Я навсегда останусь для неё убийцей её возлюбленного. Я собственными руками вырыл между ней и собой пропасть, которую не заполнить и за тысячелетие. Я потерял её во второй раз по собственной неисправимой глупости».
Несчастный следователь клял себя, как только мог. Он был в отчаянии. И никогда ещё он не испытывал такой ненависти к Альберу, этому негодяю, преступнику, закрывшему ему дорогу к счастью. И ещё г-н Дабюрон на все лады проклинал папашу Табаре. Без настояний сыщика он бы не согласился так скоро. Он бы подождал, все обдумал и, несомненно, сумел предвидеть все те минусы, которые открылись ему сейчас. А этот старик, охваченный, как плохо выдрессированная ищейка, своей дурацкой страстью, увлёк его, ошалевшего, обманутого, разгорячившегося, прямо в омут.
Именно этот не самый удачный момент папаша Табаре выбрал, чтобы появиться у следователя.
Ему как раз сообщили, что допрос закончился, и вот он примчался, сгорая от нетерпения узнать, как все прошло, задыхаясь от любопытства и напряжённого ожидания и в то же время лелея сладостную надежду на исполнение своих предсказаний.
— Ну, что он? — выпалил Табаре, не успев затворить дверь.
— Разумеется, виновен, — ответил следователь с несвойственной ему резкостью.
Папаша Табаре был озадачен тоном г-на Дабюрона. Он-то спешил сюда за похвалами! Поэтому он довольно робко и нерешительно предложил свои услуги:
— Я пришёл узнать, нет ли у господина судебного следователя необходимости в каком-либо дополнительном расследовании, чтобы опровергнуть алиби, предъявленное обвиняемым?
— Нет у него алиби, — сухо отрезал г-н Дабюрон.
— Как! — воскликнул сыщик. — Нет алиби? — И тут же добавил: — Господи, какой я недогадливый! Вы сделали ему мат в три хода, и он во всем признался.
— Да нет же, ни в чем он не признался, — отвечал раздосадованный следователь. — Он согласился, что доказательства неопровержимы, не смог сказать, как провёл тот вечер, но заявил, что невиновен.
Папаша Табаре, застывший с разинутым ртом и вытаращенными глазами посреди кабинета, являл собой настолько комичное зрелище, что это не могло не вызвать удивления.
У бедняги буквально опустились руки.
Г-н Дабюрон, несмотря на раздражение, не удержался от улыбки, и даже Констан скорчил гримасу, которая у него соответствовала приступу безудержного хохота.
— Чтобы у этакого прохвоста и ни алиби, ни оправданий… — бормотал папаша Табаре. — Непостижимо! Не может быть! Нету алиби! Значит, мы ошиблись, значит, он не совершал преступления. Значит, это не он…
Судебный следователь подумал, что, должно быть, его добровольный помощник либо дожидался завершения допроса в кабачке на углу, либо у него что-то с головой.
— К сожалению, — сообщил он, — мы отнюдь не ошибаемся. Более чем определённо доказано, что господин де Коммарен — убийца. Впрочем, если вам это может доставить удовольствие, попросите у Констана протокол допроса и ознакомьтесь с ним, а я пока наведу хоть какой-то порядок в своих бумагах.
— Ну-ну, поглядим, — с какой-то лихорадочной поспешностью бросил папаша Табаре.
Он сел на место Констана и, опершись локтями на стол и запустив пальцы в волосы, буквально проглотил протокол. Закончив чтение, папаша Табаре поднялся растерянный, бледный, расстроенный.
— Сударь, — сдавленным голосом обратился он к судебному следователю, — я явился невольной причиной чудовищного несчастья. Этот человек невиновен.
— Ну, перестаньте, — бросил г-н Дабюрон, продолжая наводить на столе порядок перед уходом. — Вы просто сошли с ума, дорогой господин Табаре. Как после всего того, что вы прочитали, можно…
— Да, сударь, именно после того, что я прочитал, умоляю вас: остановитесь, иначе к горестному списку судебных ошибок мы прибавим ещё одну. Перечитайте спокойно, с ясной головой этот протокол: в нем нет ни одного ответа, который не оправдывал бы беднягу, ни одного слова, которое не являлось бы лучом света. Он в тюрьме, в одиночке?
— И останется там, — отвечал следователь. — Как вы можете так говорить после всего, что рассказали мне прошлой ночью, когда я сомневался?
— Но, сударь, я же вам говорил то же самое! — вскричал сыщик. — Ах, несчастный Табаре! Все пропало, тебя не поняли! Простите, господин следователь, но, невзирая на все уважение, которое я обязан испытывать к вам как к чиновнику судебного ведомства, я заявляю: вы не постигли моего метода. А ведь он так прост! Имея преступление со всеми его обстоятельствами и деталями, я по кусочкам строю план обвинения и передаю его вам лишь тогда, когда он готов целиком и полностью. Если к некоему человеку этот план приложим в точности и во всех подробностях, преступник найден. Если нет, значит, арестован невинный. Недостаточно совпадения каких-то отдельных эпизодов. Нет — либо все, либо ничего. Это непреложное условие. Как я здесь добирался до преступника? Методом индукции — от известного к неизвестному. Я анализировал преступление и представил себе того, кто его совершил. Кто получился у нас в ходе логического рассуждения? Решительный, дерзкий и осторожный негодяй, хитрый, как каторжник. И вы полагаете, что такой человек забыл о предосторожностях, которыми не пренебрёг бы даже мелкий воришка? Это неправдоподобно. Вы хотите, чтобы ловкач, оставивший настолько незаметные следы, что они ускользнули даже от намётанного глаза Жевроля, запросто обрёк себя на провал, исчезнув на целую ночь! Нет, такого быть не может. Я верю в свою систему, как в таблицу умножения, потому что она подтверждается. У убийцы из Ла-Жоншер есть алиби. Альбер не представляет его, значит, он невиновен.
Г-н Дабюрон смотрел на старого сыщика с тем насмешливым любопытством, с каким созерцают проявление нелепой навязчивой идеи. Когда же тот умолк, он возразил:
— Вы, дражайший господин Табаре, допускаете лишь одну ошибку. Вас подводит чрезмерное хитроумие. Вы слишком щедро наделяете этого человека свойственной вам незаурядной сметливостью. Он же пренебрёг осторожностью, так как считал себя вне подозрений.
— Нет, сударь, тысячу раз нет! Мой преступник, то есть истинный преступник, которого мы не поймали, всего боялся. Да посмотрите сами: разве Альбер защищался? Нет. Он подавлен, так как понял: эти чудовищные совпадения бесповоротно губят его. Пытается ли он оправдываться? Нет. Он просто говорит: «Это ужасно». И тем не менее, прочитав протокол от начала до конца, я чувствую: он о чем-то умалчивает, но не могу этого объяснить.
— А я могу и потому совершенно спокоен, как если бы он признался. У меня вполне достаточно доказательств.
— Ах, сударь, что такое доказательства? Против арестованного всегда есть доказательства. Они были против всех невинно осуждённых. Да я сам представил, и ещё какие, против бедняги портного Кайзера…
— В таком случае, — нетерпеливо прервал его следователь, — кто же убил как не он, лицо заинтересованное?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Несчастный следователь клял себя, как только мог. Он был в отчаянии. И никогда ещё он не испытывал такой ненависти к Альберу, этому негодяю, преступнику, закрывшему ему дорогу к счастью. И ещё г-н Дабюрон на все лады проклинал папашу Табаре. Без настояний сыщика он бы не согласился так скоро. Он бы подождал, все обдумал и, несомненно, сумел предвидеть все те минусы, которые открылись ему сейчас. А этот старик, охваченный, как плохо выдрессированная ищейка, своей дурацкой страстью, увлёк его, ошалевшего, обманутого, разгорячившегося, прямо в омут.
Именно этот не самый удачный момент папаша Табаре выбрал, чтобы появиться у следователя.
Ему как раз сообщили, что допрос закончился, и вот он примчался, сгорая от нетерпения узнать, как все прошло, задыхаясь от любопытства и напряжённого ожидания и в то же время лелея сладостную надежду на исполнение своих предсказаний.
— Ну, что он? — выпалил Табаре, не успев затворить дверь.
— Разумеется, виновен, — ответил следователь с несвойственной ему резкостью.
Папаша Табаре был озадачен тоном г-на Дабюрона. Он-то спешил сюда за похвалами! Поэтому он довольно робко и нерешительно предложил свои услуги:
— Я пришёл узнать, нет ли у господина судебного следователя необходимости в каком-либо дополнительном расследовании, чтобы опровергнуть алиби, предъявленное обвиняемым?
— Нет у него алиби, — сухо отрезал г-н Дабюрон.
— Как! — воскликнул сыщик. — Нет алиби? — И тут же добавил: — Господи, какой я недогадливый! Вы сделали ему мат в три хода, и он во всем признался.
— Да нет же, ни в чем он не признался, — отвечал раздосадованный следователь. — Он согласился, что доказательства неопровержимы, не смог сказать, как провёл тот вечер, но заявил, что невиновен.
Папаша Табаре, застывший с разинутым ртом и вытаращенными глазами посреди кабинета, являл собой настолько комичное зрелище, что это не могло не вызвать удивления.
У бедняги буквально опустились руки.
Г-н Дабюрон, несмотря на раздражение, не удержался от улыбки, и даже Констан скорчил гримасу, которая у него соответствовала приступу безудержного хохота.
— Чтобы у этакого прохвоста и ни алиби, ни оправданий… — бормотал папаша Табаре. — Непостижимо! Не может быть! Нету алиби! Значит, мы ошиблись, значит, он не совершал преступления. Значит, это не он…
Судебный следователь подумал, что, должно быть, его добровольный помощник либо дожидался завершения допроса в кабачке на углу, либо у него что-то с головой.
— К сожалению, — сообщил он, — мы отнюдь не ошибаемся. Более чем определённо доказано, что господин де Коммарен — убийца. Впрочем, если вам это может доставить удовольствие, попросите у Констана протокол допроса и ознакомьтесь с ним, а я пока наведу хоть какой-то порядок в своих бумагах.
— Ну-ну, поглядим, — с какой-то лихорадочной поспешностью бросил папаша Табаре.
Он сел на место Констана и, опершись локтями на стол и запустив пальцы в волосы, буквально проглотил протокол. Закончив чтение, папаша Табаре поднялся растерянный, бледный, расстроенный.
— Сударь, — сдавленным голосом обратился он к судебному следователю, — я явился невольной причиной чудовищного несчастья. Этот человек невиновен.
— Ну, перестаньте, — бросил г-н Дабюрон, продолжая наводить на столе порядок перед уходом. — Вы просто сошли с ума, дорогой господин Табаре. Как после всего того, что вы прочитали, можно…
— Да, сударь, именно после того, что я прочитал, умоляю вас: остановитесь, иначе к горестному списку судебных ошибок мы прибавим ещё одну. Перечитайте спокойно, с ясной головой этот протокол: в нем нет ни одного ответа, который не оправдывал бы беднягу, ни одного слова, которое не являлось бы лучом света. Он в тюрьме, в одиночке?
— И останется там, — отвечал следователь. — Как вы можете так говорить после всего, что рассказали мне прошлой ночью, когда я сомневался?
— Но, сударь, я же вам говорил то же самое! — вскричал сыщик. — Ах, несчастный Табаре! Все пропало, тебя не поняли! Простите, господин следователь, но, невзирая на все уважение, которое я обязан испытывать к вам как к чиновнику судебного ведомства, я заявляю: вы не постигли моего метода. А ведь он так прост! Имея преступление со всеми его обстоятельствами и деталями, я по кусочкам строю план обвинения и передаю его вам лишь тогда, когда он готов целиком и полностью. Если к некоему человеку этот план приложим в точности и во всех подробностях, преступник найден. Если нет, значит, арестован невинный. Недостаточно совпадения каких-то отдельных эпизодов. Нет — либо все, либо ничего. Это непреложное условие. Как я здесь добирался до преступника? Методом индукции — от известного к неизвестному. Я анализировал преступление и представил себе того, кто его совершил. Кто получился у нас в ходе логического рассуждения? Решительный, дерзкий и осторожный негодяй, хитрый, как каторжник. И вы полагаете, что такой человек забыл о предосторожностях, которыми не пренебрёг бы даже мелкий воришка? Это неправдоподобно. Вы хотите, чтобы ловкач, оставивший настолько незаметные следы, что они ускользнули даже от намётанного глаза Жевроля, запросто обрёк себя на провал, исчезнув на целую ночь! Нет, такого быть не может. Я верю в свою систему, как в таблицу умножения, потому что она подтверждается. У убийцы из Ла-Жоншер есть алиби. Альбер не представляет его, значит, он невиновен.
Г-н Дабюрон смотрел на старого сыщика с тем насмешливым любопытством, с каким созерцают проявление нелепой навязчивой идеи. Когда же тот умолк, он возразил:
— Вы, дражайший господин Табаре, допускаете лишь одну ошибку. Вас подводит чрезмерное хитроумие. Вы слишком щедро наделяете этого человека свойственной вам незаурядной сметливостью. Он же пренебрёг осторожностью, так как считал себя вне подозрений.
— Нет, сударь, тысячу раз нет! Мой преступник, то есть истинный преступник, которого мы не поймали, всего боялся. Да посмотрите сами: разве Альбер защищался? Нет. Он подавлен, так как понял: эти чудовищные совпадения бесповоротно губят его. Пытается ли он оправдываться? Нет. Он просто говорит: «Это ужасно». И тем не менее, прочитав протокол от начала до конца, я чувствую: он о чем-то умалчивает, но не могу этого объяснить.
— А я могу и потому совершенно спокоен, как если бы он признался. У меня вполне достаточно доказательств.
— Ах, сударь, что такое доказательства? Против арестованного всегда есть доказательства. Они были против всех невинно осуждённых. Да я сам представил, и ещё какие, против бедняги портного Кайзера…
— В таком случае, — нетерпеливо прервал его следователь, — кто же убил как не он, лицо заинтересованное?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100