Наверное, радовался, что наконец-то матери станет легче. В техникуме платили стипендию и дали место в общежитии. Но мать все равно помогала: чаще продуктами, реже деньгами.
- Извините, Владимир Харитонович, но откуда вам известны такие подробности?
- Как откуда? Мамаша Захара Петровича рассказывала.
- Вы уже успели с ней поговорить? Оперативно... Но насколько это объективно? - многозначительно постучал Первенцев ручкой по столу.
- Настолько, насколько позволяют память и чувства матери, с которой, кстати, я давно знаком, и обо всем этом она мне рассказывала лет пять назад, если не больше... Да и сам Захар Петрович рассказывал, как в студенческие годы приходилось с ребятами по ночам разгружать вагоны. Тяжесть тугих мешков с сахаром, многопудовых бревен, пыль антрацита он, видимо, не забудет никогда.
Поработать лесником Измайлов не успел - летом получил диплом, а осенью его призвали в армию. Перед самым окончанием службы в их часть приехал окружной прокурор и прочел лекцию о профессии юриста, о юридическом факультете. Это и решило судьбу Измайлова.
Пролетели годы учебы в Москве. Затем - направление на следственную работу в суровый, но красивый край - Коми АССР. Там, в Сыктывкаре, он и женился.
Через три года его назначили следователем в Дубровскую райпрокуратуру.
В Дубровске Захар Петрович проработал следователем до самого переезда в Зорянск, куда был переведен помощником прокурора города. Думал, мать поедет с ним, но она отказалась. "Что мне в Зорянске делать? - сказала она. - Со старухами на скамейке языком чесать? Да и порядки в городе другие. Сосед соседу здрасьте не скажет. А тут, в Краснопрудном, вся моя жизнь осталась. В колхозе уважение. И заработок теперь хороший..."
Короче, уговоры оказались бесполезными. Мать осталась в Краснопрудном. А он с женой и сыном спокойно жил в Зорянске.
- Хорошо, допустим. А как насчет взысканий у Измайлова по служебной или партийной линии?
- По партийной чисто, а вот от прокурора области выговор был, один...
- Когда, за что? - допытывался Первенцев.
- Три года назад за необоснованный арест, - ответил Авдеев и, закрыв на столе личное дело Измайлова, взял его в руку, давая понять, что доклад окончен. Но Первенцев попросил его конкретизировать вину Измайлова.
- Будучи уже прокурором города, он дал санкцию на арест одного спекулянта, который купил "Жигули" за шесть тысяч, а продал за десять. Областной суд вынес оправдательный приговор, считая недоказанным умысел на спекуляцию, хотя я лично с такой судебной практикой не согласен...
- У меня такое ощущение, что вы хотите выгородить Измайлова из этой истории с дамочкой...
- Да не только о нем я думаю. Если хотите, и об этой Белоус. Ее репутация тоже пострадает, если брать круто... Хочу разобраться спокойно, по-человечески...
- Не получается спокойно, - перебил Первенцев. - Знаете, что уже говорят? Смеются над нами. В приказе отметили, часы именные дали, а он? Приехал и сразу завалился к любовнице, замужней женщине.
В кабинете воцарилось неловкое молчание.
- Элем Борисович, если вы считаете меня не объективным, поручите это дело другому, - сказал Авдеев угрюмо.
- Вы получили задание от Степана Герасимовича - выполняйте его, сухо сказал Первенцев.
"А сам, будь его воля, передал бы другому", - невесело подумал Авдеев.
- Просто я хочу вам напомнить, - продолжал зампрокурора, - что с нас, прокуроров, спрашивается за такие поступки совсем по другой мерке, чем с других... Помните изречение древних: "Врачу, исцелися сам!.."
"Неужели я действительно миндальничаю? - размышлял уже у себя в кабинете после разговора с начальством Владимир Харитонович. - А может быть, Элем Борисович прав: с нас действительно спрос в отношении морали особый. И до конца ли мне открылся Измайлов? Что-то он недоговаривает... Но я-то сам стараюсь объективно подойти ко всему этому?"
У Авдеева было даже поползновение пойти к Зарубину и попросить освободить его от проверки. Но он тут же отказался от этой мысли: еще подумают, что он хочет спрятаться в кусты...
Владимир Харитонович набрал номер телефона медицинского училища, где, по словам Измайлова, работала Марина Антоновна Белоус. Авдеев решил пригласить ее и мужа для беседы. У него все еще теплилась надежда, что супруги образумятся и поймут. Каких только недоразумений не бывает в жизни.
Но комендант общежития училища Белоус Марина Антоновна в пятницу подала заявление об отпуске за свой счет, и просьба ее была удовлетворена...
- А какую указала причину? - спросил Владимир Харитонович.
- По семейным обстоятельствам, - ответили ему. - В субботу Марина Антоновна срочно вылетела к дочери.
Авдеев позвонил на станцию скорой помощи, где Федор Михайлович Белоус работал шофером. Но выяснилось, что у него выходной день. Помпрокурора взял номер его домашнего телефона.
Белоус был дома. Авдеев представился и попросил, если у него есть время, зайти в прокуратуру.
- Могу зайти, - ответил шофер спокойно.
Он появился в кабинете помпрокурора через полчаса. Лет пятидесяти, сухощавый, с глубокими морщинами на лбу, темнолицый, с серыми внимательными глазами. Одет Белоус был в добротный, несколько старомодный костюм. Верхняя пуговица белой рубашки была расстегнута.
Когда он сел напротив Авдеева и положил руки на колени, Владимир Харитонович обратил внимание на его короткопалые кисти. Такие обычно бывают у шоферов - с навсегда въевшимся в поры машинным маслом. И еще одна деталь: на правой руке между большим и указательным пальцами татуировка маленькое, пронзенное стрелой сердечко.
- Вот, хочу с вами поговорить по поводу вашей жалобы, товарищ Белоус, - начал Владимир Харитонович.
- А что об этом говорить, - пожал плечами шофер. - Уже все сказано. Вашим прокурором из Зорянска. Лучше, по-моему, не скажешь...
- Вы давно женаты, Федор Михайлович? - решил изменить тактику Авдеев, потому что по существу, видимо, сразу говорить не следовало.
- Товарищ начальник, а это, по-моему, без разницы... Год, десять, что вам от этого?
Владимир Харитонович несколько смешался: Белоус явно не был расположен к доверительной беседе. Авдеев чувствовал, что он очень зол. Той тихой злобой, которая бывает страшна и непреодолима.
- А по-моему, разница есть... Когда человека знаешь много лет, то, наверное, веришь ему... Во всяком случае, понимаешь.
- Баба может и через двадцать лет замужества сделать подлянку. Такая у них порода паскудная... Марина у меня вторая жена... Хватит, с первой хлебанул. Одну треть в каждую получку отрывает. А моих ли кормлю - еще бабушка надвое сказала... Насчет веры - своим глазам я верю, и баста. И пусть тысячу раз скажут - мне пустой звук...
- Жена ваша действительно к больной дочери улетела? - спросил Авдеев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
- Извините, Владимир Харитонович, но откуда вам известны такие подробности?
- Как откуда? Мамаша Захара Петровича рассказывала.
- Вы уже успели с ней поговорить? Оперативно... Но насколько это объективно? - многозначительно постучал Первенцев ручкой по столу.
- Настолько, насколько позволяют память и чувства матери, с которой, кстати, я давно знаком, и обо всем этом она мне рассказывала лет пять назад, если не больше... Да и сам Захар Петрович рассказывал, как в студенческие годы приходилось с ребятами по ночам разгружать вагоны. Тяжесть тугих мешков с сахаром, многопудовых бревен, пыль антрацита он, видимо, не забудет никогда.
Поработать лесником Измайлов не успел - летом получил диплом, а осенью его призвали в армию. Перед самым окончанием службы в их часть приехал окружной прокурор и прочел лекцию о профессии юриста, о юридическом факультете. Это и решило судьбу Измайлова.
Пролетели годы учебы в Москве. Затем - направление на следственную работу в суровый, но красивый край - Коми АССР. Там, в Сыктывкаре, он и женился.
Через три года его назначили следователем в Дубровскую райпрокуратуру.
В Дубровске Захар Петрович проработал следователем до самого переезда в Зорянск, куда был переведен помощником прокурора города. Думал, мать поедет с ним, но она отказалась. "Что мне в Зорянске делать? - сказала она. - Со старухами на скамейке языком чесать? Да и порядки в городе другие. Сосед соседу здрасьте не скажет. А тут, в Краснопрудном, вся моя жизнь осталась. В колхозе уважение. И заработок теперь хороший..."
Короче, уговоры оказались бесполезными. Мать осталась в Краснопрудном. А он с женой и сыном спокойно жил в Зорянске.
- Хорошо, допустим. А как насчет взысканий у Измайлова по служебной или партийной линии?
- По партийной чисто, а вот от прокурора области выговор был, один...
- Когда, за что? - допытывался Первенцев.
- Три года назад за необоснованный арест, - ответил Авдеев и, закрыв на столе личное дело Измайлова, взял его в руку, давая понять, что доклад окончен. Но Первенцев попросил его конкретизировать вину Измайлова.
- Будучи уже прокурором города, он дал санкцию на арест одного спекулянта, который купил "Жигули" за шесть тысяч, а продал за десять. Областной суд вынес оправдательный приговор, считая недоказанным умысел на спекуляцию, хотя я лично с такой судебной практикой не согласен...
- У меня такое ощущение, что вы хотите выгородить Измайлова из этой истории с дамочкой...
- Да не только о нем я думаю. Если хотите, и об этой Белоус. Ее репутация тоже пострадает, если брать круто... Хочу разобраться спокойно, по-человечески...
- Не получается спокойно, - перебил Первенцев. - Знаете, что уже говорят? Смеются над нами. В приказе отметили, часы именные дали, а он? Приехал и сразу завалился к любовнице, замужней женщине.
В кабинете воцарилось неловкое молчание.
- Элем Борисович, если вы считаете меня не объективным, поручите это дело другому, - сказал Авдеев угрюмо.
- Вы получили задание от Степана Герасимовича - выполняйте его, сухо сказал Первенцев.
"А сам, будь его воля, передал бы другому", - невесело подумал Авдеев.
- Просто я хочу вам напомнить, - продолжал зампрокурора, - что с нас, прокуроров, спрашивается за такие поступки совсем по другой мерке, чем с других... Помните изречение древних: "Врачу, исцелися сам!.."
"Неужели я действительно миндальничаю? - размышлял уже у себя в кабинете после разговора с начальством Владимир Харитонович. - А может быть, Элем Борисович прав: с нас действительно спрос в отношении морали особый. И до конца ли мне открылся Измайлов? Что-то он недоговаривает... Но я-то сам стараюсь объективно подойти ко всему этому?"
У Авдеева было даже поползновение пойти к Зарубину и попросить освободить его от проверки. Но он тут же отказался от этой мысли: еще подумают, что он хочет спрятаться в кусты...
Владимир Харитонович набрал номер телефона медицинского училища, где, по словам Измайлова, работала Марина Антоновна Белоус. Авдеев решил пригласить ее и мужа для беседы. У него все еще теплилась надежда, что супруги образумятся и поймут. Каких только недоразумений не бывает в жизни.
Но комендант общежития училища Белоус Марина Антоновна в пятницу подала заявление об отпуске за свой счет, и просьба ее была удовлетворена...
- А какую указала причину? - спросил Владимир Харитонович.
- По семейным обстоятельствам, - ответили ему. - В субботу Марина Антоновна срочно вылетела к дочери.
Авдеев позвонил на станцию скорой помощи, где Федор Михайлович Белоус работал шофером. Но выяснилось, что у него выходной день. Помпрокурора взял номер его домашнего телефона.
Белоус был дома. Авдеев представился и попросил, если у него есть время, зайти в прокуратуру.
- Могу зайти, - ответил шофер спокойно.
Он появился в кабинете помпрокурора через полчаса. Лет пятидесяти, сухощавый, с глубокими морщинами на лбу, темнолицый, с серыми внимательными глазами. Одет Белоус был в добротный, несколько старомодный костюм. Верхняя пуговица белой рубашки была расстегнута.
Когда он сел напротив Авдеева и положил руки на колени, Владимир Харитонович обратил внимание на его короткопалые кисти. Такие обычно бывают у шоферов - с навсегда въевшимся в поры машинным маслом. И еще одна деталь: на правой руке между большим и указательным пальцами татуировка маленькое, пронзенное стрелой сердечко.
- Вот, хочу с вами поговорить по поводу вашей жалобы, товарищ Белоус, - начал Владимир Харитонович.
- А что об этом говорить, - пожал плечами шофер. - Уже все сказано. Вашим прокурором из Зорянска. Лучше, по-моему, не скажешь...
- Вы давно женаты, Федор Михайлович? - решил изменить тактику Авдеев, потому что по существу, видимо, сразу говорить не следовало.
- Товарищ начальник, а это, по-моему, без разницы... Год, десять, что вам от этого?
Владимир Харитонович несколько смешался: Белоус явно не был расположен к доверительной беседе. Авдеев чувствовал, что он очень зол. Той тихой злобой, которая бывает страшна и непреодолима.
- А по-моему, разница есть... Когда человека знаешь много лет, то, наверное, веришь ему... Во всяком случае, понимаешь.
- Баба может и через двадцать лет замужества сделать подлянку. Такая у них порода паскудная... Марина у меня вторая жена... Хватит, с первой хлебанул. Одну треть в каждую получку отрывает. А моих ли кормлю - еще бабушка надвое сказала... Насчет веры - своим глазам я верю, и баста. И пусть тысячу раз скажут - мне пустой звук...
- Жена ваша действительно к больной дочери улетела? - спросил Авдеев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142