Ближние избы тонули во мраке, месяц серебрился в облаках, от садов несло свежестью.
К Славе подсел худенький паренек, похоже, еще более застенчивый, чем Слава.
— Вы зачем к нам?
— Проверить культурную работу, — отвечал Слава. — Библиотеку. Драматический кружок…
— Нет у нас культурной работы, — тихо сказал паренек. — И не будет.
— Почему не будет? — спросил Слава. — Тебя как зовут?
— Василий, Вася, — назвался он. — Давыдовы мы, брат я Стешке Давыдовой.
— А почему не будет?
— Старики не позволят, — сказал Вася. — Нашей Стешке не миновать уходить из комсомола. Не уйдешь из комсомола, говорят родители, никакого приданого за тобой не дадим.
— Ну и пусть не дают, — сказал Слава. — Обойдется и без приданого.
— Нельзя, — жалостно сказал Вася. — Кто ж возьмет без приданого?
Девки все пели и пели, не столько даже пели, сколько выкрикивали отдельные слова.
Слава вдруг решился, обстановка к тому располагала, сидели они с Васей в стороне, никто им не мешал.
— А с чего это Прохоров утонул? А потом Водицын…
— Не знаю. Судьба.
Гармонист заиграл веселее, с переливами, девушки танцевали краковяк, отводя локти назад, притопывая каблучками.
— Знаете что? — сказал вдруг Вася. — Поезжайте-ка вы завтра обратно, а?
— Чего так? — удивился Слава. — Я у вас поживу.
Он поежился от ночной сырости.
— Пойду, — сказал он, на душе у него стало вдруг тревожно и смутно, и он пожалел, что оставил наган в портфеле. — Одному тут идти неопасно?
— Зачем, ребята у нас добрые, — сказал Вася. — Я вас маленько провожу.
Месяц скрылся в облаках, по сторонам шелестели деревья.
Слава пытался расспрашивать своего спутника, кто и как живет здесь, в Луковце, почему такая вялая у них организация, но Вася не знал или не умел объяснить, отделывался короткими ответами «не знаю» да «не знаю», и неожиданно, ни с то ни с сего сказал:
— В темноте у нас не убьют, ночью смерть вроде убийства… — Помолчал минуту-другую и сказал: — У нас если убьют, так при солнце, чтоб ни на кого ничего не подумали… — И оборвал разговор: — Вон ваша изба, идите. — И отстал, свернул в сторону.
Не хотелось Славе возвращаться в избу, а куда денешься? Постучал.
Открыл дед.
— Загулялись…
Зачиркал спичкой, засветил лампу, постель гостю постлана на нетопленой лежанке, на столе крынка и тарелка, прикрытые рушником.
— Поужинайте молочком с оладьями.
Есть не хотелось. Слава поблагодарил, положил под подушку портфель, лег, старик тут же задул лампу, Слава осторожно сунул руку в портфель, наган на месте, стало поспокойнее.
А тоска все не проходила, чудилась опасность, казалось, кто-то сидит в углу…
Проснулся он от яркого света, раннее летнее солнце лило сквозь стекла радостное розовое сияние, от ночных страхов не осталось следа, старики хозяева еще спали, и сейчас Слава понимал, что никакой многозначительности в покашливаниях старика не было. Спать не хотелось, уж очень великолепно сияло утро. Слава тихо спрыгнул с лежанки, вышел в сени, умылся под рукомойником, пошел в сад, сейчас, пока не наступил рабочий день, хорошо побыть с природой наедине.
Липы распушились в небе, и под сенью царственных красавиц тянулись вверх высокие вишневые деревья, на верхушках которых заманчиво алели крупные ягоды. Невозможно сдержать искушение, да и кто в шестнадцать лет удержится от такого соблазна! Слава забыл, что он ответственный работник уездного масштаба… Мальчишка, которому в пору обтрясывать чужие яблоки и общипывать чужие вишни! Да и не так уж он накажет своих хозяев, если нарвет горсть-другую…
А как залезть?
До веток с ягодами с земли не дотянуться, стволы тонковаты, полезешь — обломятся, а ягод хочется!
Полез Слава на липу, выбрал, что поближе к вишням, с ветки на ветку: выгнулся, зацепить, притянуть…
Жужжат пчелы, чирикают невидимые птахи, солнце льется сквозь зелень, такой замечательный день, все хорошо и светло…
И вдруг — голоса! Мужские бранчливые голоса. Откуда они доносятся? Из-за сарая?…
Еще заглянет кто-нибудь в сад! Вот когда Слава вспомнил, что он секретарь укомола. Залез в чужой сад рвать вишни… Лишь бы не заметили! Слава подтянулся повыше, спрятался в листву, благо она густая-густая…
Даже дыхание сдерживает, точно могут услышать!
Так и есть, идут…
Пятеро или шестеро, солидные дядьки, бородатые, усатые, серьезные такие, и с ними старик хозяин. У двух или трех веревки в руках…
Чего они ищут?
Идут между яблонь, заглядывают в канаву…
— Да здеся он, здеся, куды ему деться, — бормочет дед. — Не ходил он на улицу, я б уследил…
О ком это он?
«Да это же обо мне, — думает Слава. — Зачем я им понадобился?»
— Да где же он? — сердится один из мужиков на хозяина. — Язви тя в душу, не мог присмотреть!
— Да здеся он, в саду, куды ж ему деться, убей меня бог.
Слава прижимается к стволу.
Он начинает понимать Кузнецова: Прохоров утонул, Водицын помер от неизвестной болезни, на селе тишина, комсомольцы боятся назваться комсомольцами, нападет какая-нибудь хворь и на Славу…
«А если меня найдут?» — думает он.
Надо было захватить с собой наган, хоть какая-то все же защита…
У двух мужиков в руках оброти.
— Да где ж ён?
— А ты за кусты глянь!
— Вот тебе и добыли!
— Была бы оброть, а коня добудем!
Это его ищут, и оброти для него припасли, накинут через голову, и конец тебе, товарищ Ознобишин…
Его ищут по всему саду, заглядывают через забор, но никто не догадывается поглядеть вверх, поискать меж ветвей.
Молчи, Ознобишин, не дыши!
— Упустил ты его, старый черт, — говорит кто-то.
— Куда он денется! — говорит другой. — Лошадка его на месте.
Гурьбой уходят обратно за сарай, голоса стихают…
Но ты молчи, молчи, не шевелись, можешь не можешь, а продержись до вечера, ночью выберешься…
Однако он не белка, не так-то просто прокуковать на ветке весь божий день!
Время тянется медленно, не слышно больше ничьих голосов, должно быть, ушли, ищут по другим местам.
Кузнецов как в воду глядел. Мешал этим мужикам Прохоров, мешал Водицын, теперь приехал будоражить людей какой-то ферт из Малоархангельска…
Кто-то прыгает с забора!
Да это Васька! Тот самый Василий, что провожал его ночью…
Слава не дышит.
Васька осторожно слоняется по саду.
— Эй, ты… Как тебя… Ознобишин! Славка!… Покажься…
Зовет, но совсем негромко, точно сам таится.
— Да не бойся ты…
Эх, была не была, нельзя всем не верить!
Слава осторожно раздвигает ветви, просовывает сквозь них голову.
— Чего тебе?
Васька замирает, кажется, он перепуган еще больше, чем Слава.
— Убивать тебя приходили!
— Я пережду.
Не надо бы это говорить, вдруг выдаст?
— Ты что? Найдут, догадаются, уходить надо.
— А как лошадь вывести?
— Догонят тебя с лошадью…
Василий Давыдов… Вчера секретарь укомола понятия о нем не имел, а с сегодняшнего дня запомнит на всю жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204