоженой аллейкой, все им здесь примелькалось, и раскидистые кусты сирени, и разросшаяся жимолость, и заросли крапивы…
— А как ты думаешь, Слав, — нарушает молчание Саплин, — этот твой Андриевский занавески может спереть?…
Дом помещика Светлова, превращенный в культурно-просветительное заведение, желтеет на солнце как медовый пряник.
Они прошли через пустой зрительный зал в библиотеку.
— Вячеслав Николаевич! — с наигранным пафосом восклицает Андриевский. — Опять судьба нас сталкивает!
— На этот раз не судьба, а волисполком, — отвечает Слава. — Вы в самом деле уезжаете?
— Судьба! — продекламировал Андриевский. — Себе противиться не в силах боле и предаюсь моей судьбе!
Он способен болтать без умолку, и Слава сразу переходит к цели своего визита.
— Пришли принимать имущество.
Андриевский недоуменно поднимает брови.
— А кому же сдавать?
— Вообще-то… Нет подходящей кандидатуры, Терешкин — это не то, что нужно, но временно придется остановиться на Терешкине. Пока что сдадите дом Андрею…
— Терешкину? — Андриевский доволен. — Превосходно!
— Надо будет за ним послать, — говорит Саплин.
— А он здесь… — Андриевский кричит в зал: — Андрей Васильевич!
И Андрей Васильевич тут как тут, прыгает из темноты на сцену и спускается в библиотеку.
Тут Славу осеняет, должно быть, Андриевский и подсунул эту кандидатуру Данилочкину.
— Откуда ты взялся?
— Пришел помочь Виктору Владимировичу…
Саплин взглядывает на Ознобишина.
— Будем составлять опись?
— Какая опись? — Андриевский снисходительно смотрит на Саплина. — Опись давно составлена, волнаробраз в прошлом году проводил инвентаризацию…
Опись у него под рукой.
— Пускай Саплин вместе с Андреем Васильевичем всё проверят, а мы посидим, — предлагает он Славе. — В последний раз.
Слава утвердительно кивает Саплину.
— Начинай.
Андриевский перечисляет.
— Костюмы, реквизит, бутафория…
— И книги, — говорит Слава.
— И книги, — соглашается Андриевский. — На книги уйдет не меньше дня. Неужели вы думаете, что я способен чем-то воспользоваться? — Вот ключи от кладовой.
Терешкин и Саплин уходят за кулисы.
Андриевский придвигает кресло к Славе.
— Одна у меня к вам просьба, — небрежно произносит Андриевский. — Хочу взять с собой несколько париков. С локонами. Все равно они здесь не понадобятся, они годятся для пьес Мольера, а кому здесь нужен Мольер? Как, проявите великодушие?
— Нет, — отвечает Слава. — Не могу я проявлять великодушие за государственный счет.
— Вы пуританин, — ласково замечает Андриевский. — А сейчас наступило время ренессанса, возрождения.
— Возрождения чего?
— Хорошей жизни, — объясняет Андриевский.
— Куда же вы — обратно в Петроград?
— В Петроград или в Москву. Или в Киев.
— Вернетесь в адвокатуру?
— О, нет, не стремлюсь заниматься юриспруденцией.
— Откроете театр?
— Не театр, а кабак.
Слава не понимает Андриевского. Какой кабак? Андриевский человек расчетливого ума…
— Как вы не понимаете? Приеду в Москву, открою какое-нибудь кабаре. Братья жены помогут. Хорошая кухня, певички. Кабачок назову как-нибудь позабористей. «Не рыдай» или «Кривой Джимми»…
— Почему кривой?
— Скорее подмигивающий, но это хуже звучит.
— А парики зачем?
— Актрисам. На первый случай. Такие парики непросто достать. На смену красным косынкам появятся маркизы, а потом и всякие ню…
— Ню?
— Голые бабы. Представляете? Голая баба в парике с буклями!
Слава испытывает досаду при мысли о том, что внезапное появление Быстрова на мужицкой сходке, собранной два года назад белогвардейцами, помешало Андриевскому выступить со своей речью, выплесни он тогда себя, сидеть бы ему сейчас в тюрьме.
Саплин и Терешкин возвращаются со своего обхода.
— Порядок, — объявляет Саплин. — Все сошлось.
— А книги? — спрашивает Слава.
— Книги пересчитаем завтра, — говорит Терешкин. — Главное — мануфактура. Сорок метров холста и ситца. Все цело. И фраки, и сюртуки.
— Андрей расписался? — строго спрашивает Слава.
— Расписался.
— Тогда пошли.
— Я еще останусь, — говорит Терешкин. — Посчитаю декорации.
Солнце стоит по-прежнему высоко, стало еще жарче, листва обвяла, не хватает воздуха.
Но едва отошли от Нардома, как внимание Славы и Саплина привлек пронзительный визг. Где-то за парком, у реки, кричали девки, бабы кричат солиднее.
Прислушались.
— Бежим?
Побежали, продираясь сквозь заросли жимолости, подминая разросшуюся крапиву.
В заводи, где поглубже, торчали из воды головы.
Слава сразу узнал Мотьку Чижову и Ленку Орехову.
— Бессовестные! Мамоньки мои родные…
Девки пришли купаться, залезли в реку, а тем временем кто-то унес их одежду.
Увидели Славу и Саплина и завизжали еще пронзительнее:
— Ой, не смотрите, уходите…
— Да што ж ето, Вячеслав Миколаич? — вопила Ленка. — Кто ж ето насмешничает?
Слава растерянно оглянулся и вдруг заметил в кустах блестящие черные бусинки.
— Стой, трепись с девками, не смотри мне вслед, — вполголоса сказал Саплину. — Сейчас найдем…
Отступил в кусты, пригнулся и, чуть похрустывая ветвями, сделал несколько шагов.
В кустах притаились двое мальчишек.
— Попался!
Мальчишка забился в руках у Славы, другой отскочил, и — нет уже его, скрылся.
Но того, что попался, Слава держит крепко.
— Как же тебе не стыдно?
Младший брат Андрея Терешкина Васька… Лет двенадцать-тринадцать, а уже матерщинник, нахал…
Девичья одежда валялась тут же, под кустом, смятая, грязная, мокрая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204