Донцов и вправду был студентом. Давно, до Октябрьской революции. Сын земского врача, он собирался пойти по стопам отца. Осенью шестнадцатого года поступил в Московский университет, а весной семнадцатого вернулся на родину.
Зеленая фуражка мелькнула в окне, Донцов выбежал на улицу.
— Что это?
— Делегаты Успенской волости.
— Сколько же вас?
— По норме!
Донцов схватился за голову:
— Не могли прислать любую половину?
Славушка не растерялся:
— Так и хотели, только не знали, какую выбрать.
Донцов разозлился:
— Сообрази, что будет делать партстол?
То были времена невероятных словообразований, Славушка сообразил: партстол не что иное, как партийная столовая, а точнее, столовая при укомпарте.
В обычные дни в столовой обедало человек двадцать, в дни же конференций и съездов столовой отпускалось пшена и мяса сверх всяких лимитов.
— Вы хоть продукты какие-нибудь с собой захватили? — простонал Донцов.
— Мы вообще можем обойтись без партстола, — гордо ответствовал Ознобишин. — Наша организация прокормится и без укомола!
— Ладно, пусть регистрируются, — закончил перепалку Донцов. — Заходи, есть разговор.
Успенские комсомольцы выстроились в очередь, регистрировала делегатов Франя, она-то и требовалась Славе, однако дело было такое, что обратиться к ней при всех он не решился.
— Читай, — сказал Донцов, протягивая Ознобишину листок бумаги. — Твои соображения?
Но Слава если что и видел на листке, так только свою фамилию.
— Что это?
— Состав президиума и предполагаемый состав уездного комитета.
Что ж, у Славушки возражений не было, червь тщеславия уже точил его душу.
61
Конференция открылась после обеда. Повестка дня состояла из множества вопросов. О международном положении — доклад товарища Шабунина. О задачах Союза молодежи — доклад товарища Донцова. О военной работе — доклад товарища Поликарпова… Короче, докладов хватало. Значился в повестке даже доклад о работе в деревне, точно остальным докладчикам предстояло говорить о работе на Луне! Весь уезд сплошная деревня. И Малоархангельск деревня… Нет только доклада товарища Ознобишина! А он уже привык выступать! Правда, есть в повестке доклады с мест, тут и товарищу Ознобишину найдется место, но в сравнении с программными выступлениями…
Все-таки два человека вышли за рамки установленного на конференции распорядка.
В эти годы безудержных митингов и собраний сухой, сдержанный Шабунин избегал лишних речей.
Высокий, плохо выбритый, в серой гимнастерке, взошел на кафедру, пюпитр ему по пояс, и аккуратно положил перед собой пачку газет.
— Мне поручено ознакомить вас с международным положением, — начал он. — Но из газет вы знаете не меньше моего. Поступим поэтому иначе. Только что закончился конгресс Коминтерна, там люди выступали поумнее нас, вот я и прочту вам кое-что… — Развернул газеты и принялся читать отчеты о заседаниях конгресса, сопровождая их немногословными комментариями. Умен Шабунин, а Ленин умнее, Шабунин и уступил слово Ленину, доклад превратился в урок.
Зато Ознобишин разливался соловьем, когда пришел черед докладам с мест…
Коснулся, конечно, своего Успенского и тут же заговорил обо всем на свете — прогулялся по Европе и Азии, не забыл ни Англию, ни Индию, о военной работе, о положении на фронтах, о борьбе с дезертирами, о продразверстке, о школах, о художественной самодеятельности. Чего он только не коснулся!
Шабунина жизнь научила скромности, он старался держаться в тени, а Слава себя за хохолок да на солнышко поволок, мальчишка еще! Но его горячность вызывала одобрение даже со стороны его сверстников.
Вволю наговорились, выбрали уездный комитет, делегатов на губернский съезд, с подъемом спели «Интернационал»…
Из успенских ребят в городе остались лишь Ознобишин и Сосняков, они ехали в Орел.
Славушке нужно было еще выполнить поручение Андреева, — в жизни много будет у него поручений, многое забудется, а вот конфетки, которые отдавал Фране Вержбловской, запомнятся на всю жизнь.
Что этому предшествовало? Прогулка вместе с Андреевым и Франей к истокам Оки.
Шли полевой зеленой дорогой, Франя плела венок, а Славушка и Андреев помогали ей собирать васильки. Казалось, она любит Андреева. И он был достоин любви. Оба они стояли у хрустального ручья счастья.
— Здравствуй, — сказал Слава, подходя к столу Франи.
— Здравствуй, Ознобишин, — приветливо отозвалась Франя. — Тебя, кажется, зовут Вячеслав? Это имя часто встречается в Польше.
— Мне нужно тебе кое-что передать, — сказал Слава.
— Мне? — удивилась Франя.
— Пройдемся, — сказал Слава.
Они шли по тротуару, если можно назвать тротуаром заросшую травой тропинку, в которую кое-где втоптаны доски.
— Помнишь, как мы гуляли втроем? — спросил Слава.
Франя улыбнулась.
— Помню.
— А помнишь Сережу?
— Конечно.
— Ты знаешь, что он уехал на фронт?
— Нам сообщили.
Шли мимо громадного яблоневого сада, росшего посреди города.
Слава вытащил из кармана и подал ей бумажный кулек.
— Что это?
— Конфеты.
— О, спасибо! — Франя улыбнулась еще лучезарнее. — Спасибо еще раз, я давно не ела конфет, ты очень внимателен.
— Это не я, это Сережа, — объяснил Слава. — Когда уезжал на фронт, просил передать тебе…
— Ах, от Сережи… — На ее лицо набежала тень, она протянула конфеты обратно. — Возьми, пожалуйста, вероятно, ты любишь сладкое.
Слава испугался. Может быть, она не получила записку? Получить конфеты — и ни слова…
— Ты получила письмо, я пересылал?
— Спасибо, конечно.
— Больше у него ничего не было.
— Ах, да не в этом дело, — выговорила она с досадой.
Небрежным движением она запихнула сверточек обратно в карман Славе, и ему почему-то захотелось ее ударить, он не встречал человека лучше Андреева, и ударил, сам не знал, как это произошло, замахнулся и ударил по руке, запихнувшей в карман сверточек.
— Ты что?…
Должно быть, он больно ударил, лицо ее искривила гримаса, но тут же рассмеялась, притянула мальчика на мгновение к себе и звучно поцеловала в щеку.
— Ты что?! — воскликнул, в свою очередь, Слава.
— А то, что я люблю другого, — сказала она.
Слава порозовел от смущения. Неужели его? Франя сразу угадала, о чем он подумал.
— Не тебя, дурачок, — сказала она. — Ешь спокойно свои конфеты…
Дернула плечом и побежала.
А он так ничего и не понял, добрел до собора, вошел в ограду, постоял у какой-то могилки, сердито опустил руку в карман, достал сверточек, бросил на могилку…
Что же случилось?
Славушка побрел обратно к укому, сел под окном на скамейку. Следовало подумать…
Они же любили друг друга! И вот Андреев уехал на войну. Послал ей конфеты. Единственное, что у него было. А она не взяла…
Что же это такое — любовь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
Зеленая фуражка мелькнула в окне, Донцов выбежал на улицу.
— Что это?
— Делегаты Успенской волости.
— Сколько же вас?
— По норме!
Донцов схватился за голову:
— Не могли прислать любую половину?
Славушка не растерялся:
— Так и хотели, только не знали, какую выбрать.
Донцов разозлился:
— Сообрази, что будет делать партстол?
То были времена невероятных словообразований, Славушка сообразил: партстол не что иное, как партийная столовая, а точнее, столовая при укомпарте.
В обычные дни в столовой обедало человек двадцать, в дни же конференций и съездов столовой отпускалось пшена и мяса сверх всяких лимитов.
— Вы хоть продукты какие-нибудь с собой захватили? — простонал Донцов.
— Мы вообще можем обойтись без партстола, — гордо ответствовал Ознобишин. — Наша организация прокормится и без укомола!
— Ладно, пусть регистрируются, — закончил перепалку Донцов. — Заходи, есть разговор.
Успенские комсомольцы выстроились в очередь, регистрировала делегатов Франя, она-то и требовалась Славе, однако дело было такое, что обратиться к ней при всех он не решился.
— Читай, — сказал Донцов, протягивая Ознобишину листок бумаги. — Твои соображения?
Но Слава если что и видел на листке, так только свою фамилию.
— Что это?
— Состав президиума и предполагаемый состав уездного комитета.
Что ж, у Славушки возражений не было, червь тщеславия уже точил его душу.
61
Конференция открылась после обеда. Повестка дня состояла из множества вопросов. О международном положении — доклад товарища Шабунина. О задачах Союза молодежи — доклад товарища Донцова. О военной работе — доклад товарища Поликарпова… Короче, докладов хватало. Значился в повестке даже доклад о работе в деревне, точно остальным докладчикам предстояло говорить о работе на Луне! Весь уезд сплошная деревня. И Малоархангельск деревня… Нет только доклада товарища Ознобишина! А он уже привык выступать! Правда, есть в повестке доклады с мест, тут и товарищу Ознобишину найдется место, но в сравнении с программными выступлениями…
Все-таки два человека вышли за рамки установленного на конференции распорядка.
В эти годы безудержных митингов и собраний сухой, сдержанный Шабунин избегал лишних речей.
Высокий, плохо выбритый, в серой гимнастерке, взошел на кафедру, пюпитр ему по пояс, и аккуратно положил перед собой пачку газет.
— Мне поручено ознакомить вас с международным положением, — начал он. — Но из газет вы знаете не меньше моего. Поступим поэтому иначе. Только что закончился конгресс Коминтерна, там люди выступали поумнее нас, вот я и прочту вам кое-что… — Развернул газеты и принялся читать отчеты о заседаниях конгресса, сопровождая их немногословными комментариями. Умен Шабунин, а Ленин умнее, Шабунин и уступил слово Ленину, доклад превратился в урок.
Зато Ознобишин разливался соловьем, когда пришел черед докладам с мест…
Коснулся, конечно, своего Успенского и тут же заговорил обо всем на свете — прогулялся по Европе и Азии, не забыл ни Англию, ни Индию, о военной работе, о положении на фронтах, о борьбе с дезертирами, о продразверстке, о школах, о художественной самодеятельности. Чего он только не коснулся!
Шабунина жизнь научила скромности, он старался держаться в тени, а Слава себя за хохолок да на солнышко поволок, мальчишка еще! Но его горячность вызывала одобрение даже со стороны его сверстников.
Вволю наговорились, выбрали уездный комитет, делегатов на губернский съезд, с подъемом спели «Интернационал»…
Из успенских ребят в городе остались лишь Ознобишин и Сосняков, они ехали в Орел.
Славушке нужно было еще выполнить поручение Андреева, — в жизни много будет у него поручений, многое забудется, а вот конфетки, которые отдавал Фране Вержбловской, запомнятся на всю жизнь.
Что этому предшествовало? Прогулка вместе с Андреевым и Франей к истокам Оки.
Шли полевой зеленой дорогой, Франя плела венок, а Славушка и Андреев помогали ей собирать васильки. Казалось, она любит Андреева. И он был достоин любви. Оба они стояли у хрустального ручья счастья.
— Здравствуй, — сказал Слава, подходя к столу Франи.
— Здравствуй, Ознобишин, — приветливо отозвалась Франя. — Тебя, кажется, зовут Вячеслав? Это имя часто встречается в Польше.
— Мне нужно тебе кое-что передать, — сказал Слава.
— Мне? — удивилась Франя.
— Пройдемся, — сказал Слава.
Они шли по тротуару, если можно назвать тротуаром заросшую травой тропинку, в которую кое-где втоптаны доски.
— Помнишь, как мы гуляли втроем? — спросил Слава.
Франя улыбнулась.
— Помню.
— А помнишь Сережу?
— Конечно.
— Ты знаешь, что он уехал на фронт?
— Нам сообщили.
Шли мимо громадного яблоневого сада, росшего посреди города.
Слава вытащил из кармана и подал ей бумажный кулек.
— Что это?
— Конфеты.
— О, спасибо! — Франя улыбнулась еще лучезарнее. — Спасибо еще раз, я давно не ела конфет, ты очень внимателен.
— Это не я, это Сережа, — объяснил Слава. — Когда уезжал на фронт, просил передать тебе…
— Ах, от Сережи… — На ее лицо набежала тень, она протянула конфеты обратно. — Возьми, пожалуйста, вероятно, ты любишь сладкое.
Слава испугался. Может быть, она не получила записку? Получить конфеты — и ни слова…
— Ты получила письмо, я пересылал?
— Спасибо, конечно.
— Больше у него ничего не было.
— Ах, да не в этом дело, — выговорила она с досадой.
Небрежным движением она запихнула сверточек обратно в карман Славе, и ему почему-то захотелось ее ударить, он не встречал человека лучше Андреева, и ударил, сам не знал, как это произошло, замахнулся и ударил по руке, запихнувшей в карман сверточек.
— Ты что?…
Должно быть, он больно ударил, лицо ее искривила гримаса, но тут же рассмеялась, притянула мальчика на мгновение к себе и звучно поцеловала в щеку.
— Ты что?! — воскликнул, в свою очередь, Слава.
— А то, что я люблю другого, — сказала она.
Слава порозовел от смущения. Неужели его? Франя сразу угадала, о чем он подумал.
— Не тебя, дурачок, — сказала она. — Ешь спокойно свои конфеты…
Дернула плечом и побежала.
А он так ничего и не понял, добрел до собора, вошел в ограду, постоял у какой-то могилки, сердито опустил руку в карман, достал сверточек, бросил на могилку…
Что же случилось?
Славушка побрел обратно к укому, сел под окном на скамейку. Следовало подумать…
Они же любили друг друга! И вот Андреев уехал на войну. Послал ей конфеты. Единственное, что у него было. А она не взяла…
Что же это такое — любовь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204