- спросил инспектор.
Мария Максимовна снова пересмотрела фотографии.
- Нет, - решительно сказала она.
И сколько Коршунов как бы невзначай ни подсовывал ей снимок главного художника, где тот был запечатлен с бородой, усами и неизменной трубкой, Урбанович так его и не признала.
- Хорошо. - Юрий Александрович убрал фотографии. - Теперь расскажите, пожалуйста, о Германе.
- А что рассказывать, - вздохнула Мария Максимовна. - Где он живет, чем занимается, не знаю.
- Как же так? - удивленно воскликнул инспектор. - Он же ваш брат! Вместе росли, в войну одно горе мыкали...
- Это точно, - согласно кивнула Урбанович, - мыкали. И что из этого? У него своя жизнь, у меня - своя. Давно разошлись наши пути-дорожки...
Инспектор был несколько обескуражен. Он не мог понять, почему старуха не очень охотно говорит о своем брате. И решил начать издалека.
- Вы были в деревне, когда он совершил геройский поступок, за который получил орден?
- Была, - сказала Урбанович. - Только что особенного в его поступке? Не он единственный рисковал в то лихое время жизнью... У нас в соседней деревне старушка двух фашистов на тот свет отправила...
- Как так? - заинтересовался Коршунов.
- А очень просто. Поселились у нее офицер с денщиком. А она им с жареными грибами поганки скормила. Через три дня оба и преставились... Старушку ту полицаи чуть насмерть не запороли. Ей почему-то орден не дали...
- Когда вы видели Германа в последний раз? - спросил Юрий Александрович.
- В сорок седьмом году. Думала, что погиб, а он... - она махнула рукой и замолчала.
- Погиб? - удивился инспектор.
- Ну да! Когда они поехали за лесом...
- Расскажите об этом подробнее, - попросил инспектор.
- Уж столько лет прошло, а спокойно говорить не могу. - Мария Максимовна вытерла повлажневшие глаза. - Вы простите меня, старую...
- Понимаю, понимаю, - мягко ответил Юрий Александрович.
- Значит, дело было в сорок седьмом году, - начала Урбанович. - Сами небось помните то время. Голодуха. В деревнях, что под немцами были, одни печные трубы на пепелищах. А жить где-то надо. Стройматериалов нема. И рабочих рук не хватало... Ну и послали из нашего колхоза бригаду за лесом. На север. Сами они должны были валить, сами сплавлять по реке до железнодорожной станции. А в той бригаде, считайте, одни женщины. Из мужиков - только Герман и Олесь...
- Олесь - это кто? - спросил старший лейтенант.
- Мой родной брат. Они с Германом одногодки. Обоим еще и семнадцати не было. Пацаны, можно сказать... Германа сделали бригадиром. Конечно, наденет орден - солидно! И уважение...
- Извините, что перебиваю. Где это было? - уточнил Коршунов.
- Где-то на Печоре. В леспромхозе. Туда надо было добираться недели две... Отправились наши весной, а управились, считайте, к зиме. Снег уж первый выдал... Стали сплавлять плоты по реке. Своим ходом... Саня, обратилась старушка к внуку, - принеси, милок, мою сумку. Ту, коричневую...
Мальчику явно хотелось услышать весь рассказ бабушки, но он безропотно пошел выполнять ее просьбу. А Мария Максимовна продолжала:
- Последними шли Олесь и Герман... И вот заявляются в колхоз бабоньки одни. Без парней. А через месяц приходит письмо... Саня! - крикнула она.
Внук появился в комнате со старой кожаной дамской сумкой. Мария Максимовна порылась в ней, извлекла какие-то бумаги.
- Вот, - протянула она Коршунову.
Пожелтевшие от времени, они, казалось, вот-вот рассыпются на клочки. Юрий Александрович осторожно взял бумаги в руки.
Одна - письмо из села Кривые Бугры, которое расположено в километрах ста от того места, где лес рубили. В том письме до сведения правления колхоза "Светлый путь" доводилось, что колхозник Олесь Максимович Боржанский погиб во время сплава леса и похоронен на кладбище в Кривых Буграх. Подпись председателя исполкома сельского Совета скреплена гербовой печатью.
Второй документ - заключение врача о том, что Боржанский О. М. утонул.
Подавая Коршунову третью бумагу, Урбанович пояснила:
- Это было в кармане у Олеся... Брата нашли на берегу...
Коршунов с трудом разобрал выцветший от времени, к тому же подпорченный водой текст. Это была справка, выданная родному брату Марии Максимовны, что он командируется для заготовки леса.
- Тогда у колхозников паспортов не было. Выдавали справку - и все, сказала старушка.
- Знаю, - кивнул Юрий Александрович. - Ну а Герман Васильевич?
- Как только я получила известие о смерти Олеся, тут же написала в леспромхоз и в Кривые Бугры, - продолжала Урбанович. - Спрашивала, что с Германом? Мне ответили, что о нем ничего не известно. Нашли, мол, только тело Олеся... Вы представляете? Ночей не спала, все Германа ждала! Проходит месяц, другой, полгода... Неужто, думаю, и он погиб? Как? Тоже утонул? Или замерз в лесу? А может, медведь заломал, волки растерзали? Сколько слез по нему выплакала, одна подушка знает... И Зосю жалко...
- Какую Зосю?
- Наша, деревенская... Невеста Германа. Она ведь тоже в бригаде заготовителей была... Извелась девка, исказнила себя: зачем, мол, раньше с плотами ушла, почему с парнем не осталась? Любила она Германа... Еле мы с ней дождались лета. Отправились в Кривые Бугры. Добирались - не приведи господь! И поездом, и на попутных, и на барже, и пешком. - Урбанович тяжело вздохнула. - Справили оградку на могилу Олеся. О Германе так ничего и не узнали. Вернулись домой и за упокой его души свечку в церкви поставили...
- И как же Зося? - поинтересовался инспектор.
- Ждала еще несколько лет. А чего ждать? Раз нет весточки - значит, помер. Уговаривала ее выйти замуж, надо ведь жизнь налаживать. Подыскала ей хорошего мужичка, правда, постаршее нее лет на десять. Уехали куда-то... Ну и у меня своя семья тоже образовалась. Постепенно свыклась, что потеряла братьев, родного и двоюродного... Прошло пятнадцать лет. Как-то приносит муж газету. Московскую. О Германе, говорит, пишут... Я так и обмерла... Оказалось, действительно, писал один партизан о том, как воевал в наших краях. И о Германе написал, что, мол, орденом парнишку наградили, но о дальнейшей его судьбе ничего не знает. Просил откликнуться Геру, родственников или знакомых... Я тут же послала письмо в редакцию. Так, мол, и так, поехал за лесом и не вернулся... И вдруг нежданно-негаданно присылают мне вот это...
Мария Максимовна протянула Коршунову газету и листок. Газета была на незнакомом языке.
- Из Таджикистана, - пояснила Урбанович. - Здесь о Германе написано, - ткнула она пальцем.
Заметку венчала подпись: "Халим Вафоев. Муаллим".
- Одно слово я до сих пор помню по-ихнему. Муаллим - учитель. Этот самый Вафоев, то есть учитель, прочитал воспоминания партизана о Германе. Ну и написал, что Боржанский живет в их городе. Скромный, мол, труженик. Как прознали, что он настоящий герой, стали приглашать на всякие торжества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142