— Ну это мы еще посмотрим, — ответил Слава. — Не мы подчиняемся обстоятельствам, а обстоятельства нам.
— Я вам лучше другое предложу…
Кузьмин чуть отпустил вожжи, запустил руку в сено, свалявшееся под седоками, вытащил холщовую торбу, вывалил меж Славой и собой бутылку, стакан, ломоть хлеба и кусок вареного мяса.
— Захватил перекусить…
Вытащил зубами из горлышка тугую бумажную затычку, налил стакан.
— Начнем, что ли? Гулять так гулять, выпьем за нашу Дашу, завтра за столом, а сегодня по морозцу в санях…
Слава принял стакан.
— Что это?
— Первач. Самый что ни на есть…
Слава сам не знал, как это у него получилось, рывком выплеснул самогон на снег и отдал стакан своему спутнику.
— Шутки шутишь? Возьми! Не для того еду я в Дросково.
— Чего ж добро выплескивать?
Кузьмин обиделся и сам пить не стал, заткнул бутылку, сунул под сиденье, сердито погнал лошадей.
Въехали в Дросково затемно.
— Куда? — отчужденно осведомился Кузьмин.
— В исполком.
— Даша наказывала к ней везти…
— В исполком, — упрямо повторил Слава.
Он сердился на Кузьмина за то, что тот предсказывал, будто ничего с Дашей Чевыревой не получится, не рассерди его Кузьмин, он, может быть, и выпил бы с ним первача.
— Спасибо, — поблагодарил он, вылезая из саней. — Будь здоров.
В исполкоме никого уже не было, только в канцелярии двое корпели над какими-то списками.
— Вам чего? — спросил один из них у вошедшего.
— Я из Малоархангельска, из укомола. Мне бы Чевыреву. Нельзя ли кого послать?
— А вы, случаем, не на свадьбу? Так вы бы к ней домой.
— Нет, мне она нужна здесь, — упрямо сказал Слава. — Я по делу.
Один из мужчин вышел, но тут в комнату торопливо вошла сама Даша, должно быть, Кузьмин предупредил ее о приезде Ознобишина.
— Ох, Слава… — Она поправилась. — Вячеслав Николаевич… До чего ж хорошо! Я все думала, хозяин вы своему слову…
— Здравствуй, Даша, — холодно поздоровался Слава. — Где бы нам с тобой…
— Да чего ж вы ко мне не поехали? — ласково упрекнула Даша. — Пойдемте, пойдемте! Небось устали с дороги, проголодались…
Слава строго на нее поглядел:
— Нет, я к тебе не пойду.
— И то! — согласилась Даша. — У меня дома что-то вроде девичника. Собрались девчонки, хотя парни тоже пришли. Но я найду вам местечко…
— Пойдем в волком.
Волостной комитет комсомола помещался в этом же здании, на втором этаже, ему была отведена угловая комната.
— Пойдемте, — неохотно согласилась Даша. — Ключ у меня с собой.
Поднялись по лестнице. Даша открыла дверь, зажгла лампу. По стенам побежали тени. Вдоль стен аккуратно стоят стулья. Столик у окна накрыт скатеркой. На подоконнике горшки с геранью и фуксией. Сюда бы еще узкую кроватку, и совсем девичья светелка.
Слава сел у стола, пригласил Дашу:
— Садись.
— А то лучше пошли бы ко мне? — опять предложила Даша.
— Садись, — настойчиво повторил Слава. — Мне нужно с тобой серьезно поговорить.
Даша в нерешительности стояла среди комнаты.
— Это правда? — строго спросил он.
— Что — правда?
— Что собираешься венчаться в церкви?
— Правда.
— И ты так спокойно об этом говоришь?
Даша поняла, разговор будет долгий, спустила с головы платок, расстегнула плисовый жакет, взяла стул и села перед Ознобишиным, как на допросе.
— Давайте, Вячеслав Николаевич, поговорим. Я на комсомольскую работу не рвалась, помните, предупреждала: а если выйду замуж?
— А я сказал, что замужество работе не помешает, — подтвердил Слава. — Повторю и сейчас, выходи себе на здоровье, — помешает, если обвенчаешься в церкви.
— А без церкви — замужество не замужество.
— Кстати, а что за парень, за которого ты выходишь?
— Наш, местный, дросковский, ничем из других не выделяется.
— А кто тебе дороже — парень или комсомол?
В общем-то это был спекулятивный вопрос, хотя до Славы не доходил низкий смысл такого вопроса, в те годы подобные вопросы задавались сплошь да рядом, и Ознобишин действовал в духе своего времени, зато Даша вознеслась на почти недоступную для того времени высоту, она отказалась ответить на вопрос Ознобишина.
— А я вам не отвечу, Вячеслав Николаевич, не путайте божий дар с яичницей.
Слава задумался — кто же ей божий дар и кто яичница.
— А ты не можешь не идти замуж?
— Не могу, — просто сказала Даша. — Я люблю его, хоть он и самый обыкновенный, но я хочу детей и именно от него, хотя вы меня, может, и не поймете.
Тогда Слава начал действовать с другого конца:
— Ты-то сама в бога веришь?
Даша со смешком качнула головой.
— Нет.
— А парень твой верит?
— А я его не спрашивала, — медленно произнесла Даша. — Думаю, тоже не верит.
— Так на что же вам церковь? — Он помешал Даше ответить и принялся рассуждать. — Религия — средство, с помощью которого богатые держали народ в темноте, попы и в эту войну помогали богачам и белогвардейцам, каждый церковный обряд укрепляет религию, и ты, комсомолка, передовая девушка, подаешь такой пример молодежи? Нет, такого удара ты нам не нанесешь!
Даша слушала, но сосредоточилась она явно не на обращенных к ней словах, а на своих мыслях, на каких-то собственных ощущениях.
— Что ж ты молчишь? — спросил Слава, озадаченный тем, что Даша не пытается возражать. — Своим поступком ты оскорбишь память своего отца, он был коммунистом и, значит, атеистом, погиб за дело коммунизма, и вот представь себе, что твоего отца, убитого кулаками, понесли хоронить в церковь? Ты бы это допустила? А сама идешь…
Даша зябко повела плечами, поправила платок, обеими руками притронулась к волосам, будто проверила — не растрепались ли.
— Что ж ты молчишь?
— Я же вижу, — скорее себе, чем Ознобишину, ответила Даша, — не хотите вы меня понять…
Славу не столько рассердил, сколько обидел ее ответ: он хотел, очень хотел понять Дашу и… не мог.
— Мы исключим тебя из комсомола, — сказал он, стараясь говорить как можно спокойнее. — Война только кончилась, и Деникин шел против нас, держа в одной руке револьвер, а в другой крест. Кулаков, убивших твоего отца, благословил на убийство поп, а теперь ты пойдешь под благословение попа?
Славе казалось, что говорит он очень правильно и убедительно, но только он сам и слушал себя. Даша молчала, сказать Даше, по существу, нечего, и в его голосе нарастала все большая и большая неумолимость.
А Даша поднялась, привернула в лампе фитиль, на стекло оседала копоть, но уже не села на стул, а прислонилась к стене, и Слава впервые заметил, насколько она рослее, крупнее и старше его самого.
«И ведь верно, года на три старше меня, — подумал Слава. — Уже взрослая…»
— Послушайте и вы меня, — неторопливо, ничуть не смущаясь, сказала Даша. — Конечно, вы можете отнять у меня комсомольский билет, но в комсомоле-то я останусь? Я ведь пришла в комсомол не затем, чтобы стать секретарем волкомола, я в комсомол вступила, чтобы вместе со своим батей бороться… Я против богачей, но я тоже хочу хорошей жизни, хочу быть сытой и хочу, чтобы дети мои тоже были сытыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204