— Но ведь вы не помещик, — сказал Шишмарев. — Вы кулак, торгаш…
— А кулаки Деникину разве враги?
— Не кричите, — сказал Шишмарев. — Лучше помогите найти.
— Мне он не исповедовался, — не без насмешки уже отозвался Павел Федорович. — Спросите мать, может, она знает…
— Правильно! — подхватил Кияшко. — А ну, Астров, позвать!
Астров нашел Веру Васильевну в галерее, она стояла и вслушивалась в темноту.
Астров тронул ее за плечо.
— Просят…
— Да-да, — тотчас отозвалась Вера Васильевна. — Я понимаю.
Вошла в зал, несмело улыбнулась. Шишмарев всегда любезен, а на этот раз не предложил сесть.
— Вы знаете, что сделал ваш сын?
— Нет.
— Похитил важные бумаги.
Вера Васильевна пожала плечами.
— Где он?
— Не знаю.
Тут опять вмешался Кияшко:
— Мы поведем вас по селу, и вы будете его громко звать.
— Нет, — сказала Вера Васильевна.
— Значит, вы с ним заодно?
— Нет.
— Тогда помогите его найти.
— Нет.
— Да что вы заладили нет и нет? — рассердился Шишмарев. — Он у вас лжец, вор и обманщик!
— Нет.
Кияшко гадко усмехнулся.
— А вы…
— Ротмистр, без оскорблений, — вмешался Шишмарев. — Все-таки она женщина…
— Она такая же предательница, как ее сын, — ответил Кияшко. — Астров, выведите ее и посторожите. И вы тоже уйдите, — приказал он Павлу Федоровичу.
Астров застыл у двери, шутки с Кияшко плохи. Вера Васильевна и Павел Федорович безучастно поглядывали на Астрова. Только Вера Васильевна ушла куда-то в себя, а Павел Федорович старался не пропустить ни слова из того, что говорилось за дверью.
— Преступление не может быть оставлено без возмездия, — сказал Кияшко.
Шишмарев не ответил.
— Передайте ее в контрразведку, — сказал Кияшко.
— То есть вам? — спросил Шишмарев.
— Вот именно, — сказал Кияшко.
— Она не виновата, я уверен, — возразил Шишмарев. — Она не знала.
— Это не имеет значения, — сказал Кияшко. — Я устрою так, что мальчишка найдется.
— Каким образом? — недоверчиво спросил Шишмарев.
— Очень просто, — сказал Кияшко. — Оповещу Успенское и Семичастную: если к десяти ноль-ноль Вячеслав Ознобишин не явится с повинной, его мать будет повешена.
— Но она не будет повешена? — спросил Шишмарев.
— Будет, — сказал Кияшко. — Если преступник не явится, я повешу его мать, иначе население перестанет верить в неотвратимость наказания.
Наступило молчание, кто-то не то пальцем, не то карандашом долго постукивал по столу.
Павел Федорович прислушивался уже совсем откровенно, не обращая внимания на скачущего Астрова.
— Делайте как знаете, — устало согласился Шишмарев.
— Штаб выступит на рассвете, не хочу видеть, как будут вешать невинную женщину, оставлю вам взвод охраны, закончите и нагоните нас в Скворчем.
— Вот что, Астров… — Кияшко указал на Веру Васильевну. — Отведете ее в амбар, а ключ принесете мне.
По поручению Павла Федоровича Надежда отнесла Вере Васильевне хлеба и огурцов, просунула в щель под дверью, посочувствовала, утешила как могла.
Вера Васильевна попросила прислать Петю.
Громадный двор наполнен шорохами, тенями, опасностями. Петя выскочил из дома, осмотрелся… Вот что наделал этот дурак Славка! Петя не знал, что натворил брат. Что-то взял, убежал, опять какая-то новая фантазия. Но ведь не все же будут относиться к нему, как мама. А маму арестовали. Из-за Славки. Петя слышит, как дышат коровы в коровнике. Жуют себе и жуют. На ступеньке у крыльца часовой. Даже без винтовки. Сидит себе и попыхивает цигаркой.
— Ты что, мальчик?
— Ничего.
— Гуляй себе…
Вот Петя и гуляет. Перед часовым. Тот не обращает внимания на мальчика. Петя делает зигзаг к сараю. Прямо против коровника белеет амбар. Дверь на замке, а ключи в кармане у Кияшко. Петя перебегает лунную дорожку. Обитая железом дверь отходит внизу. Петя ложится на землю, приникает лицом к щели и кричит шепотом:
— Мамочка! Мама!
— Я здесь, здесь, — слышит он совсем рядом. Мама ласковыми пальцами притрагивается к его лицу. — Петелька мой…
Мама может долго говорить нежности, а ведь могут подойти и прогнать.
— Славу не поймали?
— Ну что ты!
— Постарайся его найти. Сходи к его приятелям, где-нибудь он прячется. Ночью он не мог далеко уйти. Скажи, чтоб не появлялся, пока белые не уйдут из села. За меня пусть не боится. Это все пустые угрозы, чтобы выманить Славу. Мне ничего не сделают. А его со зла могут убить. А если Слава выдаст себя, это меня действительно убьет…
Пете тоже жаль Славу, мама все очень хорошо понимает.
— Хорошо, мам.
— Не медли…
Луна обмывает серебряным своим светом крыши, деревья, заборы, все такое белое, точно в театре, нельзя поверить, что кому-то сейчас грозит какая-то опасность.
— Петелька…
Как необыкновенно мама произносит его имя!
— Иду, иду…
— Погоди…
Он подчиняется, мама притрагивается к его лицу пальцами.
— Прощай, миленький…
Петя пробегает мимо часового и сворачивает к Ореховым.
Там уже знают: Славка чего-то набедокурил, и в отместку Веру Васильевну пригрозили утром повесить.
Коля сидит в углу, закутанный в отцовскую свитку.
— Колька, пойдем? — зовет Петя. — Сбегаем к Ваське?
— Никуда он не пойдет! — кричит мать. — Своего горя хватает!
Приходится Пете одному бежать к Левочкиным, к Тулуповым, к Терешкиным…
Везде уже знают, что Веру Васильевну повесят, если Славка утром не явится с повинной.
Домой Петя вернулся за полночь. Проходя через площадь, увидел солдат, вбивавших в землю столбы. Сперва не сообразил, но, увидев, что меж столбов прибивают перекладину, догадался…
В зале горел свет, там не спали. Петя хотел сказать маме о безуспешности поисков, но едва вышел на галерею, как услышал окрик Кияшко.
Под утро в штабе поднялась возня, выносили тюки, выступали в поход.
— Ну, с богом, — услышал Петя голос Шишмарева, — стукнули стульями, хлопнула дверь, и наступила тишина.
Петя побежал на Поповку.
Стесняться не приходилось, постучал к Тарховым, обошел все дома, всех дьячков, всех сторожей…
Напоследок заглянул к Введенскому.
Введенский тоже не видел Славу, но, когда Петя сказал о поручении Веры Васильевны, попросил Петю подождать в кухне.
Что-то разбудило Славушку, а что, он не мог понять. Тусклый рассвет пробивается сквозь крохотное оконце. На дощатом потолке висит большая капля воды.
Славушка прислушался. Тихо. Лишь шуршит что-то за стеной. Ветерок ли постукивает о крышу ветвями рыжей рыбины, воробьи ли шмыгают и тюкают клювиками по застрехам…
Крадется кто-то снаружи.
Андрей Модестович тоже, оказывается, не спит. В руках у него тарелка с хлебом и кувшинчик с молоком.
— Как спалось? Поешьте.
— Да я не очень…
Хлеб несвежий, волглый, а молоко такое холодное, что озноб по телу.
— Ничего не слышно?
— Как не слышно, — иронически откликается Андрей Модестович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204