— Он сквозь деникинские тылы прошел, — запротестовал Шабунин.
— Ну, это в войну, — отвечал Неклюдов. — А сейчас посложнее время, мягкотелости в нем много, мне у вас же в укоме говорили, было какое-то письмо. Ознобишин ваш весной на посевной зерно всем подряд давал, пожалел кулаков…
— Успели доложить? — Шабунин покачал головой. — Так, да не так. Он не кулаков пожалел, а детей. Отцы их действительно ушли к белым, не пожалели детей, бросили на произвол судьбы, а Ознобишин политическую дальновидность проявил, дети те не забудут, чем они Советской власти обязаны, потому мы и оставили то письмо без внимания.
— Нет, я бы перевел в кандидаты, — настаивал Неклюдов и обратился за поддержкой к Петровой: — А вы что скажете?
Петрова пожала плечами.
— Молод, конечно, но…
— Впрочем, давайте-ка спросим его самого… — Неклюдов повернулся к Ознобишину. — А что скажешь ты сам?
Однако спрашивать Славу было излишне. Он стоял, вдавившись спиной в стену, и плакал. Он был уверен, что ни у кого даже вопроса не возникнет, достоин ли он находиться в партии.
— Видите? — как будто даже обрадовался Неклюдов. — Эти слезы характеризуют его лучше всего. Ребенок! Решается серьезный вопрос, а он плачет, точно у него отнимают игрушку.
Петрова укоризненно покачала головой.
— Товарищ Ознобишин, как можно…
Даже Шабунин с неодобрением посмотрел на Славу.
— Вот что, — раздраженно сказал он. — Ты иди, мы тут посоветуемся…
Слава хотел сказать, что они не правы, но не мог.
— Иди, иди, — повторил Шабунин. — Нельзя так распускаться.
Изможденное лицо Неклюдова не выражало никакого сочувствия.
Слава бросился к двери.
Он был так бледен, что всем в приемной стало очевидно, что с ним стряслась беда.
Еремеев не выдержал, спросил:
— Исключили?
Комок в горле мешал Славе заговорить, ответил за него Семин:
— Зря это он, перевели в кандидаты.
Он все знал, хоть и не был в кабинете.
— Да не расстраивайся ты, — утешил Славу Быстров. — Через полгода снова переведем в члены…
Тут в приемную вышел Шабунин, встал перед Ознобишиным и, как показалось Славе, насмешливо покачал головой.
— Разнюнился? — сказал он Славе. — Какой же ты после этого мужчина? Вот что, товарищи, — обратился Шабунин уже ко всем. — Закончим с вами, и можете ехать, одному Ознобишину придется задержаться часа на три, вопрос о нем перенесли на заседание укома, пусть останется кто-нибудь с подводой, чтобы захватить Ознобишина…
Часа не прошло, как отпустили всех, исключенных не было, даже в кандидаты никого больше не перевели, а дожидаться Ознобишина остался один Быстров.
— Сходите в чайную, что ли, — посоветовал Быстрову заведующий учетом. — Уком не скоро еще…
Единственная в городе столовая работала на полукоммерческих началах, приезжим подавали чай, котлеты, яичницу и даже торговали дрянным винцом, которое завозили раза два в месяц из Орла.
Степан Кузьмич спросил себе, разумеется, винца, а Славе заказал и котлет, и яичницу.
— Ешь, ешь, не теряйся, через три месяца переведем обратно…
— Заседают, — сообщил заведующий учетом, когда Быстров и Слава вернулись в уком, и повел головой в сторону Ознобишина. — Обсуждают.
— Ему-то войти? — осведомился Быстров.
— Не вызывали…
Вскоре в приемную опять вышел Шабунин.
— Ждете? — обратился он к Быстрову, точно дело нисколько не касалось Ознобишина. — Отстояли твоего питомца.
Слава внимательно рассматривал Шабунина. Худой, поджарый, строгий. Разумеется, строгий. Весь уезд его боится. Никогда не кричит, а боятся. Интересно, меняет он когда-нибудь свою гимнастерку? А может, у него нет ничего на смену? Степан Кузьмич очень уважает Афанасия Петровича. И Слава его уважает…
— Степан Кузьмич, забирай парня. Только я думаю, что скоро, очень даже скоро придется товарищу Ознобишину перебираться к нам в Малоархангельск.
17
Это было как подъем на вершину горы.
Такое ощущение осталось у Славы Ознобишина, да и не у него одного, после уездной комсомольской конференции.
Он выступал на конференции дважды, Шабунин, вызвав Славу к себе накануне, прямо сказал ему: «Ты побольше, побольше выступай, покажи себя молодежи».
Когда работа конференции шла к концу, в зале появился Шабунин.
Все понимали, что секретарю укома Донцову пора с комсомольской работы уходить, он уже более полутора лет стоял во главе уездного комитета, а по тем быстродвижущимся временам это был громадный срок; кто говорил, что Донцов переходит в систему народного просвещения, кто — что едет продолжать образование, но главная причина заключалась в том, что Донцову шел уже двадцать третий год, он женился, какой он деятель молодежного движения с семейством…
Шабунин намеревался сказать, что Ознобишина рекомендует уездный комитет партии, но его имя выкрикнули в разных концах зала.
Выбрали Железнова, уравновешенного и серьезного парня. Шабунин намечал его в заместители Ознобишину, рассчитывая, что он будет сдерживать горячего Ознобишина; Никиту Ушакова, юношу, казавшегося интеллигентом, хотя во всем уезде не было более бедной крестьянской семьи, чем семья Ушакова; выбрали Колю Иванова, в преданности которого партии нельзя было усомниться, и выбрали Соснякова.
Пришел Шабунин и на первое заседание укома, но пленум укомола и без подсказки избрал именно тех, кого намечал уездный комитет партии.
— А теперь, — сказал Шабунин Славе после заседания укомола, — одна нога здесь, а другая там, отправляйся в Успенское. Сдавай дела и обратно. Теперь твое время не принадлежит тебе самому.
Быстрая поездка Славе была обеспечена: в Успенское ехал уездный военный комиссар.
О таком выезде, какой был у военкома, на конном дворе уездного исполкома, вероятно, и не мечтали: пара караковых рысаков и пролетка на мягких рессорах.
— Ну-с, молодой человек, — сказал военком, — доставлю вас туда и сюда в сохранности, но времени на все дела — один день!
Расстояние в сорок верст они пролетели, и всю дорогу военком распевал романс об отцветших хризантемах.
— На военную службу не хочешь? — один раз только за всю дорогу обратился военком к Ознобишину. — Избавлю от Малоархангельска в момент, откомандирую в военное училище…
Но Слава избавляться от Малоархангельска не хотел.
Военком остановил коней перед волисполкомом.
— Прошу.
Слава побежал домой, застал Веру Васильевну за стиркой.
— Как ты долго!
— Мамочка, всего на пару часов!
— Когда же кончится эта спешка?
— Уезжаю в Малоархангельск.
— Опять?
— Не опять, а насовсем.
— Как насовсем?
— Уезжаю туда работать!
— Как так? Ни посоветовавшись, ничего не взвесив…
— Мамочка, я подчиняюсь решению партии!
Не прошло и часа, как собрали заседание волкомола, следовало избрать секретаря вместо Славы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204