Судя по тому, как были искорежены толстые, сантиметровые прутья, из которых была сварена решетка, этот товарищ использовал взрывчатку. «Спасибо» я ему сказал, мысленно, конечно.
Ощупав стены, я уловил: это уже не туннель, а пещера. Будь я способен соображать получше, то, может быть, и вовсе расстроился. Сооружения, которые человек долбит под землей, всегда имеют выход, через который другой человек может вылезти (если его, конечно, не замуруют). А вот природа — главным образом, вода — долбит под землей все, что хочет. Очень могло быть, что на мою фигуру она дырку не рассчитала.
Пошел я туда, откуда тянуло свежим воздухом. Пещера раза три виляла из стороны в сторону, но воздух становился все свежее, а потому я шел, вытянув одну руку вверх, чтобы не треснуться о потолок. И не прогадал. Из-за очередного поворота забрезжил свет.
На часах было 5.32 утра по среднеевропейскому времени. Я выбрался из дыры, через купу можжевеловых кустов на склон лесистой горы и сел на мокрую траву. Сосны, можжевельник, целая куча летних утренних запахов обрушилась на меня. Впечатление было такое, что выпил чего-то очень крепкого, не в меру. Однако время на часах меня немного отрезвило. «Надо хоть к подъему успеть!»
— подумалось мне.
Отчего-то мне казалось, что, поколесив в недрах земли, я далеко от родной части не отошел. Сосны, горки и все прочее выглядели знакомо. Я даже подумал, что, поднявшись на вершину горки, я рано или поздно упрусь в наш забор. А там — дело техники.
Пройдя метров с полсотни вверх по склону, я вышел на дорогу. Неширокую, но гладкую, с аккуратными кюветами. Точно такая же дорога вела к нашему КПП. Мне даже казалось, что я узнаю какие-то детали — наверное, с неспанья. И я пошел по этой дороге в полной уверенности, что с каждым шагом приближаюсь к родной части, к грядущему завтраку и неизбежному дембелю. Но на самом деле я уходил от них все быстрее и быстрее.
Я действительно увидел впереди забор, ворота, но не те. Не наши. И тут я услышал слова, которые отлично знал с самого раннего детства:
— Хальт! Хенде хох!
Я и сам эти слова не раз произносил, когда играл в войну с корешками-детдомовцами. Но тот, кто стоял у меня за спиной, не играл. И произнес он эти слова не кривляясь, как русский Иван, а вполне серьезно. Потому что это был его родной, немецкий язык. И не оборачиваясь, я почуял, что в спину мне глядит не только человек, но и ствол. О том, что гэдээровские «гренцеры» ребята отнюдь не сахарные и всегда готовы бить на поражение тех, кто не выполняет их распоряжений, мы слыхивали. «Залез в погранзону!» — подумал я. Это было хреново. Конечно, измену Родине мне так просто не пришьешь, но бесед с особистами и замполитами впереди светило очень много… Я совершенно четко понял, что сейчас главное — не выступать и вести себя прилично. А раз так, то надо было поднять руки, остановиться и ждать дальнейших указаний.
Но тут из-за кустов на дорогу неторопливо вышел человек в форме. Разумеется, увидеть кого-то в советской форме я не ожидал. Я ожидал увидеть знакомую серо-зеленую — один к одному, как у бывшего вермахта, — форму наших меньших классовых братьев. Однако это была совсем не та форма, а какого-то иного, никогда не виданного мною в натуре оттенка. Правда, мне такую доводилось видеть на одном из учебных пособий… И оружие, которое держал в руках этот парень, я узнал. Это был 9-миллиметровый израильский автомат «узи» под патрон от немецкого «люгер-парабеллума»…
Сердце сжалось, екнуло и чуть не застопорилось. «Бундесы!» — только здесь я понял, что влип капитально и основательно.
Плен без войны
Голова у меня работала плохо. Тот бундес, что спереди, деловито подошел ко мне, охлопал карманы, подмышки, рукава. Второй что-то бубнил, видимо, в рацию. Передний вытащил из моего кармана военный и комсомольский билеты, спрятал их себе в планшетку, а затем ловким движением опустил мои руки вниз, защелкнув на них браслетки. Второй, зайдя сзади, расстегнул ремень у меня на поясе и снял его вместе с фонарем. Подкатил джип с зарешеченными стеклами, мне открыли заднюю дверь и показали автоматом:
— Ком, битте!
В машине бундесы усадили меня посередке между своими плотными задами и всю дорогу молчали. Видно было, что они немного озадачены, но знают, что задавать мне вопросы — не их дело. Они задержали, а спрашивать должны другие. Те, кому по штату положено.
Ехали недолго, а то я бы все-таки заснул. Ночь-то я проболтался, к тому же в машине, да на ровной дороге, да под шум мотора — отчего не поспать? Все равно теперь от меня ничего не зависит.
Но задремать времени не оказалось. Джип подкатил к какому-то обсаженному деревьями забору из металлической сетки, притормозил, чтобы какие-то молодцы в камуфляже могли заглянуть к нам в кузов, а потом покатил дальше, миновав этот ихний КПП. Попетляв по аллеям мимо аккуратно подстриженных кустов, водила подогнал джип к небольшому дому со стеклянными дверями. Мне показали на дверь: мол, вылазь!
Бундесы под ручки ввели меня в какой-то предбанник, где сидел дежурный в рубашке с погонами и серой пилотке. Тот из моих конвоиров, что был постарше, прогавкал какие-то слова и протянул дежурному документы. Дежурный, не глядя на меня, защелкал клавишами компьютера, и на экране дисплея появилась надпись латинскими буквами: «Korotkoff Nikolai Iwanowitsch» — «Коротков Николай Иванович». Потом — моя дата рождения: «1962.03.05». Потом еще пощелкал, компьютер пискнул, хрюкнул, помелькал сменяющимися строчками. Потом выдал что-то короткое. Дежурный сказал понятное мне слово:
— Гут! — и нажал кнопку. Через минуту появился еще один бундесфриц, и меня довольно вежливо отвели в коридор, похожий на вольеру зоопарка, потому что с обеих сторон были решетки, а за решетками сидели мужики в майках, камуфляжах или в форме. Похоже, это была бундесовая губа. Сидело на этой губе немного, человек пять. Меня, однако, провели мимо этих полупустых камер, сняли наручники и впихнули в отдельную, с дверью и узким окошком. Я сел на табурет, прислонился спиной к стене и заснул.
Поспать дали недолго. Опять появились бундесы, опять надели наручники и повели. Но не к дежурному, а куда-то наверх, где была комнатка со столиком, за которым сидел один мужичок, а сзади — второй.
— Привет! — сказал тот, что сидел за столиком. — Меня зовут Курт. А ты Николай Коротков, рядовой солдат Советской Армии. Очень приятно познакомиться. Ты задержан федеральной пограничной службой Германии. Я буду задавать вопросы, ты — отвечать. Имя?
— Николай.
— Отчество?
— Иванович.
— Фамилия?
— Коротков.
— Год рождения?
— 1962-й.
— Место рождения?
— Кажется, Москва. Я подкидыш.
— Так. Теперь объясни, зачем перешел границу?
— Я не знал, что перехожу. Не заметил.
Курт улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
Ощупав стены, я уловил: это уже не туннель, а пещера. Будь я способен соображать получше, то, может быть, и вовсе расстроился. Сооружения, которые человек долбит под землей, всегда имеют выход, через который другой человек может вылезти (если его, конечно, не замуруют). А вот природа — главным образом, вода — долбит под землей все, что хочет. Очень могло быть, что на мою фигуру она дырку не рассчитала.
Пошел я туда, откуда тянуло свежим воздухом. Пещера раза три виляла из стороны в сторону, но воздух становился все свежее, а потому я шел, вытянув одну руку вверх, чтобы не треснуться о потолок. И не прогадал. Из-за очередного поворота забрезжил свет.
На часах было 5.32 утра по среднеевропейскому времени. Я выбрался из дыры, через купу можжевеловых кустов на склон лесистой горы и сел на мокрую траву. Сосны, можжевельник, целая куча летних утренних запахов обрушилась на меня. Впечатление было такое, что выпил чего-то очень крепкого, не в меру. Однако время на часах меня немного отрезвило. «Надо хоть к подъему успеть!»
— подумалось мне.
Отчего-то мне казалось, что, поколесив в недрах земли, я далеко от родной части не отошел. Сосны, горки и все прочее выглядели знакомо. Я даже подумал, что, поднявшись на вершину горки, я рано или поздно упрусь в наш забор. А там — дело техники.
Пройдя метров с полсотни вверх по склону, я вышел на дорогу. Неширокую, но гладкую, с аккуратными кюветами. Точно такая же дорога вела к нашему КПП. Мне даже казалось, что я узнаю какие-то детали — наверное, с неспанья. И я пошел по этой дороге в полной уверенности, что с каждым шагом приближаюсь к родной части, к грядущему завтраку и неизбежному дембелю. Но на самом деле я уходил от них все быстрее и быстрее.
Я действительно увидел впереди забор, ворота, но не те. Не наши. И тут я услышал слова, которые отлично знал с самого раннего детства:
— Хальт! Хенде хох!
Я и сам эти слова не раз произносил, когда играл в войну с корешками-детдомовцами. Но тот, кто стоял у меня за спиной, не играл. И произнес он эти слова не кривляясь, как русский Иван, а вполне серьезно. Потому что это был его родной, немецкий язык. И не оборачиваясь, я почуял, что в спину мне глядит не только человек, но и ствол. О том, что гэдээровские «гренцеры» ребята отнюдь не сахарные и всегда готовы бить на поражение тех, кто не выполняет их распоряжений, мы слыхивали. «Залез в погранзону!» — подумал я. Это было хреново. Конечно, измену Родине мне так просто не пришьешь, но бесед с особистами и замполитами впереди светило очень много… Я совершенно четко понял, что сейчас главное — не выступать и вести себя прилично. А раз так, то надо было поднять руки, остановиться и ждать дальнейших указаний.
Но тут из-за кустов на дорогу неторопливо вышел человек в форме. Разумеется, увидеть кого-то в советской форме я не ожидал. Я ожидал увидеть знакомую серо-зеленую — один к одному, как у бывшего вермахта, — форму наших меньших классовых братьев. Однако это была совсем не та форма, а какого-то иного, никогда не виданного мною в натуре оттенка. Правда, мне такую доводилось видеть на одном из учебных пособий… И оружие, которое держал в руках этот парень, я узнал. Это был 9-миллиметровый израильский автомат «узи» под патрон от немецкого «люгер-парабеллума»…
Сердце сжалось, екнуло и чуть не застопорилось. «Бундесы!» — только здесь я понял, что влип капитально и основательно.
Плен без войны
Голова у меня работала плохо. Тот бундес, что спереди, деловито подошел ко мне, охлопал карманы, подмышки, рукава. Второй что-то бубнил, видимо, в рацию. Передний вытащил из моего кармана военный и комсомольский билеты, спрятал их себе в планшетку, а затем ловким движением опустил мои руки вниз, защелкнув на них браслетки. Второй, зайдя сзади, расстегнул ремень у меня на поясе и снял его вместе с фонарем. Подкатил джип с зарешеченными стеклами, мне открыли заднюю дверь и показали автоматом:
— Ком, битте!
В машине бундесы усадили меня посередке между своими плотными задами и всю дорогу молчали. Видно было, что они немного озадачены, но знают, что задавать мне вопросы — не их дело. Они задержали, а спрашивать должны другие. Те, кому по штату положено.
Ехали недолго, а то я бы все-таки заснул. Ночь-то я проболтался, к тому же в машине, да на ровной дороге, да под шум мотора — отчего не поспать? Все равно теперь от меня ничего не зависит.
Но задремать времени не оказалось. Джип подкатил к какому-то обсаженному деревьями забору из металлической сетки, притормозил, чтобы какие-то молодцы в камуфляже могли заглянуть к нам в кузов, а потом покатил дальше, миновав этот ихний КПП. Попетляв по аллеям мимо аккуратно подстриженных кустов, водила подогнал джип к небольшому дому со стеклянными дверями. Мне показали на дверь: мол, вылазь!
Бундесы под ручки ввели меня в какой-то предбанник, где сидел дежурный в рубашке с погонами и серой пилотке. Тот из моих конвоиров, что был постарше, прогавкал какие-то слова и протянул дежурному документы. Дежурный, не глядя на меня, защелкал клавишами компьютера, и на экране дисплея появилась надпись латинскими буквами: «Korotkoff Nikolai Iwanowitsch» — «Коротков Николай Иванович». Потом — моя дата рождения: «1962.03.05». Потом еще пощелкал, компьютер пискнул, хрюкнул, помелькал сменяющимися строчками. Потом выдал что-то короткое. Дежурный сказал понятное мне слово:
— Гут! — и нажал кнопку. Через минуту появился еще один бундесфриц, и меня довольно вежливо отвели в коридор, похожий на вольеру зоопарка, потому что с обеих сторон были решетки, а за решетками сидели мужики в майках, камуфляжах или в форме. Похоже, это была бундесовая губа. Сидело на этой губе немного, человек пять. Меня, однако, провели мимо этих полупустых камер, сняли наручники и впихнули в отдельную, с дверью и узким окошком. Я сел на табурет, прислонился спиной к стене и заснул.
Поспать дали недолго. Опять появились бундесы, опять надели наручники и повели. Но не к дежурному, а куда-то наверх, где была комнатка со столиком, за которым сидел один мужичок, а сзади — второй.
— Привет! — сказал тот, что сидел за столиком. — Меня зовут Курт. А ты Николай Коротков, рядовой солдат Советской Армии. Очень приятно познакомиться. Ты задержан федеральной пограничной службой Германии. Я буду задавать вопросы, ты — отвечать. Имя?
— Николай.
— Отчество?
— Иванович.
— Фамилия?
— Коротков.
— Год рождения?
— 1962-й.
— Место рождения?
— Кажется, Москва. Я подкидыш.
— Так. Теперь объясни, зачем перешел границу?
— Я не знал, что перехожу. Не заметил.
Курт улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177