Из задумчивости его вывел голос г-на Дабюрона, который взволнованно произнёс:
— Простите меня, господин Табаре, что я так долго заставил вас ждать.
Папаша Табаре вскочил и согнулся в почтительном поклоне не меньше чем на сорок пять градусов.
— Право, сударь, — отвечал он, — я и не заметил, что жду.
Г-н Дабюрон пересёк комнату и уселся напротив полицейского, перед круглым столиком, на котором лежали бумаги и документы, имевшие отношение к убийству. Он выглядел крайне утомлённым.
— Я много размышлял над этим делом… — начал он.
— Я тоже, — перебил папаша Табаре. — Когда вы вошли, сударь, я с тревогой думал, как поведёт себя при аресте виконт де Коммарен. На мой взгляд, это главное. Вспылит? Попытается нагнать страху на полицейских, пригрозит вышвырнуть их за дверь? Такова обычная тактика преступников из хорошего общества. Но мне кажется, он будет держаться холодно и невозмутимо. Преступление всегда вытекает из характера преступника. Вот увидите, этот человек продемонстрирует нам изумительное самообладание. Скажет, что явно стал жертвой недоразумения. Будет настаивать на скорейшем свидании с судебным следователем — тогда, мол, все сразу разъяснится.
Папаша Табаре высказывал свои предположения с такой незыблемой уверенностью, таким непререкаемым тоном, что г-н Дабюрон не удержался от улыбки.
— До этого ещё дело не дошло, — заметил он.
— Не дошло, так дойдёт через несколько часов, — живо возразил сыщик. — Полагаю, что, как только рассветёт, господин судебный следователь выдаст ордер на арест виконта де Коммарена.
Следователь содрогнулся, словно больной, который видит, как хирург, войдя к нему в комнату, раскладывает на столике свои инструменты.
Настало время действовать. Ему открылось неизмеримое расстояние, отделяющее мысль от поступка, решение от его исполнения.
— Вы слишком спешите, господин Табаре, — произнёс он. — Вы не представляете себе, какие препятствия стоят перед нами.
— Но ведь он убил! Скажите, господин следователь, кто, как не он, мог совершить это убийство? Кому было выгодно уничтожить вдову Леруж, её свидетельства, бумаги, письма? Ему, только ему. Мой Ноэль, такой же глупец, как все порядочные люди, предупредил его, вот он и принял меры. Если его вина не будет доказана, он так и останется Коммареном, а моему адвокату до гроба придётся носить имя Жерди.
— Да, но…
Папаша Табаре изумлённо уставился на следователя.
— Господин следователь усматривает какие-то трудности? — спросил он.
— Ещё бы! — отвечал г-н Дабюрон. — Это дело из тех, которые требуют предельной осмотрительности. В случаях, подобных нашему, удары следует наносить только наверняка, а мы располагаем лишь предположениями… Да, разумеется, весьма убедительными, но все же предположениями. А вдруг мы заблуждаемся? К сожалению, правосудие никогда не может полностью исправить свою ошибку. Длань его, несправедливо опустившись на невинного, оставляет на нем несмываемое клеймо. И пускай правосудие признает, что оно заблуждалось, пускай оно объявит об этом во всеуслышание — тщетно. Бессмысленное, тупое общественное мнение не простит человека, который подозревался в убийстве.
Папаша Табаре выслушивал эти рассуждения, испуская тяжкие вздохи. Его-то не остановили бы столь ничтожные доводы.
— Наши подозрения имеют под собой почву, — продолжал следователь, — я в этом убеждён. Но что, если они несправедливы? Тогда наша поспешность обернётся для этого молодого человека ужасным несчастьем. Вдобавок огласка, скандал! Подумали вы об этом? Вы не представляете себе, какой урон подобный промах может нанести правосудию, а ведь его сила зиждется на всеобщем к нему уважении. Ошибка вызовет разговоры, привлечёт всеобщее пристальное внимание и возбудит недоверие к нам, и это в наши-то времена, когда все умы и так слишком предубеждены против законной власти.
И, облокотясь на столик, г-н Дабюрон, казалось, ушёл в размышления.
«Вот не везёт, — думал папаша Табаре. — Я нарвался на труса. Надо действовать, а он болтает. Надо подписать постановление, а он теории разводит. Моё открытие его оглушило, и он испугался. Я-то думал, когда бежал к нему, что он будет в восторге. Ничуть не бывало. Он с удовольствием выложил бы луидор из собственного кармана, лишь бы сделать так, чтобы меня не привлекали к этому делу: тогда бы он ничего не знал и спокойно спал в неведении. И так всегда: всем им хочется, чтобы к ним в сети угодил косяк мелкой рыбёшки, а крупной рыбы им и даром не надо. Крупные рыбы опасны, их лучше выпустить на волю».
— Быть может, — вслух произнёс г-н Дабюрон, — быть может, довольно будет постановления на обыск и вызова в суд?
— Тогда все пропало! — вскричал папаша Табаре.
— Почему же?
— Ах, господин следователь, вы, наверно, понимаете это лучше, чем я, жалкий старик. Мы имеем дело с самым что ни на есть хитроумным и тонким предумышленным убийством. Счастливая случайность навела нас на след преступника. Если мы дадим ему время опомниться, он от нас ускользнёт.
Вместо ответа следователь кивнул головой, что можно было истолковать как согласие.
— Каждому ясно, — продолжал папаша Табаре, — что наш противник человек незаурядной силы, поразительного хладнокровия, изумительной ловкости. Этот негодяй несомненно все предусмотрел, абсолютно все, вплоть до совершенно невероятной возможности, что на него падёт подозрение. Уж он-то обо всем позаботился. Если вы, господин следователь, ограничитесь повесткой в суд, негодяй спасён. Он предстанет перед судом, как ни в чем не бывало, невозмутимый, словно речь пойдёт о дуэли. Он запасётся таким надёжным алиби, что не подкопаешься. Докажет, что провёл вечер и ночь с вторника на среду в обществе самых высокопоставленных лиц. Выяснится, что обедал он с графом таким-то, играл в карты с маркизом имярек, ужинал с герцогом как-бишь-его; причём баронесса такая и виконтесса сякая глаз с него не сводили… И все будет сыграно как по нотам и рассчитано с такой точностью, что нам придётся распахнуть перед ним двери, да ещё с извинениями провожать его по лестнице. Победить его можно только одним способом: застигнуть врасплох, чтобы он не успел опомниться и приготовиться. Надо упасть как снег на голову, застать его спящим, увести прежде, чем он опомнится, и сразу же допросить, ещё тёпленького. Это единственный способ пролить свет на преступление. Эх, стать бы мне на один денёк судебным следователем!
Папаша Табаре осёкся, опасаясь, не проявил ли он неуважения к следователю. Но г-н Дабюрон, казалось, нисколько не обиделся.
— Продолжайте, — поощрительно произнёс он, — продолжайте.
— Допустим, — подхватил старый сыщик, — я стал судебным следователем. Я посылаю арестовать этого типа, и через двадцать минут он уже у меня в кабинете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100