— Перестань хныкать, — сказал я, — я знаю, что ты прекрасная актриса. Твои штучки действуют! Я уже начал думать, что ты и впрямь по-дурацки шутила… Но я ведь тебя спрашивал, шутишь ты или нет. А ты сделала серьезное лицо. Так когда ты играла, там или сейчас?
— Да, — зло призналась Соледад, — я хотела расстрелять вас, потому что вы все очень много знали, и таковы суровые законы жизни: не оставляй тех, кто знает о твоих деньгах. Я тебе могу сказать все, что я хотела делать дальше. Мы погрузили бы золото из клада Эванса и повезли бы его в Колумбию. У меня там есть связи, и я смогла бы положить в банк хорошую сумму. Потом мы бы взяли все, что осталось на «Санта-Фернанде», а под конец, когда все денежки лежали бы на моих счетах, я уничтожила бы всю свою команду вместе с яхтой и стала бы жить на проценты, ничего не делая, кроме как проворачивая кое-какие делишки через прорывные программы Джерри Купера…
— Вот это на тебя похоже, — согласился я. — Все?
— Нет! — взвизгнула Соледад. — Не все! Я бы не могла убить тебя! За те дни, что мы вместе, я полюбила тебя! Да, полюбила!
— «Мыльная опера» — так определил я этот жанр. — Ты хочешь меня разжалобить? Напрасно, малышка, ты считаешь меня круглым дураком… Кстати, а Джерри ты, случайно, не собиралась помиловать, или тебе уже не нужны его миллиончики?
Соледад, опухшая от слез, подняла лицо от подушки. Она, подурневшая, растрепанная, исцарапанная, вызывала у меня мерзкое сомнение в самом себе. Я все больше ощущал себя подлым садистом, издевающимся над беззащитной, честной и порядочной женщиной.
— Ты ведь лжешь все время, на каждом шагу, походя, — проворчал я, пытаясь подавить в себе жалость, но при этом непроизвольно обнял Соледад за плечи. — Ты все время говоришь одно, а думаешь другое, и от тебя можно ждать чего угодно! Если бы ты не пристрелила на моих глазах старика профессора и не отдала Астрид на растерзание своей банде, я бы мог думать, что ты из баловства плетешь всякие ужасы, а на самом деле — мухи не убьешь. Но когда ты влепила Бьернсону пулю в лоб, с легкостью и гнусными шуточками, — тут, знаешь ли, я поверил во все остальные ужасы. Даже в то, что ты приготовишь из моего члена кровяную сосиску…
— Да, все, что я тебе говорила, — правда. Я исповедалась перед тобой! Потому что ни к одному падре я уже не смогла бы подойти. Мне назначен ад, это я знаю.
— Господь разберется, — сказал я очень сердито, но при этом положил ей руку на грудь и стал рассеянно поглаживать прохладное тело, такое нежное, ласковое… на ощупь! Соледад прикрыла глаза, откинулась на мою руку, я опустил ее на подушку и, ужасаясь тому, что никак не могу преодолеть дьявольскую власть этой жуткой женщины, стал сдергивать с нее одежду… Бесстыжая каналья! Она умела подать себя даже человеку, которого чуть-чуть не скормила акулам!
— Анхель, — простонала она, — я так виновата… Я страшная, гадкая, мерзкая… Убей, убей меня!
Сейчас у меня были другие планы, и я не принял это всерьез. Но Соледад, извиваясь у меня в руках, шептала:
— Мне так стыдно перед тобой… Ты простишь меня? Простишь?
— Отвяжись… — пробормотал я, стаскивая с ее бедер трусики.
— Накажи меня! — с мазохистской страстью зашептала она. — Отстегай ремнем! И я буду покорной, нежной, как никогда!
Надо сказать, отчего-то эта мысль показалась мне забавной. Я вытащил из бельевого шкафа ремень, которым удерживались брюки моего парадного костюма, и, сложив его вдвое, подошел к Соледад. Та уже улеглась на живот, лицом в подушку, подставив свои аппетитные половинки под грядущие удары ремня.
Первый раз я хлестнул ее несильно. Соледад дернулась и с легким стоном произнесла:
— Сильнее…
Я повиновался, но Соледад, видимо, и этого было мало, потому что она вновь потребовала:
— Сильней!
Я ударил так, что поперек ягодиц закраснела яркая полоса.
— А-а! — вскричала она от восторга, а не отболи, спрыгнула на пол и, встав на четвереньки, протиснулась у меня между ногами.
— Бей! — крикнула она, и я, сжав коленями ее бока, принялся хлестать наотмашь, чуть ли не изо всей силы. Я порол ее минут пять, не меньше, пока у нее весь зад не побагровел. Она орала истошно, визжала пронзительно, наверняка все это было слышно даже в носовом салоне. Но даже не это было главным, и даже не то, что она хотела получить мазохистское удовлетворение. Главным было то, что она хотела заставить меня получать удовольствие от насилия и возжаждать ее тела еще больше. Меня и впрямь все это возбудило. Мне приходилось быть осторожным, чтобы не хлестнуть себя по члену, который болтался из стороны в сторону, словно гик яхты, вставшей под встречный ветер.
Наконец я не выдержал, отшвырнул ремень и подхватив Соледад, уволок ее на кровать, намереваясь уложить на спину.
— Нет! — прошептала она. — На живот клади, на живот…
Мне было все равно, я подчинился и лег ей на спину.
— Вот сюда… — сладострастно простонала Соледад, чуть приподнялась, и я не стал отказываться от предложенного. Тут было не до брезгливости. Крепко нажав, я въехал к Соледад с черного хода и не пожалел об этом…
Продолжение прогулки
Заснуть в одной постели с Соледад я не решился. Это было бы равносильно самоубийству. Я почти не сомневался, что она именно этого добивалась, когда в очередной раз ошарашила меня своей плотью. Признаюсь, что желание остаться было у меня большое. Мне потребовалось немалое усилие над собой, чтобы, выйдя из душа вместе с Соледад, не прилечь обратно на смятую постель. Но все же осторожность помогла мне преодолеть искушение. Как бы ни уверяла меня Соледад в своей любви, я бы скорее поверил островной жарараке, чем этой, гораздо более опасной, змее. Тем не менее мне было жалко ее, когда она сказала:
— Спасибо, я была так счастлива…
Но береженого и Бог бережет. Как следует заперев за собой дверь и задраив иллюминатор снаружи, я не решился оставить каюту Соледад без присмотра. Проще всего было, конечно, остаться самому, но в себе я был уверен меньше всех. Еще меньше надежды было на Джерри. Уж этого-то очкарика оставлять на посту у двери было просто опасно. Во-первых, я не был уверен, что он точно знает, каким местом стреляет автомат, а во-вторых, Соледад ничего не стоило его к себе заманить. Со мной-то она побоялась, быть может, сцепиться врукопашную, а вот Джерри — добыча весьма легкая. В каюте было вполне достаточно разных предметов, которыми умелый человек может угробить другого, если тот не имеет навыков самозащиты. Синди тоже слишком хлипкая и, кроме того, может заснуть. Марсела совершенно случайно может пристрелить и Соледад, и вообще кого угодно, поэтому ставить ее в коридоре с автоматом опасно. Соледад, как я считал, надо сохранить живой хотя бы для суда, а всем остальным вообще надо было еще жить да жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177