.. Здесь перевод, - показала старушка на листок. - Мне с газетой прислали...
- Как же Герман попал в Таджикистан?
- А бог его знает! Главное - жив! Я так разволновалась, так разволновалась, хотела даже ехать к нему. Муж говорит: напиши сначала, всякое бывает, столько лет прошло... И как в воду глядел. Написала я в ту таджикскую газету, чтобы мое письмо Герману передали. А сама прямо извелась вся, дожидаясь ответа... И дождалась. - Урбанович вздохнула, дала Коршунову письмо. - Даже не удосужился своей рукой, на машинке отстукал...
"Здравствуй, Маша! - читал Юрий Александрович. - С чего это ты вдруг вспомнила обо мне? Когда я в сорок седьмом - сорок восьмом годах валялся по больницам, почему-то никто из родных не побеспокоился. А ведь я тогда, можно сказать, чудом с того света выбрался. Когда наш плот налетел на камни и нас с Олесем смыло волной, меня выбросило на берег, и я потерял сознание. Хорошо, подобрал меня участливый человек, дотащил до поселка. Руки-ноги у меня были обморожены. Ко всему прочему заболел менингитом, то есть воспалением мозга. Теперь совсем не могу переносить холода. До сих пор мучают головные боли и с памятью неважно. Пишу я тебе потому, что обидно. Чужие люди заботились обо мне, а родные даже не удосужились узнать, жив я или нет. Я знаю, в то время всем приходилось туго, но что пережил я, не пожелаю никому. Когда вышел из больницы, прямо с голоду помирал. Но свет не без добрых людей, не дали помереть. Ну да ладно. Не хотелось ворошить прошлое, но твое письмо заставило. Осуждать тебя не берусь. Наверно, правильно говорят: своя рубашка ближе к телу. Однако после всего, что я испытал, поддерживать какие-то отношения с теми, кто бросил меня в трудную минуту, не могу. Надеюсь, что поймешь меня правильно. Герман".
Коршунов вернул письмо старушке.
- Господи! - сказала она. - Если бы я знала, в какой он больнице! Хоть на край света пошла бы. - Старушка покачала головой. - Подумать только, как может болезнь перевернуть человека! Всегда был такой нежный, ласковый, душевный. Любил меня, как родную сестру. И вдруг так ожесточился...
...О том, почему с Боржанским произошла разительная перемена, и зашел прежде всего разговор у Гранской, когда Коршунов вернулся в Зорянск.
- Мария Максимовна - единственная родственница, оставшаяся в живых! удивлялся старший лейтенант. - Даже не захотел разобраться...
- Видно, сильно обиделся, - сказала Инга Казимировна. - Или болезнь подействовала. А потом, Юрий Александрович, не всякий выдерживает испытание медными трубами.
- Вы имеете в виду славу?
- Вот именно, - кивнула Гранская. - В газетах хвалят, в президиум сажают...
- Вполне может быть, - согласился инспектор. - Но у меня есть кое-какие сомнения. К примеру, почему Урбанович не признала Боржанского по фотографии? Теперешнего.
- Ну, это объяснить не так трудно. Когда она видела его в последний раз?
- Тридцать пять лет назад.
- Я недавно встретила сокурсника, с которым не виделась лет пятнадцать. И не узнала. Всегда стройный, шевелюра - ни одна расческа не брала. А теперь живот свисает через ремень, тройной подбородок и волос осталось, как говорится, на одну драку. И это за каких-нибудь пятнадцать лет! А тут - тридцать пять. Только когда видишь человека каждый день, кажется, что он все тот же...
Видимо, доводы Гранской не очень-то убедили старшего лейтенанта, потому что он продолжал:
- А как же витилиго? Вы ведь видели Боржанского?
- Мельком.
- И никаких пятен на лице или на руках не заметили?
- Вроде бы нет...
- Вот именно, - многозначительно произнес Коршунов. - Я еще удивился: с такой болезнью надо беречься от солнца, а он живет на юге, любитель загара. Я специально поинтересовался у его участкового врача насчет витилиго. Тот говорит: никаких признаков.
- Может, вылечился, - высказала предположение Инга Казимировна.
- Да не вылечивается витилиго! - воскликнул инспектор. - Разве что произошло чудо!
- Возможно, ему-то как раз и повезло. Одному на десять тысяч!
Коршунов с сомнением покачал головой.
- Хорошо, Инга Казимировна, - сказал он, - еще одно. Почему Боржанский за столько лет ни разу не побывал в родных краях?.. Любого тянет туда, где прошло детство. К старости - тем паче. Помните нашего прежнего начальника милиции? Большую часть жизни прожил в Зорянске, а как только вышел на пенсию, уехал в свой аул. Оставил такую квартиру, друзей... Может, у Боржанского не обида на родных и земляков, а что-то другое?
- А где для этого другого более веские объяснения? - спросила следователь и как бы себе самой ответила: - Нет их у нас пока... Я тоже обо всем этом думала, но... - Гранская развела руками. - Теперь, Юрий Александрович, об истории на квартире Марчуков, - перешла она на другое. Как вы считаете, зачем Анегину понадобились те подсвечники?
- Ума не приложу, - сознался старший лейтенант. - Загадка... Марчук переплачивает матери Зубцова за них втридорога... Его жену из-за них избивают... Ясно одно: эти подсвечники представляют для них какую-то ценность.
- Какую именно - вот в чем вопрос! Может быть, заводская этикетка на тридцать девять рублей - камуфляж?
Инспектор пожал плечами.
- И как они очутились в гараже у Марчуков? - продолжала Гранская. Выходит, Марчук был в Южноморске после того, как сбежал от нас?
- А кто может поручиться, что это не другие подсвечники? - в свою очередь, спросил Коршунов.
- Тоже верно, - согласилась Инга Казимировна. - Возможно, и не те, что я видела у Марчука в "дипломате"... Возня вокруг них очень интересует Авдеева...
- Авдеева? - удивился Коршунов. - Из облпрокуратуры, что ли?
- А вы его не знаете? Теперь надзор за следствием по делу, которое мы ведем, поручен ему, - сказала Инга Казимировна.
* * *
Баринову нашли в цехе, когда она беседовала с одной из молоденьких работниц. Начальница цеха сказала, что журналистку просят срочно зайти к директору.
Возле здания администрации фабрики Флора увидела знакомый "рафик" и поняла: приехала съемочная группа.
В кабинете Зарембы уже восседали в креслах под фикусом режиссер телевидения Олег Стариков и оператор Костя Лядов.
Фадей Борисович угощал их традиционным кофе и попросил Баринову присоединиться к ним.
- Отснимем на одном дыхании, - продолжал разговор Стариков, когда Флора села в кресло. - Я кладу день на натуру, день - на отдельные эпизоды на фабрике, день - на общее торжество...
- Всего три дня? - удивился директор.
- Увы! Оператору, - кивнул режиссер на Лядова, - надо ехать на съемку фильма. А с другим снимать мне не хочется. Костя - ас!
- Понимаю, - кивнул Заремба. - Какие будут у вас просьбы?
- Будут, - сказал Стариков и стал загибать пальцы: - Первое транспорт.
- Обеспечим. Автобус и?..
- Легковую машину, - безапелляционно сказал режиссер. - Каждая минута съемок - на вес золота!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
- Как же Герман попал в Таджикистан?
- А бог его знает! Главное - жив! Я так разволновалась, так разволновалась, хотела даже ехать к нему. Муж говорит: напиши сначала, всякое бывает, столько лет прошло... И как в воду глядел. Написала я в ту таджикскую газету, чтобы мое письмо Герману передали. А сама прямо извелась вся, дожидаясь ответа... И дождалась. - Урбанович вздохнула, дала Коршунову письмо. - Даже не удосужился своей рукой, на машинке отстукал...
"Здравствуй, Маша! - читал Юрий Александрович. - С чего это ты вдруг вспомнила обо мне? Когда я в сорок седьмом - сорок восьмом годах валялся по больницам, почему-то никто из родных не побеспокоился. А ведь я тогда, можно сказать, чудом с того света выбрался. Когда наш плот налетел на камни и нас с Олесем смыло волной, меня выбросило на берег, и я потерял сознание. Хорошо, подобрал меня участливый человек, дотащил до поселка. Руки-ноги у меня были обморожены. Ко всему прочему заболел менингитом, то есть воспалением мозга. Теперь совсем не могу переносить холода. До сих пор мучают головные боли и с памятью неважно. Пишу я тебе потому, что обидно. Чужие люди заботились обо мне, а родные даже не удосужились узнать, жив я или нет. Я знаю, в то время всем приходилось туго, но что пережил я, не пожелаю никому. Когда вышел из больницы, прямо с голоду помирал. Но свет не без добрых людей, не дали помереть. Ну да ладно. Не хотелось ворошить прошлое, но твое письмо заставило. Осуждать тебя не берусь. Наверно, правильно говорят: своя рубашка ближе к телу. Однако после всего, что я испытал, поддерживать какие-то отношения с теми, кто бросил меня в трудную минуту, не могу. Надеюсь, что поймешь меня правильно. Герман".
Коршунов вернул письмо старушке.
- Господи! - сказала она. - Если бы я знала, в какой он больнице! Хоть на край света пошла бы. - Старушка покачала головой. - Подумать только, как может болезнь перевернуть человека! Всегда был такой нежный, ласковый, душевный. Любил меня, как родную сестру. И вдруг так ожесточился...
...О том, почему с Боржанским произошла разительная перемена, и зашел прежде всего разговор у Гранской, когда Коршунов вернулся в Зорянск.
- Мария Максимовна - единственная родственница, оставшаяся в живых! удивлялся старший лейтенант. - Даже не захотел разобраться...
- Видно, сильно обиделся, - сказала Инга Казимировна. - Или болезнь подействовала. А потом, Юрий Александрович, не всякий выдерживает испытание медными трубами.
- Вы имеете в виду славу?
- Вот именно, - кивнула Гранская. - В газетах хвалят, в президиум сажают...
- Вполне может быть, - согласился инспектор. - Но у меня есть кое-какие сомнения. К примеру, почему Урбанович не признала Боржанского по фотографии? Теперешнего.
- Ну, это объяснить не так трудно. Когда она видела его в последний раз?
- Тридцать пять лет назад.
- Я недавно встретила сокурсника, с которым не виделась лет пятнадцать. И не узнала. Всегда стройный, шевелюра - ни одна расческа не брала. А теперь живот свисает через ремень, тройной подбородок и волос осталось, как говорится, на одну драку. И это за каких-нибудь пятнадцать лет! А тут - тридцать пять. Только когда видишь человека каждый день, кажется, что он все тот же...
Видимо, доводы Гранской не очень-то убедили старшего лейтенанта, потому что он продолжал:
- А как же витилиго? Вы ведь видели Боржанского?
- Мельком.
- И никаких пятен на лице или на руках не заметили?
- Вроде бы нет...
- Вот именно, - многозначительно произнес Коршунов. - Я еще удивился: с такой болезнью надо беречься от солнца, а он живет на юге, любитель загара. Я специально поинтересовался у его участкового врача насчет витилиго. Тот говорит: никаких признаков.
- Может, вылечился, - высказала предположение Инга Казимировна.
- Да не вылечивается витилиго! - воскликнул инспектор. - Разве что произошло чудо!
- Возможно, ему-то как раз и повезло. Одному на десять тысяч!
Коршунов с сомнением покачал головой.
- Хорошо, Инга Казимировна, - сказал он, - еще одно. Почему Боржанский за столько лет ни разу не побывал в родных краях?.. Любого тянет туда, где прошло детство. К старости - тем паче. Помните нашего прежнего начальника милиции? Большую часть жизни прожил в Зорянске, а как только вышел на пенсию, уехал в свой аул. Оставил такую квартиру, друзей... Может, у Боржанского не обида на родных и земляков, а что-то другое?
- А где для этого другого более веские объяснения? - спросила следователь и как бы себе самой ответила: - Нет их у нас пока... Я тоже обо всем этом думала, но... - Гранская развела руками. - Теперь, Юрий Александрович, об истории на квартире Марчуков, - перешла она на другое. Как вы считаете, зачем Анегину понадобились те подсвечники?
- Ума не приложу, - сознался старший лейтенант. - Загадка... Марчук переплачивает матери Зубцова за них втридорога... Его жену из-за них избивают... Ясно одно: эти подсвечники представляют для них какую-то ценность.
- Какую именно - вот в чем вопрос! Может быть, заводская этикетка на тридцать девять рублей - камуфляж?
Инспектор пожал плечами.
- И как они очутились в гараже у Марчуков? - продолжала Гранская. Выходит, Марчук был в Южноморске после того, как сбежал от нас?
- А кто может поручиться, что это не другие подсвечники? - в свою очередь, спросил Коршунов.
- Тоже верно, - согласилась Инга Казимировна. - Возможно, и не те, что я видела у Марчука в "дипломате"... Возня вокруг них очень интересует Авдеева...
- Авдеева? - удивился Коршунов. - Из облпрокуратуры, что ли?
- А вы его не знаете? Теперь надзор за следствием по делу, которое мы ведем, поручен ему, - сказала Инга Казимировна.
* * *
Баринову нашли в цехе, когда она беседовала с одной из молоденьких работниц. Начальница цеха сказала, что журналистку просят срочно зайти к директору.
Возле здания администрации фабрики Флора увидела знакомый "рафик" и поняла: приехала съемочная группа.
В кабинете Зарембы уже восседали в креслах под фикусом режиссер телевидения Олег Стариков и оператор Костя Лядов.
Фадей Борисович угощал их традиционным кофе и попросил Баринову присоединиться к ним.
- Отснимем на одном дыхании, - продолжал разговор Стариков, когда Флора села в кресло. - Я кладу день на натуру, день - на отдельные эпизоды на фабрике, день - на общее торжество...
- Всего три дня? - удивился директор.
- Увы! Оператору, - кивнул режиссер на Лядова, - надо ехать на съемку фильма. А с другим снимать мне не хочется. Костя - ас!
- Понимаю, - кивнул Заремба. - Какие будут у вас просьбы?
- Будут, - сказал Стариков и стал загибать пальцы: - Первое транспорт.
- Обеспечим. Автобус и?..
- Легковую машину, - безапелляционно сказал режиссер. - Каждая минута съемок - на вес золота!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142