— Ну и что? У него же есть поместья, оставленные матерью, — возразил, как истый нормандец, Жозеф.
— И потом я не понимаю, — удивился камердинер, — чем господин граф недоволен. У него примерный сын. Будь у меня такой, мне просто не на что было бы сердиться. Вот когда я служил у маркиза де Куртивуа, там совсем другое дело. У маркиза были все основания каждое утро быть недовольным. Его старший сын — он приятель виконта и несколько раз приезжал сюда — чистая прорва в смысле денег. Свернуть шею тысячефранковому билету ему проще, чем Жозефу выкурить трубку.
— Так ведь маркиз не больно-то богат, — вступил низенький старичок, принятый на место недели две назад. — Сколько у него может быть? Тысяч шестьдесят ренты, не больше.
— Потому-то он и бесится. Каждый день его старший что-нибудь выкидывает. В городе у него квартира, он то там, то здесь, ночи напролёт пьёт и играет, а уж с актрисками такое устраивал, что приходилось вмешиваться полиции. Не говоря уж о том, что официанты сотни раз привозили его в фиакре из ресторанов мертвецки пьяного, и мне приходилось тащить его на себе в спальню и укладывать в постель.
— Черт! — с восторгом произнёс Жозеф. — Быть в услужении у него, наверно, не так уж плохо!
— Это как посмотреть. Выиграв в карты, он спокойно отвалит тебе целый луидор, да только он все время проигрывает, а когда напивается, распускает руки. Правда, надо отдать ему справедливость, сигары у него превосходные. Одним словом, сущий разбойник. В сравнении с ним господин виконт просто скромная барышня. Да, за упущения он спрашивает строго, но никогда не разозлится и не изругает человека. И потом он щедр, тут ничего не скажешь. Нет, по мне, он куда лучше многих, и господин граф не прав.
Таково было мнение слуг. А вот мнение общества было, надо полагать, не столь благосклонным.
Виконт де Коммарен не относился к тем заурядным людям, что обладают незавидным и не слишком лестным преимуществом нравиться всем. Мудрый отнесётся с недоверием к тем, кого в один голос превозносит молва. Стоит к ним присмотреться поближе, и частенько обнаруживается, что человек, пользующийся известностью и успехом, — самый обычный глупец и единственным его достоинством является совершеннейшая заурядность. Никого не задевающая благопристойная глупость, благовоспитанная посредственность, не способная потревожить ничьё тщеславие, — вот он, бесценный дар нравиться и преуспевать.
Бывает, встретишь человека и начинаешь мучиться: «Знакомое лицо. Где я его видел?» А дело в том, что это просто рядовая, ординарная физиономия. То же самое можно сказать и о нравственном облике многих людей. Только они заговорят, и тебе уже известен их образ мыслей, ты словно уже слышал их, наизусть знаешь все, что они скажут. Таких всюду принимают с радостью, так как в них нет ничего своеобычного, а своеобычность, особенно в высших классах, возмущает и раздражает. Непохожесть ненавистна.
Альбер был своеобычен, и потому суждения о нем были крайне спорны и противоречивы. Его упрекали за совершенно противоположные черты, приписывали недостатки настолько полярные, что, казалось, они исключают друг друга. К примеру, находили, что идеи у него слишком либеральные для человека его круга, и в то же время сетовали на его спесь. Обвиняли в том, что он с оскорбительным легкомыслием относится к наиважнейшим проблемам, и корили за чрезмерную серьёзность. Существовало мнение, что в обществе его не любят, а между тем ему завидовали и боялись его.
В салонах у него бывал крайне хмурый вид, и в этом усматривали дурной вкус. Вынужденный по причине своих и отцовских связей много выезжать, он отнюдь не развлекался в свете и совершал непростительную ошибку, позволяя догадываться об этом. Возможно, ему были противны знаки внимания и несколько назойливая предупредительность, с какой относились к благородному наследнику одного из богатейших землевладельцев Франции. Имея все необходимое, чтобы блистать в обществе, он пренебрегал своими возможностями и даже не пытался никого обворожить. И — величайший недостаток! — он не злоупотреблял ни одним из своих преимуществ. За ним не числилось никаких любовных похождений.
Говорят, некогда он чем-то очень задел г-жу де Прони, самую, пожалуй, уродливую и — уж совершенно точно — самую злую даму предместья, и это предрешило все. Было время, матери, имеющие дочерей на выданье, вступались за него, но вот уже два года, с тех пор как его любовь к мадемуазель д'Арланж стала общеизвестным фактом, они превратились в его ненавистниц.
В клубе посмеивались над благоразумием Альбера. Нет, он тоже прошёл через пору сумасбродств, но очень скоро охладел к тому, что принято называть наслаждениями. Благородное ремесло прожигателя жизни показалось ему крайне ничтожным и обременительным. Он не мог понять, что за удовольствие проводить ночи за картами, и ничуть не ценил общества нескольких доступных дам, которые в Париже делают имя своим любовникам. Он имел смелость утверждать, будто для дворянина ничуть не зазорно не выставлять себя на всеобщее обозрение в одной ложе с распутными женщинами. И наконец, друзья так и не смогли привить ему страсть к скаковым лошадям.
Поскольку праздная жизнь тяготила Альбера, он попробовал, словно какой-нибудь выскочка, придать ей смысл ни больше, ни меньше как трудом. Альбер собирался впоследствии принять участие в общественной деятельности, а так как его поражало крайнее невежество иных людей, достигших власти, он не хотел уподобиться им. Он занимался политикой, и это было причиной всех его ссор с отцом. Любое либеральное слово вызывало у графа корчи, а после одной статьи, опубликованной виконтом в «Ревю де Де Монд», он заподозрил сына в либерализме.
Но взгляды ничуть не препятствовали Альберу жить соответственно своему положению. Он с величайшим достоинством тратил содержание, назначенное ему отцом, и даже чуть больше того. Его жильё, которое было отделено от комнат графа, было поставлено на широкую ногу, как и подобает апартаментам молодого и очень богатого дворянина. Ливреи его слуг не оставляли желать лучшего, а лошади и экипажи были предметом завистливых толков. В свете соперничали из-за приглашений на большие охоты, которые он ежегодно устраивал в конце октября в Коммарене, великолепном поместье, окружённом необъятными лесами.
Любовь Альбера к мадемуазель д'Арланж, любовь глубокая и прочувствованная, немало способствовала тому, что он отдалился от образа жизни, который вели его элегантные и симпатичные друзья-бездельники. Высокое чувство — наилучшее лекарство от порока. Борясь с намерениями сына, г-н де Коммарен сделал все, чтобы эта запретная страсть стала ещё глубже и постоянней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100