— Кажите свою спальню…
Вошли в спальню.
— Давайте топор, — распорядился Митька.
— Топор-то зачем?
— Доски отдирать! — Митька указал на пол. — Не хотят по-хорошему, и мы будем по-нехорошему.
— А я так думаю начать с мельницы, — примирительно посоветовал Дмитрий Фомич. — Где ж искать масло, как не в погребе?
Комиссия отправилась на мельницу. Павел Федорович попытался уклониться от участия в обыске, но его попросили сопутствовать. Позвали и Федосея с лопатой.
Обошли все хозяйство, заглянули во все сараи, хотя отлично понимали, что железные бочки с нефтью ни в какой сарай не взволочь, копнули бугры возле мельницы… Тщетно!
Митька встал в позу и простер руку перед собой:
— Гражданин Астахов, вы понимаете, что рабочему классу нечего есть?
Павел Федорович не спорил.
— Помогите же Советской власти пустить мельницу.
— Со всем удовольствием, найдись у вас нефть…
Так и ушла комиссия, не солоно хлебавши, не бурить же в самом деле на астаховском огороде скважину к центру земли.
Павел Федорович сидел на кухне и покуривал.
Там и нашел его Славушка.
Надежда занималась обычным делом — готовила харч для свиней, на этот раз в мятую картошку добавляла пареную крапиву.
— Мне надо с вами поговорить, — сказал Славушка.
— Говори…
Павел Федорович пыхнул козьей ножкой.
— Как вы относитесь к тому, что волисполком собирается пустить мельницу?
— А как я могу к этому относиться? — ответил Павел Федорович. — Плохо.
— Все равно мельница уже никогда не будет вашей.
— Это еще…
Впрочем, на эту тему Павел Федорович говорить не хотел. Хотя вопрос не считал решенным. Он неглупый человек, его поведение во время прихода деникинцев свидетельствовало об этом, он не делал на них ставки, но против исчезновения Советской власти не возражал бы.
— В ваших интересах пойти навстречу…
— Ты так думаешь? — Павел Федорович саркастически усмехнулся. — А я нет.
— Во всяком случае, нефть следует отдать.
— Что?
— Нефть.
— У меня ее нет.
— Есть.
— Глубокая ошибка.
— Я знаю.
— Много будешь знать, скоро состаришься.
— Все равно ее отберут.
— Если найдут.
— А если я покажу?
Павел Федорович сорвался с места:
— Покажи!
— Что покажи?
— Нефть. Где ты ее нашел?
Он схватил Славу за руку, отпустил, побежал на огород, инстинктивно побежал туда, где спрятана нефть!
Слава не мог не пойти за ним, он ведь и затеял разговор, чтобы переубедить Павла Федоровича.
Тот добежал до мельницы, остановился, обвел рукой пространство.
— Где?
— Что где!
— Где нефть, показывай!
Но Слава не смел показать, знал и не посмел. Где спрятана нефть, знали только два человека: Павел Федорович и Федосей. Обнаружь Слава, что ему известна тайна, Федосею несдобровать. Сразу лишится крова и хлеба. Павел Федорович прогонит его, в этом случае он будет беспощаден… Не может, не смеет он выдать Федосея, по простоте душевной доверившегося Славушке…
— Где, показывай!
Славушка неопределенно повел рукой.
— Ну где, где?
Все-таки он проговорился, просто так от Павла Федоровича не отделаешься.
— Вот! — Слава уверенно показал на бугор, накиданный для отвода глаз возле мельницы. — Вот где ваши бочки!
— Ты знаешь… — У Павла Федоровича удовлетворенно блеснули глаза.
— Во всяком случае, я посоветую волисполкому хорошенько перекопать здесь землю, — вырвалось вдруг у Славушки. — Может, нефтяной фонтан и забьет!
И вдруг Павел Федорович испугался, опять испугался, игра с огнем, чем черт не шутит…
— Лучше держи язык за зубами, — мрачно проговорил он. — Не поступай, как язычники, — где едят, там и мерзят…
И Слава тоже испугался, не решился высказаться до конца, и не только потому, что пожалел Федосея: почему-то ему казалось, что из-за мельницы Павел Федорович может пойти на все.
Постояли, посмотрели друг на друга.
— Ну… мир? — выжидательно спросил Павел Федорович.
Слава неуверенно переступил с ноги на ногу.
— А мы и не ссорились, — сказал он и не спеша пошел с огорода. — В конце концов мое дело сторона.
50
Славушке часто приходят в голову всякие фантазии. Особенно, когда остается один. Вот как сегодня. Петя ночует на хуторе, с наступлением лета он часто остается ночевать на хуторе, то лошадей пасти, то сад сторожить, хотя в начале лета в сады лазают только мальчишки, ломают сучья и сбивают завязи. Веру Васильевну вызвали к кому-то в Семичастную вместо повивальной бабки, за акушеркой ехать далеко, ближайшая больница в Покровском, верстах в двенадцати.
Поужинали рано, Марья Софроновна не ела, жаловалась, что сын плохо себя чувствует, ребенок часто закатывался за стеной в неистовом плаче, ушла из-за стола, зато Павел Федорович не спешил, по-дружески обращался к Славушке, как бы подчеркивая примирение…
Славушка мысленно переплывал из прошлого в будущее и обратно, лежал без сна, не мог заснуть. Со времени приезда в Успенское прошло немногим более полутора лет, а событий произошло множество: возникновение Союза молодежи, война, поиски своего места в жизни, все это происходило и происходит, а подумать обо всем этом не находится времени.
Он выглянул в окно. Темная ночь начинающегося лета. Из соседнего окна — свет, Павел Федорович принудил Веру Васильевну поменяться комнатами, из окна залы слегка подсвечивает лампа, и шиповник под окном сказочно пышен и красив.
Славушке хотелось нырнуть в эту зеленую кипень, но вернется мама, всполошится, начнет его искать…
Славушка сбил комком простыню, положил в головах думку, укутал сверху одеялом, лежит, как настоящий Славушка. Мама обязательно обознается, спи, миленький, а сам шасть из окна.
Мир не так уж темен, как кажется, омут не черно-зеленый, а зелено-черный, каждый лист виден в отдельности, цветы шиповника едва белеют.
А за окном все как в театре. Марья Софроновна ходит по комнате, то туда, то сюда. Ребенок лежит в качке. Не слышно, орет или не орет. Отсюда ничего не слышно. Зато все видно. Чего это Марья Софроновна все время ходит? Села. Спускает кофту, выволакивает белую грудь, громадную, как коровье вымя, подставляет стакан и сама доит себя. Подходит к окну, выплескивает молоко в сад. На куст шиповника. Оно повисает на листьях, как роса… Вот когда Славушке открывается иной мир. Она не любит Павла Федоровича. Не любит ребенка. Она никого не любит. Славушка не хочет на нее смотреть. Лучше посмотреть на самого себя. Каков ты сам? Ты тоже обманываешь свою мать, лежишь себе тихонечко в постели, прикорнув к стене, и притворяешься, что спишь. Луна льет свой свет в комнату. Славушка отчетливо видит себя… Но что это? Дверь приоткрывается и тут же закрывается. Нет, это не мама. Это Павел Федорович осторожно приближается к его постели. Стоит. Славушка чувствует, что он колеблется… Заносит какой-то предмет над подушкой и… Славушка видит собственную смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
Вошли в спальню.
— Давайте топор, — распорядился Митька.
— Топор-то зачем?
— Доски отдирать! — Митька указал на пол. — Не хотят по-хорошему, и мы будем по-нехорошему.
— А я так думаю начать с мельницы, — примирительно посоветовал Дмитрий Фомич. — Где ж искать масло, как не в погребе?
Комиссия отправилась на мельницу. Павел Федорович попытался уклониться от участия в обыске, но его попросили сопутствовать. Позвали и Федосея с лопатой.
Обошли все хозяйство, заглянули во все сараи, хотя отлично понимали, что железные бочки с нефтью ни в какой сарай не взволочь, копнули бугры возле мельницы… Тщетно!
Митька встал в позу и простер руку перед собой:
— Гражданин Астахов, вы понимаете, что рабочему классу нечего есть?
Павел Федорович не спорил.
— Помогите же Советской власти пустить мельницу.
— Со всем удовольствием, найдись у вас нефть…
Так и ушла комиссия, не солоно хлебавши, не бурить же в самом деле на астаховском огороде скважину к центру земли.
Павел Федорович сидел на кухне и покуривал.
Там и нашел его Славушка.
Надежда занималась обычным делом — готовила харч для свиней, на этот раз в мятую картошку добавляла пареную крапиву.
— Мне надо с вами поговорить, — сказал Славушка.
— Говори…
Павел Федорович пыхнул козьей ножкой.
— Как вы относитесь к тому, что волисполком собирается пустить мельницу?
— А как я могу к этому относиться? — ответил Павел Федорович. — Плохо.
— Все равно мельница уже никогда не будет вашей.
— Это еще…
Впрочем, на эту тему Павел Федорович говорить не хотел. Хотя вопрос не считал решенным. Он неглупый человек, его поведение во время прихода деникинцев свидетельствовало об этом, он не делал на них ставки, но против исчезновения Советской власти не возражал бы.
— В ваших интересах пойти навстречу…
— Ты так думаешь? — Павел Федорович саркастически усмехнулся. — А я нет.
— Во всяком случае, нефть следует отдать.
— Что?
— Нефть.
— У меня ее нет.
— Есть.
— Глубокая ошибка.
— Я знаю.
— Много будешь знать, скоро состаришься.
— Все равно ее отберут.
— Если найдут.
— А если я покажу?
Павел Федорович сорвался с места:
— Покажи!
— Что покажи?
— Нефть. Где ты ее нашел?
Он схватил Славу за руку, отпустил, побежал на огород, инстинктивно побежал туда, где спрятана нефть!
Слава не мог не пойти за ним, он ведь и затеял разговор, чтобы переубедить Павла Федоровича.
Тот добежал до мельницы, остановился, обвел рукой пространство.
— Где?
— Что где!
— Где нефть, показывай!
Но Слава не смел показать, знал и не посмел. Где спрятана нефть, знали только два человека: Павел Федорович и Федосей. Обнаружь Слава, что ему известна тайна, Федосею несдобровать. Сразу лишится крова и хлеба. Павел Федорович прогонит его, в этом случае он будет беспощаден… Не может, не смеет он выдать Федосея, по простоте душевной доверившегося Славушке…
— Где, показывай!
Славушка неопределенно повел рукой.
— Ну где, где?
Все-таки он проговорился, просто так от Павла Федоровича не отделаешься.
— Вот! — Слава уверенно показал на бугор, накиданный для отвода глаз возле мельницы. — Вот где ваши бочки!
— Ты знаешь… — У Павла Федоровича удовлетворенно блеснули глаза.
— Во всяком случае, я посоветую волисполкому хорошенько перекопать здесь землю, — вырвалось вдруг у Славушки. — Может, нефтяной фонтан и забьет!
И вдруг Павел Федорович испугался, опять испугался, игра с огнем, чем черт не шутит…
— Лучше держи язык за зубами, — мрачно проговорил он. — Не поступай, как язычники, — где едят, там и мерзят…
И Слава тоже испугался, не решился высказаться до конца, и не только потому, что пожалел Федосея: почему-то ему казалось, что из-за мельницы Павел Федорович может пойти на все.
Постояли, посмотрели друг на друга.
— Ну… мир? — выжидательно спросил Павел Федорович.
Слава неуверенно переступил с ноги на ногу.
— А мы и не ссорились, — сказал он и не спеша пошел с огорода. — В конце концов мое дело сторона.
50
Славушке часто приходят в голову всякие фантазии. Особенно, когда остается один. Вот как сегодня. Петя ночует на хуторе, с наступлением лета он часто остается ночевать на хуторе, то лошадей пасти, то сад сторожить, хотя в начале лета в сады лазают только мальчишки, ломают сучья и сбивают завязи. Веру Васильевну вызвали к кому-то в Семичастную вместо повивальной бабки, за акушеркой ехать далеко, ближайшая больница в Покровском, верстах в двенадцати.
Поужинали рано, Марья Софроновна не ела, жаловалась, что сын плохо себя чувствует, ребенок часто закатывался за стеной в неистовом плаче, ушла из-за стола, зато Павел Федорович не спешил, по-дружески обращался к Славушке, как бы подчеркивая примирение…
Славушка мысленно переплывал из прошлого в будущее и обратно, лежал без сна, не мог заснуть. Со времени приезда в Успенское прошло немногим более полутора лет, а событий произошло множество: возникновение Союза молодежи, война, поиски своего места в жизни, все это происходило и происходит, а подумать обо всем этом не находится времени.
Он выглянул в окно. Темная ночь начинающегося лета. Из соседнего окна — свет, Павел Федорович принудил Веру Васильевну поменяться комнатами, из окна залы слегка подсвечивает лампа, и шиповник под окном сказочно пышен и красив.
Славушке хотелось нырнуть в эту зеленую кипень, но вернется мама, всполошится, начнет его искать…
Славушка сбил комком простыню, положил в головах думку, укутал сверху одеялом, лежит, как настоящий Славушка. Мама обязательно обознается, спи, миленький, а сам шасть из окна.
Мир не так уж темен, как кажется, омут не черно-зеленый, а зелено-черный, каждый лист виден в отдельности, цветы шиповника едва белеют.
А за окном все как в театре. Марья Софроновна ходит по комнате, то туда, то сюда. Ребенок лежит в качке. Не слышно, орет или не орет. Отсюда ничего не слышно. Зато все видно. Чего это Марья Софроновна все время ходит? Села. Спускает кофту, выволакивает белую грудь, громадную, как коровье вымя, подставляет стакан и сама доит себя. Подходит к окну, выплескивает молоко в сад. На куст шиповника. Оно повисает на листьях, как роса… Вот когда Славушке открывается иной мир. Она не любит Павла Федоровича. Не любит ребенка. Она никого не любит. Славушка не хочет на нее смотреть. Лучше посмотреть на самого себя. Каков ты сам? Ты тоже обманываешь свою мать, лежишь себе тихонечко в постели, прикорнув к стене, и притворяешься, что спишь. Луна льет свой свет в комнату. Славушка отчетливо видит себя… Но что это? Дверь приоткрывается и тут же закрывается. Нет, это не мама. Это Павел Федорович осторожно приближается к его постели. Стоит. Славушка чувствует, что он колеблется… Заносит какой-то предмет над подушкой и… Славушка видит собственную смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204