И зачем я только напоила вас кофе?
— Никогда не жалейте о добром деле. Так учил нас Карл Маркс, — сказал я так уверенно, что даже сам поверил в точность источника. — Но Синди я звать не хочу. Я хочу, чтобы остались вы. Синди — беленькая домашняя кошечка, а вы страшная, зубастая медведица. Но очень симпатичная!
Она рванулась к двери, но я загородил дверной проем. Мэри попыталась упереться мне в грудь руками, но я сцапал ее за запястье и сказал:
— Прекрасный случай поцеловать вам руку. Я от ваших ручек без ума… — и тут же, не без применения силы, подтянул к губам ее крепкие, довольно крупные кулаки. Поцелуи легли на костяшки, на кофейного цвета загар, под которым, заметно приподняв кожу, пульсировали вены.
— Вы хулиган! — произнесла Мэри. — Маньяк! Насильник!
Она дрожала, лицо было пунцовое, а в глазах было нечто среднее между ненавистью и восхищением. Кулаки разжались, и мои губы прижались к ее белым, теплым ладошкам, для женщины, быть может, и жестковатым, тонко источавшим запах духов. На верхней губе у меня уже успела отрасти после вчерашнего бритья коротенькая щетина, и я позволил себе пощекотать ею впадины ее ладоней, потом бугорки у нижних суставов пальцев, подушечки…
— Энджел… — пробормотала Мэри, и я почувствовал, что она перестала вырывать руки. — Отпустите…
— Ну не лишайте меня этого удовольствия! — попросил я. — Когда еще попадутся мне такие милые ручонки!
Пользуясь тем, что Мэри не вырывается, я отпустил левую руку и чуть-чуть сдвинул рукав ее рубахи. Поцелуи, словно горох, высыпались на обнаженную кожу — от запястья до локтя. Не давая ей опомниться, я отпустил правую руку, схватил левую и повторил ту же операцию.
— Вы чудовище, Энджел… — пробормотала Мэри. — Вы нахал, негодяй, убийца…
Все это говорилось с придыханиями, со вздыманием груди, и у меня не было сомнений, что я на верном пути. Мои руки оказались у нее на талии, и я мягко привлек ее к себе. Сопротивления не было, но губы ее по-прежнему бормотали мне нехорошие слова:
— Ненавижу всех мужчин… Грязные скоты и вонючки… Небритые рожи!
— А мне нравятся небритые женщины, — сказал я, после чего с нежностью, которой не испытывал и к матери родной, коснулся губами темного пушка, росшего над верхней губой Мэри. Я поцеловал ее в уголки рта, в ложбинку под носом, в рдеющие горячие щечки, в испуганно блеснувшие и закрывшиеся глаза. Дьявольски приятно было ощущать, как она трепещет, как дрожит все ее большое, крепкое, но все-таки женское тело.
Пальцы мои пробрались под рубаху, легли на ее гладкие горячие бока, скользнули по влажной, шелковистой коже.
— Сумасшедший… — шепнула она, и ладони ее уперлись мне в живот, но… неожиданно соскользнули и оказались у меня за спиной, на моих лопатках.
— Какое все жесткое, грубое… — проворчала она. — Нарастил мышцы, обормот!
За это я наказал ее еще одним поцелуем в губы, на сей раз крепким, сильным, всосавшим ее язык ко мне в рот. Она обмякла, держась обеими руками за мою спину, а мои пальцы, воспользовавшись моментом, очутились у нее в трусах, на крепких, крупных и прохладных половинках зада.
— Бесстыдник! — прошептала она, делая какую-то попытку вырваться, но, по-моему, чисто демонстративно. Я гладил эту огромную, тяжелую, чуть колышущуюся попку, а спереди меня обдавал жар, исходящий от возбудившегося тела Мэри. Не буду утверждать, что все это было нипочем и мне самому. Штуковина, как видно, не слишком усталая после приключений с Марселой, была готова к новым подвигам. Тоненькие женские трусики были для нее слишком слабой упаковкой, поскольку не доходили мне даже до пупа. Воспользовавшись этим, змей-соблазнитель прополз между резинкой и моим животом, высунувшись наружу. А поскольку Мэри уже прижалась ко мне совсем тесно, то не могла его не ощутить.
— Это… он? — спросила Мэри так, будто не изучала в школе анатомии. Вместо ответа я одним рывком спустил с нее и шорты и трусы. С легким шелестом они упали на палубу, а я с жадностью заелозил руками по ее мягкой спине, добрался до бретелек купального бюстгальтера, развязал их, и купальник вместе с рубахой тоже оказался на полу рубки.
— Нет, нет! — прошептала Мэри. — Тут очень светло…
Я вытянул ее из рубки на залитую лунным светом верхнюю палубу и притиснул к стене рубки.
— Я закричу! — сказала она, обвисая у меня на руках, но мои колени уже втиснулись между ее ляжками.
— Нет! Нет! — бормотала она. — Он не пролезет, он слишком большой! У меня никогда не было мужчин, пусти меня!
Придерживая ее одной рукой, другой я стал поглаживать ей низ живота, ласково приговаривая:
— Маленькая, мохнатенькая… Кисонька моя, курчавочка моя…
Этого хватило. Мэри совсем ослабла, и я, легонько дернув ее за бедра, подцепил рыбку на крючок. После Марселы показалось, что эта дорожка куда более узкая…
— Вошел! — с восторгом в голосе прошептала Мэри. — Он вошел, черт меня подери! Подожди немного, постоим так. Я хочу к нему привыкнуть. Он так приятно греет…
— Послушай, — спросили, — у тебя действительно не было мужчин?
— Нет, только девчонки! И я всегда была за парня…
— Но ведь ты пользовалась вибратором, наверно.
— Да, но это совсем не то…
— Но у тебя нет этого девичьего украшения!
— Я испортила его еще в десять лет сырой сосиской…
От этого сообщения я фыркнул и сделал подряд десять быстрых качаний. Мэри стояла, обнимая меня за спину и опираясь о рубку. Глаза ее были закрыты, рот полуоткрыт, а губы лепетали жадно:
— Еще! Еще! Еще! Еще!
Яхта шла полным ходом, ветер обвевал нас, но не студил страсти. Мэри, внезапно почуяв сладость в собственном естестве, так бухала задом о стальной бок рубки, что я подумал, не будут ли на нем вмятины.
— Ой, жжет! — стонала она. — Жжет! Жжет! Жжет! А-а-а-а-а!
Заорала она так, что у меня зазвенело в ушах, и я испугался, не проснется ли от этого крика Марсела. Впрочем, эти опасения заставили меня интенсивнее приступить к работе, придерживая совершенно ослабевшую и потрясенную Мэри, у которой подгибались ноги. Однако эта интенсивная накачка вновь разожгла уже прогоревший было очаг, и в тот самый момент, когда я хотел отскочить, ощущая, что вот-вот кончу свой нелегкий труд, Мэри опять застонала, по-медвежьи облапила меня и так сдавила, что вырваться из объятий ее мощных рук и ног я не сумел.
— Боже мой! — сотрясаясь от моего последнего натиска, вскричала она. — Энджел! Ай-и-ии!
Справедливо решив, что контрацепция — дело добровольное, я подарил Мэри несколько кубиков липкой и тягучей жидкости, которая требует не менее осторожного обращения с собой, чем бензин или нитроглицерин. До нее это дошло не менее чем через две минуты. Когда я осторожно отошел от нее, изъяв то, что принадлежало только мне, а ей было дано во временное пользование, моя осоловевшая от нормального секса лесбиянка бессильно осела на палубу, откинувшись спиной к рубке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
— Никогда не жалейте о добром деле. Так учил нас Карл Маркс, — сказал я так уверенно, что даже сам поверил в точность источника. — Но Синди я звать не хочу. Я хочу, чтобы остались вы. Синди — беленькая домашняя кошечка, а вы страшная, зубастая медведица. Но очень симпатичная!
Она рванулась к двери, но я загородил дверной проем. Мэри попыталась упереться мне в грудь руками, но я сцапал ее за запястье и сказал:
— Прекрасный случай поцеловать вам руку. Я от ваших ручек без ума… — и тут же, не без применения силы, подтянул к губам ее крепкие, довольно крупные кулаки. Поцелуи легли на костяшки, на кофейного цвета загар, под которым, заметно приподняв кожу, пульсировали вены.
— Вы хулиган! — произнесла Мэри. — Маньяк! Насильник!
Она дрожала, лицо было пунцовое, а в глазах было нечто среднее между ненавистью и восхищением. Кулаки разжались, и мои губы прижались к ее белым, теплым ладошкам, для женщины, быть может, и жестковатым, тонко источавшим запах духов. На верхней губе у меня уже успела отрасти после вчерашнего бритья коротенькая щетина, и я позволил себе пощекотать ею впадины ее ладоней, потом бугорки у нижних суставов пальцев, подушечки…
— Энджел… — пробормотала Мэри, и я почувствовал, что она перестала вырывать руки. — Отпустите…
— Ну не лишайте меня этого удовольствия! — попросил я. — Когда еще попадутся мне такие милые ручонки!
Пользуясь тем, что Мэри не вырывается, я отпустил левую руку и чуть-чуть сдвинул рукав ее рубахи. Поцелуи, словно горох, высыпались на обнаженную кожу — от запястья до локтя. Не давая ей опомниться, я отпустил правую руку, схватил левую и повторил ту же операцию.
— Вы чудовище, Энджел… — пробормотала Мэри. — Вы нахал, негодяй, убийца…
Все это говорилось с придыханиями, со вздыманием груди, и у меня не было сомнений, что я на верном пути. Мои руки оказались у нее на талии, и я мягко привлек ее к себе. Сопротивления не было, но губы ее по-прежнему бормотали мне нехорошие слова:
— Ненавижу всех мужчин… Грязные скоты и вонючки… Небритые рожи!
— А мне нравятся небритые женщины, — сказал я, после чего с нежностью, которой не испытывал и к матери родной, коснулся губами темного пушка, росшего над верхней губой Мэри. Я поцеловал ее в уголки рта, в ложбинку под носом, в рдеющие горячие щечки, в испуганно блеснувшие и закрывшиеся глаза. Дьявольски приятно было ощущать, как она трепещет, как дрожит все ее большое, крепкое, но все-таки женское тело.
Пальцы мои пробрались под рубаху, легли на ее гладкие горячие бока, скользнули по влажной, шелковистой коже.
— Сумасшедший… — шепнула она, и ладони ее уперлись мне в живот, но… неожиданно соскользнули и оказались у меня за спиной, на моих лопатках.
— Какое все жесткое, грубое… — проворчала она. — Нарастил мышцы, обормот!
За это я наказал ее еще одним поцелуем в губы, на сей раз крепким, сильным, всосавшим ее язык ко мне в рот. Она обмякла, держась обеими руками за мою спину, а мои пальцы, воспользовавшись моментом, очутились у нее в трусах, на крепких, крупных и прохладных половинках зада.
— Бесстыдник! — прошептала она, делая какую-то попытку вырваться, но, по-моему, чисто демонстративно. Я гладил эту огромную, тяжелую, чуть колышущуюся попку, а спереди меня обдавал жар, исходящий от возбудившегося тела Мэри. Не буду утверждать, что все это было нипочем и мне самому. Штуковина, как видно, не слишком усталая после приключений с Марселой, была готова к новым подвигам. Тоненькие женские трусики были для нее слишком слабой упаковкой, поскольку не доходили мне даже до пупа. Воспользовавшись этим, змей-соблазнитель прополз между резинкой и моим животом, высунувшись наружу. А поскольку Мэри уже прижалась ко мне совсем тесно, то не могла его не ощутить.
— Это… он? — спросила Мэри так, будто не изучала в школе анатомии. Вместо ответа я одним рывком спустил с нее и шорты и трусы. С легким шелестом они упали на палубу, а я с жадностью заелозил руками по ее мягкой спине, добрался до бретелек купального бюстгальтера, развязал их, и купальник вместе с рубахой тоже оказался на полу рубки.
— Нет, нет! — прошептала Мэри. — Тут очень светло…
Я вытянул ее из рубки на залитую лунным светом верхнюю палубу и притиснул к стене рубки.
— Я закричу! — сказала она, обвисая у меня на руках, но мои колени уже втиснулись между ее ляжками.
— Нет! Нет! — бормотала она. — Он не пролезет, он слишком большой! У меня никогда не было мужчин, пусти меня!
Придерживая ее одной рукой, другой я стал поглаживать ей низ живота, ласково приговаривая:
— Маленькая, мохнатенькая… Кисонька моя, курчавочка моя…
Этого хватило. Мэри совсем ослабла, и я, легонько дернув ее за бедра, подцепил рыбку на крючок. После Марселы показалось, что эта дорожка куда более узкая…
— Вошел! — с восторгом в голосе прошептала Мэри. — Он вошел, черт меня подери! Подожди немного, постоим так. Я хочу к нему привыкнуть. Он так приятно греет…
— Послушай, — спросили, — у тебя действительно не было мужчин?
— Нет, только девчонки! И я всегда была за парня…
— Но ведь ты пользовалась вибратором, наверно.
— Да, но это совсем не то…
— Но у тебя нет этого девичьего украшения!
— Я испортила его еще в десять лет сырой сосиской…
От этого сообщения я фыркнул и сделал подряд десять быстрых качаний. Мэри стояла, обнимая меня за спину и опираясь о рубку. Глаза ее были закрыты, рот полуоткрыт, а губы лепетали жадно:
— Еще! Еще! Еще! Еще!
Яхта шла полным ходом, ветер обвевал нас, но не студил страсти. Мэри, внезапно почуяв сладость в собственном естестве, так бухала задом о стальной бок рубки, что я подумал, не будут ли на нем вмятины.
— Ой, жжет! — стонала она. — Жжет! Жжет! Жжет! А-а-а-а-а!
Заорала она так, что у меня зазвенело в ушах, и я испугался, не проснется ли от этого крика Марсела. Впрочем, эти опасения заставили меня интенсивнее приступить к работе, придерживая совершенно ослабевшую и потрясенную Мэри, у которой подгибались ноги. Однако эта интенсивная накачка вновь разожгла уже прогоревший было очаг, и в тот самый момент, когда я хотел отскочить, ощущая, что вот-вот кончу свой нелегкий труд, Мэри опять застонала, по-медвежьи облапила меня и так сдавила, что вырваться из объятий ее мощных рук и ног я не сумел.
— Боже мой! — сотрясаясь от моего последнего натиска, вскричала она. — Энджел! Ай-и-ии!
Справедливо решив, что контрацепция — дело добровольное, я подарил Мэри несколько кубиков липкой и тягучей жидкости, которая требует не менее осторожного обращения с собой, чем бензин или нитроглицерин. До нее это дошло не менее чем через две минуты. Когда я осторожно отошел от нее, изъяв то, что принадлежало только мне, а ей было дано во временное пользование, моя осоловевшая от нормального секса лесбиянка бессильно осела на палубу, откинувшись спиной к рубке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177